Санкт-Петербургский государственный университет
В.В. ВОРОНОВ
ЭКОНОМИЧЕСКОЕ СОЗНАНИЕ И ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ПРАКТИКА
НА РУБЕЖЕ ВЕКОВ
САНКТ-ПЕТЕРБУРГ
2003
ББК 60.5
Рекомендовано к печати Ученым Советом УНЦ факультета социологии
Санкт-Петербургского государственного университета
Рецензенты:
доктор философских наук, доктор экономических наук, профессор
В.Я.Ельмеев;
доктор социологических наук, профессор
Н.А.Кармаев
Научный редактор
доктор социологических наук, кандидат экономических наук, профессор
Ю.В.Веселов
Воронов В.В.
Экономическое сознание и экономическая практика на рубеже веков. – СПб.: Издательство НИИХ СПбГУ, 2003. – 166 с.
ISBN 5-7997-0488-6
Монография посвящена анализу трансформации рыночного и нерыночного типов экономического сознания и экономической практики. Основное внимание уделяется взаимодействию экономического сознания и экономической практики, особенностям их преобразований в различных типах общества и превращения экономического сознания в главную доминанту современного общественного сознания. Рассмотрены онтологические, гносеологические и социально-экономические условия фетишизации, субъективации, виртуализации экономической практики и сознания, а также преодоление их отчужденности с позиции материалистической феноменологии общественного сознания и общественной практики.
Для специалистов в области социологической и экономической теории, преподавателей и студентов социологических, экономических факультетов вузов.
ББК 60.5
ISBN 5-7997-0488-6
ВВЕДЕНИЕ
Трансформационные процессы, высокая скорость социальных изменений, происходящие в современном мире, диктуют необходимость изучения проблем активности субъектов экономических отношений (их интересов, поведения и взаимодействия) в плоскости анализа преобразований экономического сознания и экономической практики, чтобы выявить основные тенденции и противоречия их развития и изменений в исторической социо-экономической динамике.
В современной экономической науке усиливается полифония интерпретаций, полипарадигмальность теоретических концепций, объясняющих экономическую практику. Все большее влияние и распространение получает субъективная экономическая феноменология как целевая установка на субъективный функциональный, а не каузальный анализ, т.е. отказ от исследования сущности экономического бытия, законов его развития. Это стало характерно в силу нарастающего преувеличения виртуальных отношений (в первую очередь – финансовых) над материально-производственными. О процессах интерференции экономики и социо-культурной деятельности свидетельствует и нынешнее распространение экономического измерения неэкономических форм жизнедеятельности, то есть идет последовательное усиление экономического «империализма» в социальной и духовной сферах.
Проблема исследования экономического сознания значительно усложнилась в настоящее время, ибо происходит активный слом прежней научной картины мира, основывающейся на механицизме стационарного бытия. Формируется новая научная картина мира, включающая в себя предшествующую как частный случай более общего, нелинейного становящегося бытия. Последнее обращает внимание на явления и процессы, которые исключались из анализа стационарного бытия (необратимость, нелинейность, самоорганизация, экология и т.п.). Эти явления и процессы получили в науке интерпретацию как явления и процессы переходов, изменений, преобразований, т.е. явления и процессы трансмутации, морфогенеза, трансформации. Однако, например, трансформация понимается в формирующейся новой картине мира, по преимуществу механически, т.е. с позиции изменения частей целостного объекта, а не диалектически, – с позиции развития целостности самого объекта. Кроме того, процессы трансформации экономических систем в формирующейся научной картине мира анализируются, в основном, на базе субъективной, а не объективной экономической феноменологии.
Поэтому изучение особенностей формирования, развития, преобразования и реализации типов экономического сознания и экономической практики на основе понимания проявлений объективной экономической сущности жизнедеятельности общества позволит внести вклад в выработку научно взвешенной трактовки процессов отражения и развития мировой и российской экономической жизни.
Получает возможность расширения предметное поле экономической социологии посредством введения в научный оборот современных вопросов социологии экономической практики и экономического сознания с позиций различных подходов экономистами, философами, социологами.
По мнению социологов, при анализе экономического сознания экономистами был наиболее полно реализован онтологический подход (исследование природы, происхождения экономического сознания), а философами – гносеологический подход (исследование экономического сознания и мышления как процесса и результата познания экономических отношений). В экономической социологии наиболее полно реализован социальный подход (исследование социального субъекта как носителя сознания и его роли в процессе формирования экономического сознания). Анализ данных вопросов представлен в работах Ю.В.Веселова, Т.И.Заславской, В.Я.Ельмеева, В.Д.Попова, В.В.Радаева, Г.Н.Соколовой, В.П.Фофанова и других.
Онтологический подход к проблемам экономической практики (исследование природы и социальной сущности материальной практики) плодотворно использован в работах Д.Лукача, В.Г.Комарова и других. Гносеологический подход (исследование экономической практики как проявления социально-экономической сущности общества) – в работах В.Я.Ельмеева, В.И.Дудиной, М.С.Лангштейна и других. Социально-экономический подход (исследование экономического субъекта, агента практики, их роли в формировании и функционировании исторических типов экономической практики) – в работах Ф.Броделя, И.Валлерстайна, К.Маркса и других.
Исследование трансформации экономического сознания и экономической практики как концептуальной стратегии решения проблемы позитивного развития современных экономических систем потребовало осмысления и освоения разнообразного корпуса отечественных и зарубежных источников по данной теме.
Системные вопросы качественных изменений в социально-экономической сфере с позиции субъектно-объектных отношений содержательно представлены И.А.Батановым. Особенности трансформационного процесса современного российского социума посредством анализа механизма, порождающего, регулирующего и направляющего этот процесс, концептуально рассмотрены Т.И.Заславской. Типология социальных процессов, включая трансформационные, с той же позиции стали предметом анализа в работах К.Поланьи, П.Штомпки, В.Цапфа, Ш.Эйзенштадта и других зарубежных исследователей.
В отечественной научной литературе можно выделить три этапа исследования экономического сознания. На первом этапе (конец 60-х – 80-е гг. ХХ в.) изучались общие вопросы экономического сознания как относительно самостоятельной формы (вида) общественного сознания в работах В.А.Демичева, В.К.Драчева, А.В.Дроздова, В.В.Журавлева, А.Н.Илиади, И.К.Кругловой, М.Ф.Назарычева, А.Б.Невелева, В.Д.Попова, А.К.Уледова, В.П.Фофанова, Т.И.Яцуренко и других авторов.
В этих работах выявились два аспекта анализа. Первый, имевший методологическую плоскость, касался вопросов дефиниции, структурирования экономического сознания, т.е. углубления, уточнения обоснования правомерности понятия «экономическое сознание», принципов его исследования, а также места и роли экономического сознания в жизнедеятельности общества. Эти вопросы рассматривали в своих работах В.А.Демичев, В.К.Драчев, А.Н.Илиади, И.Б.Иткин, В.В.Журавлев, Л.Н.Коган, М.Ф.Назарычев, В.Д.Попов, С.В.Рогачев, Ж.Т.Тощенко, А.К.Уледов, В.П.Фофанов, Т.И.Яцуренко и другие авторы.
Второй аспект был реализован в исследованиях более конкретных характеристик экономического сознания. В гносеологическом плане это анализ механизма взаимосвязи, взаимодействия двух его уровней (обыденного и теоретического). Анализ способов и видов отражения, осмысления экономической жизнедеятельности (научное, понятийное, чувственно-эмоциональное), а также взаимодействия и взаимозависимости экономической идеологии и экономической психологии или же исследование отдельно какого-либо компонента экономического сознания: экономического мышления, экономической психологии, практического экономического сознания, обыденного экономического сознания, экономического поведения и т.д. В аксиологическом плане это анализ индивидуальных – коллективных экономических интересов, являющихся мотивацией субъектов хозяйственной деятельности и обусловленных их местом в системе отношений собственности, общественного разделения труда. В социологической плоскости – это исследование субъектов экономического сознания: индивидов, социальных групп, классов, общества в целом. Данные вопросы рассматривались в работах Л.И.Абалкина, Л.А.Булочниковой, В.Я.Ельмеева, А.И.Китова, Н.Я.Клепача, А.В.Кутасова, М.С.Лангштейна, Г.С.Лопатина, Ю.В.Перова, В.Д.Попова, М.В.Попова, В.А.Медведева, К.А.Улыбина, В.М.Якушева и других авторов. В стране проводились регулярные социологические исследования, посвященные различным проблемам экономического сознания: оценке состояния экономического сознания разных категорий трудящихся, выявлению изменений в нем и определение субъективной готовности трудящихся к практическому осуществлению экономической реформы, изучение фактической роли экономического сознания в мобилизации основных источников, в обеспечении экономической реформы во второй половине 80-х годов ХХ века.
На втором этапе (первая половина 90-х гг. ХХ в.) преобладало описание вопросов адаптации экономического сознания к формирующемуся рынку, а также роли экономического сознания в трансформации социалистической экономики (в «перестройке»). Здесь свой вклад в осмысление данных вопросов внесли работы В.Э.Бойкова, В.Ф.Василенко, В.Н.Иванова, Ж.Т.Тощенко и других авторов.
На третьем этапе (вторая половина 90-х – начало 2000-х гг.) необходимость рефлексии процесса трансформации постсоветского пространства из одной экономической системы в другую породил интерес к изучению национального экономического сознания, выражающего хозяйственную компоненту ментальности того или иного народа, а также попытки объяснения процессов интерференции экономики и мышления, процессов корреляции уровней экономического сознания экономической практикой. Эти аспекты рассматриваются в работах И.А.Андреевой, А.Б.Васильева, О.С.Дейнеки, А.В.Дорина, Г.Евелькина, П.Игнатовского, В.В.Пиляевой, Н.В.Поляковой, С.Л.Кропотова, Г.Н.Соколовой, Е.Г.Филатова и других авторов.
Общие закономерности социально-экономических трансформационных процессов и современные вопросы институциональной трансформации, а также вопросы функционирования экономического сознания в данных процессах плодотворно рассмотрены в отечественной научной литературе в работах И.Д.Афанасенко, О.Э.Бессоновой, Ю.В.Веселова, Т.И.Заславской, Н.Н.Зарубиной, Б.Г.Капустина, С.Г.Кара-Мурзы, В.Е.Ленского, Н.Н.Моисеева, А.Нестеренко, Л.Олейника, Г.В.Осипова, М.Ф.Полыхова, а также в зарубежной научной литературе в работах Ф.Броделя, И.Валлерстайна, М.Вебера, К.Поланьи, Н.Смелсера, Дж.Стиглица, Я.Тинбергена, П.Штомпки, Й.Шумпетера, В.Цапфа, Ш.Эйзенштадта и других авторов.
Многие современные отечественные (Ю.В.Веселов, С.Л.Кропотов, А.И.Кустарев и другие) и зарубежные (Ж.Бодрийяр, Д.Белл, Ф.Бродель и другие) социологи, философы, экономисты исследовали экономические предпосылки появления новых когнитивных стилей, их влияние на формы и содержание мышления, а также влияние трансформации индустриальной экономики в постиндустриальную направленность и специфику «экономического измерения» субъективности.
При исследовании проблем трансформации экономического сознания и экономической практики важно обратить внимание на следующие моменты. Во-первых, определенную трудность представляет понимание и выражение перехода от субъективности (сознания) к объективности (практике), так как недостаточно разработаны различные аспекты влияния и воздействия сознания на практику. Во-вторых, в зарубежной и отечественной научной литературе множатся сторонники феноменологической социологии, рассматривающие общество как явление, созданное и постоянно воспроизводимое в процессах межиндивидуальной коммуникации. Они исходят из идеи Э.Гуссерля о том, что реальность (или то, что дано нам в качестве таковой) обусловлена конституирующей деятельностью сознания и представляет собой совокупность смыслов, которыми наделяются явления внешнего мира. Теория сознания, разработанная этой феноменологией, ограничивает возможность восприятия человеческой практики как пространства действия объективных законов общественного развития. В-третьих, в отечественных и зарубежных исследованиях получает распространение внеисторический подход в вопросах анализа экономического сознания и экономической практики.
Анализ отечественной и зарубежной научной литературы по проблемам трансформации экономического сознания и экономической практики выявил, что:
- как в зарубежной, так и в отечественной литературе концептуально малоисследована экономическая практика как вид социальной практики;
- непосредственной причиной трансформации экономического сознания и экономической практики всегда выступают неэкономические факторы: хозяйственная этика (М.Вебер), политика (К.Поланьи), права собственности на средства производства (Я.Тинберген) и т.д.;
- отечественные обществоведы концентрируют свое внимание, с одной стороны, на вопросах адаптации экономического сознания к рыночным отношениям, к наполнению содержания этого сознания категориями рыночных отношений, а с другой стороны, идет активный критический анализ современного экономического сознания и экономической практики с утверждением цивилизационного разнообразия развития экономических систем, в которых экономическое сознание опосредуется имманентными этим системам институтами.
Важное место в исследованиях зарубежных ученых, в границах обозначенной темы, занимают два направления. Первое утверждает представление о широкой приложимости экономического подхода ко всей совокупности социальных отношений, вовлекая в орбиту своего внимания все сферы социальной деятельности с точки зрения их участия в создании и обмене товаров и услуг (Г.Беккер и др.). Второе развивает теоретико-методологические основы исследования социального в экономической сфере, применяя метод понимающей социологии, теорию рациональности М.Вебера и его последователей, метод структурно-функционального анализа (Т.Парсонс), теорию модернизации и трансформации как многофакторной и синтетической (Ф.Бродель, И.Валлерстайн, К.Поланьи, Ш.Эйзенштадт, П.Штомпка, Й.Шумпетер, В.Цапф), феноменологическую методологию (П.Бергер, Т.Лукман, А.Шюц).
Возникла необходимость в разработке целостной концепции трансформации экономического сознания и экономической практики на основе материалистически понятой феноменологии.
В условиях, когда объективно возрастает роль общественного сознания (как субъекта воздействия и объекта манипуляций) в преобразовательных процессах социально-экономических систем, требуется дальнейшая теоретическая разработка фундаментальных проблем взаимообусловленности, диалектики экономического сознания и экономической практики, прежде всего с позиций материалистической экономической социологии. Это предполагает исследование того, каким образом трансформация экономических отношений в обществе преобразовывает тип экономического сознания, как при этом отражается (в реальных и ложных формах) в экономическом сознании содержание экономической практики и каким образом осуществляется обратное воздействие экономического сознания на экономическую практику с целью ее изменения и развития.
В монографии обсуждение вопросов трансформации экономического сознания и экономической практики основывается на теории и методах экономической социологии, теории трансформации, на признании существования объективных проявлений сущности экономической жизни в практике и их отражении (включая специфику процесса отражения) в экономическом сознании, то есть теории взаимосвязи и взаимодействия общественного бытия и общественного сознания, обосновывающей относительную самостоятельность и активно-преобразующую роль общественного сознания с использованием трех подходов: онтологического (субстанциональность, активность, избирательность), гносеологического (вторичность, превращенные формы как единство субъективного и объективного), социально-экономического (структура сознания, особенности социально-экономических субъектов – носителей сознания и их роли в экономической практике).
Экономическая практика исследуется также на основе трех подходов:
гносеологического, где анализируются форма и содержание, сущность и явление, общее, особенное и единичное, историческое и логическое в структуре практики как проявлении сущности общественного бытия; онтологического (принцип детерминизма, субстанциональности бытия), где анализируются социальная структура общества, технология и методы познания практики, социальные нормы и ценности, социальные силы и материальные средства; социально-экономического (методы планирования и организации практики), где определяются план деятельности, средства деятельности, ее организация, институты и их единство в трудовой деятельности, понимаемой как производство и воспроизводство общественных отношений (общества и человека).
Эта методология позволяет изучить объект исследования, следуя логике его собственного развития, через его имманентные характеристики.
В монографии также используется в качестве аналитической процедуры философская компаративистика – обсуждение проблемы на основе разнообразных философских традиций. Применяются, главным образом, методы и приемы экономической социологии, сравнительный и статистический анализ, данные эмпирических социологических исследований и т.д. При этом, обсуждение вопросов трансформации экономического сознания и экономической практики с позиций экономической социологии базируется на научной потребительностоимостной парадигме, разработанной в трудах ряда авторов. Без них, по нашему мнению, вряд ли возможно реализовать научно-объективный метод в обосновании материалистической феноменологии общественного сознания и общественной практики. Кроме того, данные методологические основы дают научное понимание историчности социального, т.е. социально-экономических условий становления нового экономического сознания и новой экономической практики посредством преодоления их отчужденности в современном обществе.
Социальное измерение и оценка преобразований экономической практики и экономического сознания дает возможность обосновать единство социального и экономического в производстве и воспроизводстве человека и общества, рассматривая результаты материальной деятельности не только с вещественной, но и с социальной точки зрения.
Глава 1
ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ ЭКОНОМИЧЕСКОГО СОЗНАНИЯ И ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ПРАКТИКИ
Методологические вопросы социологии практики и сознания, применительно к таким конкретным общественным формообразованиям, как экономическая практика и экономическое сознание, остаются еще недостаточно изученными. Существующие в социологии попытки характеризуются статическим либо структурно-функциональным подходом, при котором трансформационные процессы, касающиеся экономической практики и сознания, понимаются как изменения элементов в структурах данных образований под влиянием различных эндогенных и экзогенных факторов. В результате из анализа ускользают качественные изменения (как процесс дифференциации структуры) в исторической динамике производства, воспроизводства и преобразования различных типов экономической практики и сознания, обусловленных господствующими экономическими отношениями. Это требует исследования (в различных аспектах) закономерностей взаимодействия феноменов экономического сознания и практики в конкретно-исторических условиях с материалистических позиций.
1.1. Экономическое сознание и экономическая практика:
основные определения
Экономическое – внутренне присущая сторона социального, особая система организации социального, поэтому их нельзя ни противопоставлять, ни абсолютно разграничивать в объективной действительности. Так, по комплиментарному замечанию Р.Сведберга, исследователя по экономической социологии с мировым именем, один из основателей «новой экономической социологии» и автор этого названия М.Грановеттер считает, что экономические действия являются социальными действиями, в том числе и в условиях капиталистического общества, исходя из концепции социальной включенности экономического действия, заимствованной им у К.Поланьи . Экономико-социологический анализ трансформации экономического сознания и практики должен, по нашему мнению, исходить из того факта, что субстанцию общественного бытия образует овеществленный труд. Общественный характер труда в своем развитии порождает преобразования субъективной и объективной стороны этого труда: сознания и практики.
В начале исследования и в соответствии с его целью проведем интерпретацию и операционализацию основных понятий.
Содержание понятия «экономическое» (общество, поведение, действие и т.д.) неоднозначно понимается в науке. Родовым (по отношению к «экономическому») выступает понятие «хозяйство». Хозяйство – это производство и воспроизводство жизнеустройства (жизнеобеспечения) людей в их взаимодействии друг с другом и с внешней средой . В своем историческом развитии хозяйство формирует два своих типа, что хорошо показал еще Аристотель : первый тип – «экономия» («натураномика» по выражению Ю.М.Осипова) или искусство ведения домохозяйства, натурального хозяйства. Это семейное, общинное хозяйство как добывание средств к жизни у природы. Для такого типа хозяйства характерны традиционные сферы и формы производящей и присваивающей деятельности: земледелие, животноводство, охота, рыболовство, собирательство и ремесло. Распределение/перераспределение и потребление материальных благ носит коллективный характер, позволяющий выживать всем членам такого типа хозяйства. Внутри общины и между общинами возникают и отношения обмена, который носит эпизодический характер и осуществляется в натуральной или внеэкономической формах. Второй тип хозяйства – «экономика» («хрематистика») или искусство пользоваться и распоряжаться наличным имуществом . Экономика, в свою очередь, имеет два вида. Первый вид – обеспечение запасов, накопление средств, необходимых для ведения экономии, то есть для обеспечения жизни субъектов хозяйствования. Экономика этого вида имеет предел своего развития и этим пределом, по Аристотелю, выступает достаток совокупности средств, необходимых для благополучной жизни и полезных для государственной и семейной общины. Здесь накопление средств (в том числе денежных) имеет функциональное значение, поэтому потребность в них ограничена и может быть вполне удовлетворена. Следовательно, предпосылка современной «экономикс» об «ограниченности ресурсов» для данного вида экономики приложима с существенными оговорками. Второй вид экономики – искусство накопления денег, наживания богатства. Здесь богатство из средства обеспечения жизни, поэтому имеющее свой предел («благую жизнь» по Аристотелю), превращается в самоцель: стремление увеличить количество денег как символа богатства до бесконечности. Это предполагает определенную направленность, формы и принципы поведения экономических субъектов в условиях ограниченности ресурсов.
Экономика, как и экономия, имеет присваивающую и производящую формы деятельности. Вместе с тем появляется новое: наряду с производством, распределением/перераспределением, потреблением все б;льшую роль играет обмен благами, который носит постоянный характер и осуществляется, в основном, в возмездно-стоимостной форме.
Итак, искусство «экономии», основанное на потребительной стоимости, и «экономика» (второго вида), решающая проблему распределения ограниченных ресурсов на основе стоимости, принципиально различаются кругом явлений, включаемых в понятие «экономическое». Поэтому представляется ограниченным подход, когда в данное понятие обычно включают лишь все разнообразие процессов и отношений между «рентабельностью» и «убыточностью», выражающих ту или иную степень «экономической эффективности» и которая заключается в максимизации выпуска продукции с целью получения прибыли . Проведенный анализ показывает, что это весьма узкое понимание «экономического», относящееся полностью лишь ко второму виду экономики («хрематистики»), в определенной мере – к первому ее виду, и совершенно не относящееся к экономии как первому типу хозяйства. Кроме того, два типа хозяйства имеют и разную теоретическую сущность «экономического». По своей сущности экономическая теория может быть или стоимостной, или потребительностоимостной, а хозяйственная практика по своей сущности – рыночной или нерыночной. К нерыночному типу экономической практики относятся «экономия» и первый вид «экономики», а к рыночному типу – второй вид «экономики». При этом каждый тип экономической практики имеет не только свою логику развития и функционирования, но и логику сосуществования и взаимодействия.
Первый вид экономики, в определенной мере самодостаточной по функционированию, в разных формах своего эволюционного развития стал характерен к настоящему времени для большого числа обществ (стран), включая такие, как Китай, Индия, Россия.
Второй вид экономики, экспансионистской по функционированию, в разных формах своего эволюционного развития стал характерен к настоящему времени для небольшого числа обществ (стран), включая западноевропейские и страны Северной Америки. Этот вид экономических систем получил наиболее полное развитие на своей собственной стоимостной основе посредством включения в данных обществах в рыночные отношения земли, рабочей силы и денег . (Первый вид экономических систем исключает из рынка землю, рабочую силу и деньги, или накладывает на них различные экономические ограничения (например, использование денег в качестве капитала) и неэкономические барьеры (например, организация социальной жизни на принципах центричности, регламентации индивидуальных мотивов общими нормами поведения и т.д.) для вхождения в рынок).
Экспансионистский характер функционирования второго вида экономических систем, персонифицированный в финансовом капитале, в своей современной форме определяется как «глобализация экономики». Ее следствием стало деление современного «мира-экономики» на «центр» (экономические системы второго вида) и «периферию» (экономические системы первого вида и хозяйства первого типа) в зависимости от величины накопленного финансового капитала, а также все более активное использование центром периферии в качестве своей дополняющей экономики посредством экономических инструментов воздействия (внешняя торговля, ссудный капитал и др.) и неэкономических (политических, культурных, информационных и др.).
В экономической теории дуализма одной и той же сущности не бывает, они не могут быть одинаково истинными в исследовании, поэтому на практике побеждает и господствует одна из них. В то же время надо видеть противоречивые стороны каждой из этих сущностей, отражающих динамику их развития. Экономика привносит в практику хозяйства дуальность: и нерыночная экономика может иметь элементы рыночной практики (внешний рынок, мелкотоварное производство, «колхозный» рынок, «городской» рынок и т.д.). Наоборот, рыночная экономика может иметь отдельные нерыночные отрасли, секторы, имеющие собственные законы развития. Это предполагает подвижное существование стоимости и потребительной стоимости как основания и обоснованного. Причем в это основание превращается одна из сторон противоположностей в силу более высокой степени развития на данном этапе. Так, если стоимость – основание, то потребительная стоимость – обоснованное, т.е. выступает лишь носителем стоимости. И наоборот.
Итак, необходимо признать разграничение противоположности двух сущностей в экономической теории, чтобы объяснять любые проблемы экономической жизни на основе признания одной из сущностей в качестве действительной основы и устранением дуализма или некоего плюрализма в исследовании экономической практики. Необходимо признать также, что разрешение противоречивых сторон одной и той же сущности не требует устранения из анализа одной из сторон. Между стоимостью и потребительной стоимостью существует масса взаимосвязей, опосредований, проявлений и т.п. Поэтому здесь «достаточно выявить, какая из сторон противоречия опосредствует другие стороны, и само противоречие становится основанием как для собственного развития, так и для развития своей противоположности» .
Экономика, несмотря на непрерывное возрастание ее доминирующего положения, является частью социума. Выше уже отмечено, что субстанцией социального бытия выступает овеществленный труд людей. Подтверждает данное положение и то, что в экономической теории разных школ и направлений (например, в экономической теории К.Маркса, философии хозяйства С.Н.Булгакова и др.) единым сущностным началом выступает труд в его определенной общественной форме.
По мнению отдельных авторов, разрешение противоречия между трудом как источником стоимости и трудом как созидателем потребительной стоимости осуществляется в границах одной и той же сущности – труда: с развитием общества происходит отрицание господства затрат непосредственного труда (стоимости), т.е. затратной стороны труда, и превращение результатной стороны труда – потребительной стоимости – в господствующее начало, делающее экономическую систему целостной, а теорию – монистической .
Следовательно, в содержание понятия «экономическое» надо включить все разнообразие отношений и процессов между «потребительной стоимостью» (выражающей неэквивалентность как превосходство результатов труда над его затратами с позиции потребительной стоимости) и «стоимостью» (выражающей эквивалентность как равенство затрат и результатов труда с позиции стоимости), выражающих конкретно-историческую форму и степень развития субъекта хозяйствования – человека и общества в процессе их производства и воспроизводства.
Такое понимание позволяет по-новому взглянуть на современное отрицание теории развития хозяйства и ее замену теорией социально-экономических изменений. При этом получают распространение такие категории для объяснения смены типов хозяйства во времени, как «доэкономическое» – «экономическое» – «постэкономическое» общество . В этом случает граница между доэкономическим и экономическим типом общества проходит через осознание человеком своего материального интереса как нетождественного интересам других людей, общества. Переход к постэкономическому обществу предполагает выход интересов субъектов хозяйствования за «традиционно понимаемые материалистические пределы», «подрыв стоимостных отношений» и «преодоление закономерностей рыночного хозяйства» .
Такие утверждения, казалось бы, признают правоту К.Маркса об историчности товарного производства, функционирующего по законам стоимости. И действительно, объективные предпосылки (технологические, экологические, ресурсные и др.) свидетельствуют о формировании третьего вида экономики, в котором потребительностоимостная основа будет определяющей в развитии общества. Жизнь и богатство общества всегда будут базироваться на труде, но сколько времени и как надо трудиться людям в этом будущем обществе будет определяться не стоимостью их рабочей силы, не максимизированным стремлением получения прибыли, а разумными потребностями людей и полезностью нужных для этого благ.
Однако автор не признает марксистской, материалистической концепции стоимости, лишает ее объективных основ существования и превращает стоимость в субъективную полезностную оценку (символическую стоимость) особого рода благ – материальных полезностей . Причину этого он видит в том, что в постэкономическом обществе материальное производство жизни (и способ ее производства) уже не будет основой функционирования и изменений в обществе. Их место займет индивидуализация человека как производителя и как потребителя, десоциализация и деобъективация его индивидуальных интересов и мотивов деятельности .
Утверждения авторов, не стоящих на материалистической методологии, но отрицающих стоимость, направлены на «доказательство» неприменимости трудовой теории стоимости к реалиям современного капитализма. Последний, по их мнению, трансформируется в постэкономическое («постиндустриальное», «информационное») общество, где основную производительную функцию начинает выполнять не труд, а творчество, знания. Однако, отдельные европейские социологи со всей определенностью отмечают, что университет не заменил промышленную корпорацию в качестве базового института «нового общества», скорее, академическое знание было инкорпорировано в процесс капиталистического производства, а нормативно-ролевая структура академического сообщества испытывает влияние нормативно-ролевой структуры бизнес-сообщества . Более того, происходит расширение стоимостных (рыночных) отношений: стоимость накладывается на все то, что, казалось бы, не должно ее иметь (человеческое тело и его органы, идеи, язык и т.д.). Поэтому можно утверждать, что объявление стоимостных отношений «иллюзорными» выдается за их преодоление.
Трудовая теория потребительной стоимости, разрабатываемая современными исследователями, становится все более востребованной материалистической феноменологией и образует новую парадигму экономической науки. Здесь затраты труда превращаются в подчиненный, хотя и необходимый момент новой теории.
Проведенный анализ позволяет сделать вывод, что сознание, отражающее и выражающее в разных формах и на разных уровнях тот или иной тип хозяйства, тип экономической практики, несет в себе их содержание, характеристики, что обусловливает и тот или иной тип экономического сознания, его конкретно-исторические особенности.
Экономическое сознание – это совокупность знаний, идей, чувств, настроений и других компонентов сознания, которые есть процесс и результат отражения экономических процессов и явлений, а также формируют особенности понимания и отношения к ним.
Как одна из форм общественного сознания, экономическое сознание имеет сложную структуру. В нем можно выделить теоретическое экономическое сознание как систему экономических знаний, выраженных в идеях, понятиях, категориях, направленных на раскрытие сущности, законов и тенденций развития жизнедеятельности общества в сфере производства, распределения, обмена и потребления продуктов труда на каждом исторически определенном этапе. Условием применения основных положений экономической теории является существование их содержания в объективной экономической действительности, и здесь для социологов важен анализ практического экономического сознания. Последнее – сознание, непосредственно обслуживающее практическую деятельность субъектов экономических отношений в виде знаний-описаний и знаний-предписаний этой деятельности, обусловленных объективным ходом развития экономической системы и социальной дифференциацией носителей тех или иных экономических знаний, взглядов и чувств.
Особое место в структуре занимает экономическое мышление как практическая форма экономической теории. Его не следует отождествлять с экономической теорией (наукой) или низводить до уровня повседневного, эмпирического знания экономических явлений. Современное экономическое мышление – это переходное звено от экономической теории к практике, форма практического отношения мысли к экономической действительности. Это мышление вовлекает в оборот не все экономические знания, а в основном те, которые непосредственно обслуживают данную практику, что свидетельствует о его активно-избирательном характере. Другими словами, практическое экономическое мышление (руководство к действию, обоснование и оценка предпринимаемых практических действий) и способ его реализации (культура мышления) образуют переходные формы от теории к практике, экономическая теория нуждается в переосмыслении с точки зрения практики, в переводе на язык практического мышления (язык методик, программ, рекомендаций и т.п.). Когда раскрытые теорией тенденции социально-экономического развития приобретают характер должного, полезно-необходимого для жизни и закрепляются в экономическом мышлении, последнее становится преддверием к реальному действию. Это следует из того, что если теоретическое познание – стремление знания только к истине, в «внутренней природе вещей», то практическое познание – стремление знания к своему осуществлению, то есть включает в себя волю, практическую деятельность.
Разработка и распространение новых идей, концепций, отвечающих объективным тенденциям развития общества, связаны с идеологическим аспектом экономического знания, ибо господствующий класс или элита в любом обществе стремятся обеспечить единство политического и экономического подхода в руководстве экономикой.
Экономическая идеология – систематизированное выражение взглядов, идей, теорий в форме определенных мировоззрений, систем ценностей и программ действий по их реализации, осуществляемое с позиций интересов господствующей нации, класса или социальной группы общества для достижения своих целей. Роль экономической идеологии в трансформации экономического сознания, а через него и экономической практики в современном капиталистическом обществе значительно возрастает из-за роста атомизации сознания субъектов рыночных отношений. Роль инструмента в создании и распространении идеологии, направленной на установление или подрыв власти господствующего класса с конца XIX века, выполняет особая социальная группа – интеллигенция. Технология процесса – постоянное воздействие на сознание, повседневные мысли человека с целью постепенного изменения мнений и настроений в сознании каждого человека. Это делается для того, чтобы «расшатать» устойчивое «культурное ядро общества» (совокупность представлений этноса о мире и человеке, о добре и зле, прекрасном и безобразном, множество символов и образов, традиций и предрассудков, знаний и опыта прошлого). Господствующая элита заинтересована в нейтрализации или подавлении здравого смысла экономического сознания посредством внедрения в это сознание различных социально-ориентированных мифов. Аналогичные процессы происходят и в России с конца 80-х годов ХХ века .
Другая область экономического сознания, нуждающаяся в социологическом анализе, – экономическая психология как эмоционально-чувственный элемент экономического сознания. Она складывается из настроений, чувств, переживаний, устремлений, установок, порожденных экономическими связями, отношениями и характеризующих поведение классов, социальных групп, индивидов.
Экономическая психология, так же как и идеология, непосредственно связана с интересами людей, являясь важным регулятором их экономических действий. Поэтому исследования по экономической психологии широко представлены в отечественной и зарубежной литературе . В задачу социологических исследований входит анализ позитивного/негативного влияния экономической психологии на поведение физических субъектов экономической практики.
Социологический подход рассматривает в качестве субъектов экономической практики не только индивидов, социальные группы, но и различные социально-экономические институты управления и регулирования экономических систем.
Анализ структуры экономического сознания позволяет осуществить его операционализацию посредством основных показателей, переменных и индикаторов их проявления, что можно представить следующим образом в табл.1.1.
Таблица 1.1
Операционализация понятия «экономическое сознание»
Показатели Переменные Индикаторы
1. Отношение к труду Развитие субъективных побудителей и практических усилий, направленных на развитие способностей к труду, на самореализацию в труде. Мотивы, установки, стереотипы, удовлетворенность, инициативность, качество работы, дисциплинированность, заработок.
2. Отношение к собственности Субъективное восприятие. Реальное совпадение, практическое использование.
Моё, наше, чужое. Рачительность, деловитость, бесхозяйственность.
3. Отношение к производству Субъективное восприятие как источника благ, социальной справедливости, распределения и потребления. Фактическое трудовое поведение.
Понимание, оценки, установки, события.
4. Отношения между работниками Состояние групповой солидарности, социально-психологического микроклимата состязательности.
Общение, симпатии/антипатии, ценностные ориентации, интересы, типы поведения.
5. Отношение к управлению Субъективное восприятие служебно-деловых отношений, стиля управления. Эффективность управления. Активность/пассивность работников в практических формах управления.
Конечно, эти показатели не исчерпывают всего содержания экономических взглядов и чувств субъектов экономической практики, но они выражают его сущностные стороны, определяющие тип экономического сознания и степень его развития.
Объектом непосредственного отражения экономического сознания является экономическая практика. Экономическая практика – это целеполагающая общественно-материальная, преобразующая деятельность людей, обусловленная исторически определенными экономическими отношениями. Эта практика имеет следующую структуру: реализация активности человека в материальной сфере, детерминированной законами объективного мира; собственно объективная материальная деятельность определенного вида на основе общественного разделения труда, опредмечивающаяся в конкретных результатах и являющаяся технологией деятельности; взаимосвязано со знанием – научным и ненаучным, которое задает цели и средства материальной деятельности.
В современной литературе сложилось исследование материального и духовного в экономической сфере на основе парных категорий «экономическое сознание» и «экономическое поведение». Последнее определяется как «человеческое поведение, связанное с выбором и принятием решения относительно альтернативного использования редких ресурсов (денег, времени, усилий, пространства, материальных ресурсов и энергии) с целью удовлетворения потребностей» . На наш взгляд, более глубокий подход предполагает исследование на основе категорий «экономическое сознание» и «экономическая практика». Потому что в первом случае имеет место субъективно-функциональный феноменологический подход, не дающий каузального объяснения установки отчужденности индивидов от реализации своих способностей, от собственности, от результатов своей деятельности, а также снятия отчуждения человека от его объективаций. Это возможно лишь на основе понятия практики как способа существования общества, основной формы его бытия.
Логично расширить понимание отдельными отечественными социологами экономической культуры как регулятора экономического поведения социального субъекта. Экономическая культура является регулятором и экономической практики, а не только экономического поведения, ибо она представляет собой не только единичное, особенное бытие социального субъекта в форме личного или корпоративного экономического интереса, но и коллективное, общественное бытие людей в форме общего блага. Общественная практика – это материальное проявление активности субъекта (общественного человека) в разных своих видах: экономическая практика, политическая, правовая, моральная, художественная и т.д. Однако общественная практика – явление, а не сущность общественного бытия. Это значит, что общественная практика – не совокупность значений общественного бытия, а «объективное содержание субъективного отражения социальной действительности, объективная основа эмпирической познавательной деятельности» .
Вместе с тем, надо различать понимание «практики» в материалистической феноменологии и понимание «практики» в субъективной феноменологической социологии. В последней под практикой понимается интерсубъективная ролевая деятельность социальных акторов или индивидуальное и коллективное проявление социальных отношений в виде смыслов действий, постоянно (повседневно) производимых и воспроизводимых. Первоначально данное различие выступило в форме компромисса между объективизмом системно-структуралистического подхода и субъективизмом феноменологии, подчеркивая при этом активную роль коллективной человеческой деятельности в воспроизводстве, изменении социально-экономической системы. Так, Э.Гидденс рассматривает социальную структуру (совокупность норм, правил, ресурсов, отношений) как совокупность воспроизводимых социальных практик (ситуативных действий, упорядоченных во времени и пространстве) . При этом структура как пространство социальной дифференциации предшествует практикам и порождает их. П.Штомпка в своей работе уточняет соотношение понятий структуры и практики. Практика – уровень действительной деятельности людей, а структура – уровень опосредованных закономерностей социальных процессов. Структуры не обладают качеством непосредственной данности и поэтому могут быть познаны, определены посредством нахождения инвариантных свойств самой практики и способов организации практической деятельности. Следовательно, не структуры детерминируют практику извне, а практика, функционируя, демонстрирует определенные структурные качества. В итоге, трансформации практики (практик) ведут к структурным изменениям социальной системы. В подходах указанных авторов видны различные методологические основания понимания практики. С одной стороны, материалистическая интерпретация практики как материальной, чувственно-предметной, целеполагающей деятельности людей. С другой – сведение практики к интерсубъективным отношениям, многочисленным ситуативно упорядоченным взаимодействиям социальных структур, порождающих эти практики.
Содержание экономической практики определяется ее типом: общественно-материальная деятельность с целью получения прибыли, накопления капитала, порождает и воспроизводит товарно-рыночный тип практики, а та же деятельность для человеческого развития посредством коллективного характера, совместного способа ее осуществления на основе различных экономических укладов при господстве трудовой социализированной собственности – нерыночный тип экономической практики. Следовательно, отражающее тот или иной тип практики экономическое сознание становится и соответствующим типом экономического сознания.
Функционирование общественных форм сознания и практики (в том числе экономических) в каждый конкретно-исторический период проявляется в определенных своих состояниях . Состояние экономического сознания – это такая совокупность определенных знаний, идей, чувств, настроений, когда одни из них занимают господствующее положение в данной совокупности и определяют содержание сознания социальных групп в конкретный период времени. Например, экономическое настроение (оптимизм/пессимизм) разных групп общества. Эмпирическое исследование содержания настроения на уровне массового экономического сознания населения промышленного города представлено в Приложении данной работы. Состояние экономического сознания создает конкретное представление об индивидуальном, коллективном, общественном экономическом сознании как о целостно дифференцированном духовном образовании в данном обществе. Состояние экономического сознания оказывает определенное влияние на поведение, мотивы принятия решений тех или иных социальных групп – субъектов и агентов практики. Эти состояния различаются между собой по степени, продолжительности и характеру воздействия на поведение определенных социальных групп.
Состояние экономической практики – это такая конкретно-историческая совокупность социальных форм материальной деятельности (жизнеобеспечивающей, жизнеотчуждающей, переходных форм) , когда одни из них занимают господствующее положение в данной совокупности и определяют содержание жизнедеятельности людей в определенных экономических отношениях. Так, в современном российском обществе экономическая практика реализуется в форме жизнеразрушения экономических укладов, обеспечивавших устойчивость типа экономики с разнородной структурой единого организма и несколькими полюсами развития. В современных индустриально развитых обществах экономическая практика имеет два вектора реализации: во-первых, как паразитизм мирового капитализма, основанный на экономическом и внеэкономическом принуждении к неравному обмену «центра» и «периферии»; во-вторых, как деградивная адаптация агентов практики к ее виртуализации, посредством архаизации и атомизации экономического сознания и практики. Состояние экономической практики определяет состояние экономического сознания, но не по принципу изоморфизма, а посредством сложного механизма их взаимодействия на основе замещения и представительства одних социальных форм другими. Предметом социологических исследований являются состояния экономической практики (отчужденная, непосредственно-общественная), носителями которой выступают агенты или субъекты экономических отношений. Динамика состояния экономической практики позволяет сделать вывод о ее типе. Изучение состояний и изменений экономической практики необходимо для понимания ее «принудительной силы» для экономического сознания, для понимания ограниченности экономического детерминизма, а также пределов трансформации типов этой практики.
1.2. Обусловленность экономической практики
экономическим сознанием
Экономическое сознание как активный фактор процессов экономической практики при определенных условиях может играть решающую роль в их развитии и изменении. С объективной стороны, эта активность определяется возрастающей ролью организующего начала в жизнеобеспечении социальных систем, а с субъективной стороны, связана с растущим осознанием своих экономических интересов, дающих человеку мотивацию и ориентиры поведения. Активность экономического знания (сознания) обусловлена его адекватностью независимому от человека объективному содержанию посредством планирования материальной деятельности.
Ее основные источники – это объективные потребности и интересы субъектов экономической практики. Активность экономического сознания проявляется двояко: как внутреннее напряжение сознания (сила мысли, чувств, воли, убеждения) и как внешнее напряжение и проявление сознания в форме практического экономического сознания и в форме практического экономического мышления.
Понимая важность экономического мышления для практики, некоторые авторы считают, что проблему перестройки экономического сознания надо перевести в плоскость проблемы влияния изменений в экономическом мышлении на те или иные аспекты экономического сознания , чтобы затронуть этими изменениями его глубинную, ментальную сущность. Так, по мнению отдельных авторов , в фундаменте российской общинной, коллективистской ментальности нет ценностей, стимулирующих хозяйственную деятельность индивида: мастерство, дело (хозяйство), богатство. Другие же модусы социальной значимости (справедливость, духовность, коллективизм, слава, власть) мало способствуют развитию материальной хозяйственной деятельности, ибо сковывают личную инициативу индивидов. Поэтому необходимы усилия по изменению ментальных ценностей россиян при переходе к рыночной практике, для формирования эффективного хозяина-собственника. Однако это не так просто сделать, ибо справедливость, духовность, коллективизм, патернализм – не изначально присущие российскому этносу качества, а отражение в его экономическом сознании особенностей их хозяйственной практики, порождающей и развивающей данные качества. В этой связи представляется содержательным современный анализ базовых черт российской цивилизации и российского менталитета: духовность, государственность, коллективизм . При этом духовность надо понимать не в субъективном смысле, как нечто, относящееся к умственной деятельности человека (уровень образованности, погруженность человека в свой собственный мир, профессиональная творческая деятельность и т.п.), а в общественном смысле, как «родовое», «общественное» сознание, выходящее за границы социального пространства и времени жизни отдельного человека. Тогда духовностью будет способность индивида в своей практической деятельности сознательно (бессознательно) выходить за границы своей жизни при осуществлении целей и задач, не связанных непосредственно с поддержанием собственного существования. Это было необходимо для выживания российского этноса на большой территории в условиях постоянного геополитического давления с запада и востока, для собирания и удержания разнообразных экономических, социо-культурных форм жизнедеятельности как единого целого в рамках российской этноидентичности. Конкретные проявления такой духовности – стремление к вере, к духовным ценностям и подчинение им ценностей материальных. Отсюда терпимость к неблагоприятным социо-природным условиям ради достижения высших целей общества. Это отличается от духовности западного человека, так как сознание, мировоззрение рационального Запада исходит из понятия однозначно понимаемой жизни. Экономическая культура Запада основана на ментальности самоутверждения (успеха) человека в его индивидуальной жизни.
Государственность – это выражение приоритета общенациональных интересов над личностными, корпоративными в условиях большой территории и малой плотности населения, для обеспечения выживаемости, самостоятельности и независимости российского общества. В Западной Европе развитие обществ шло в условиях господства частной собственности (на землю, средства производства), а государство было надстроечным институтом, выполнявшим функцию легитимного организатора общественной жизни, при относительно обособленной от него хозяйственной деятельности. Территориально-климатические условия жизнедеятельности российского общества нуждались в сильной централизованной государственной власти. Она нужна была для смягчения последствий неурожаев, значительных материальных и энергозатрат на единицу продукции посредством централизованного распределения производимых материальных благ, чтобы обеспечить физическое выживание членов общества с низким уровнем производительных сил. Здесь государство – не только публичная власть специального аппарата управления как в странах Западной Европы, но и организация всего населения на базе механизмов самоуправления с сакральным отношением к верховной власти, связывающей воедино государство, общество и человека. Это обусловило формирование сущностных качеств государственной власти, способных обеспечить самостоятельное существование российского общества: силу и мощь государства; независимость его от каких-либо внешних сил и интересов; относительную независимость от интересов ныне живущего населения, но учет государством интересов народа как особой общности, связанной социальным временем и пространством. Служебная роль российского государства понималась как необходимость вмешательства в жизнедеятельность общества, когда без этого невозможно выживание самого народа. Поэтому когда государство становилось неспособным выполнять свои служебные функции, отношение к нему сменялось резким его неприятием, возникало отчуждение народа от государства. В современных трансформационных процессах население России мало доверяет государству, устранившегося от своей верховной власти в интересах народа. Так, на вопрос «Считаете ли Вы, что государству можно доверять?» в 1999 году рядовые россияне сказали «нет» (94,1% опрошенных ). Медленные позитивные изменения в базовых сферах человеческой деятельности (экономика, культура) усиливают неуверенность в завтрашнем дне, апатию, пассивную адаптацию, разобщенность людей, социальных групп, отчуждение их от государства. Это проявляется в укреплении традиционных ценностей в массовом сознании россиян (семья, труд, мораль) . То есть социальная память (а массовое сознание, как и историческое, есть ее содержательная сторона) дифференцирует основные факторы трансформации постсоветского социального пространства и наделяет их своим оценочным отношением к прошлому и к будущему этого пространства. Сохранившееся в социальной памяти российского общества представление, что в справедливом обществе основой социального положения человека должна быть его трудовая деятельность, выступает оселком (индикатором), на котором проверяется положительная или отрицательная значимость всех форм осуществляемой экономической деятельности.
Отсюда «государственность» порождает такие черты российского менталитета, как стремление к воле; стремление к социальной справедливости, выражающейся в неприятии большого разрыва в доходах разных социальных групп, в отрицательном отношении к большим состояниям, не связанным своим происхождением с деятельностью человека на благо государства; отношение к труду, с одной стороны, как к обязанности перед обществом и государством, а с другой стороны – как к первой жизненной потребности, ибо через труд человек приобщается к высшей сущности – вечной жизни; отношение к собственности как к служебной, обеспечивающей возможность служения государству и обществу, отрицание частной собственности, ибо основой экономического развития России была не частная, а земская и государственная собственность. Особенно это касается земли. К ней всегда было отношение как к всенародному достоянию. Отношение к родной земле как к матери заложено в генотипе россиян и посредством социальной памяти сохранилось до современности. Западное общество развилось на другом отношении к земле, превратив ее в объект купли-продажи. Применить подобное в России – значит разрушить ее тип государственности.
Коллективизм российского этноса имеет двойственный характер: это общинный коллективизм в отношениях между «ближними», например, артельный труд и мобилизационный коллективизм в отношениях между «дальними» при активных действиях по мобилизации народа авторитетными социальными группами, организациями, государственной властью. Коллективизм как важная черта российского менталитета включает в себя такие характеристики: способность легко уживаться с другими этносами, их идеями и системами ценностей; приоритет моральных норм над правовыми, восприятие справедливости лишь тех законов, которые не противоречат традиционным моральным нормам.
Рассмотрение основных черт российского менталитета позволяет понять обусловленность экономической практики общества его экономическим сознанием. Основные черты и характеристики российского менталитета выступают и основными доминантами экономического сознания: отношение к труду как основе воспроизводства общества и человека и условию самореализации личности; отношение к общественной/частной собственности; отношение к производству как источнику благ, к потреблению; отношение к управлению; отношения между работниками.
В этом плане общее психоэмоциональное состояние населения России можно рассматривать как интегральный показатель его активной, либо пассивной адаптации к трансформируемой экономической практике.
Так, психоэмоциональное состояние россиян в 1995 году имело такие характеристики, свидетельствующие о преобладании пассивной формы адаптации к трансформируемой экономической практике: чувство стыда за нынешнее состояние страны (64,5% респондентов); ощущение несправедливости всего того, что происходит вокруг (58,3%); чувство страха перед разгулом преступности (54,1%) и перед возможной безработицей (23,3%) и т.д. То есть, в целом в массовом сознании россиян доминировали негативные чувства и ощущения .
Особенности экономического сознания и поведения населения проанализированы, например, и в столице Беларуси: успешно, без особых трудностей справляются с нынешней экономической ситуацией 14,4% респондентов, совершенно не справляются – 10,4%, а основная масса – 70,5% – справляются, но с большим трудом, на пределе сил (4,8% – затруднились ответить) . Автор исследования делает двоякий вывод из представленных данных: 1) население демонстрирует способность к активной адаптации к рынку и понимает необходимость серьезных изменений в сознании, способах и формах поведения и т.д.; 2) население демонстрирует пассивную адаптацию к условиям экономического хаоса, что может привести к кризису социальной стабильности в стране.
Рассмотрим такую доминанту экономического сознания населения отдельных постсоветских стран, как отношение к труду, посредством двух интегральных показателей: 1) фактора обратных соотношений между ценностью личных (и бескорыстных) трудовых достижений (+) и ценностью долговременной приверженности организации, в отношении которой работник стремится максимизировать заработок и минимизировать трудовые затраты (–); 2) фактора обратных соотношений между ценностью работы как способа комфортного времяпрепровождения (+) и ценностью работы как источника высокого и надежного заработка (–):
Таблица 1.2
Отношение к труду в разных странах Европы в 1990-1996 гг.
по шкале 1-го и 2-го факторов
Страна Значения 1-го фактора Страна Значения 2-го фактора
Латвия (1990 г.)
Латвия (1996 г.) “max” = +0,64
……………………..
–0,24
–0,28
Латвия (1990 г.)
Латвия (1996 г.) “max” = +0,80
……………………..
+0,64
–0,31
Литва (1990 г.)
Литва (1996 г.) –0,44
–0,46 Литва (1990 г.)
Литва (1996 г.) +0,56
–0,26
Эстония (1990 г.)
Эстония (1996 г.) –0,38
–0,00 Эстония (1990 г.)
Эстония (1996 г.) +0,27
–0,50 (“min”)
Россия (1991 г.)
Россия (1995 г.) –0,44
–0,35 Россия (1991 г.)
Россия (1995 г.) +0,22
–0,30
Беларусь (1990 г.)
Беларусь (1996 г.) –0,58 (“min”)
–0,35 Беларусь (1990 г.)
Беларусь (1996 г.) +0,64
–0,14
Значения 1-го фактора показывают, что во всех бывших советских республиках работники тяготеют к полюсу долговременных связей с организацией и одновременно – умалению возможностей индивидуальной самореализации.
Значения 2-го фактора показывают обратное: преобладание взгляда на работу в организации как на способ пусть низкооплачиваемого, но рекреационного времяпрепровождения в начале переходной экономики и радикальная перемена в сознании работников к середине 90-х годов отношения к труду как функции «нелегкого добывания высокого и надежного заработка» . Такой взгляд на работу стал соответствовать ценностям населения западноевропейских стран .
Отношение к собственности неоднозначно. Есть два типа собственности: собственность на основе своего труда (на условия труда и его продукт) и собственность на основе чужого труда. Эти типы собственности имеют аналогичные формы: индивидуальная, коллективная, государственная. Следовательно, критерий различения форм собственности, например, на землю, в условиях товарно-денежных отношений – не «общая – частная», а «трудовая – нетрудовая» собственность . Обращение стоимостей дает универсальные возможности для присвоения чужого труда, поэтому трансформация экономических практик стран Центральной и Восточной Европы имело первейшей целью смену первого типа собственности на второй посредством процессов «разгосударствления» и приватизации. Так, доминирующей формой собственности в России сейчас является частная, на долю которой приходится 45,3 процента; удельный вес государственной и муниципальной – 37 процентов; собственность общественных организаций – 0,7 процента; смешанная (без иностранного участия) – 15 процентов; смешанная (с совместным российским и иностранным участием) – 2 процента . Вместе с тем, доля сторонников индивидуалистической западной модели общества среди населения России в 1997 году составляла 20-22 процента , а доля сторонников коллективистской модели общества – 45-47 процентов .
В результате внутри одной страны формируются две России, которые все больше отчуждаются друг от друга. Идет цикличное перераспределение собственности, капитала, труда, которое знаменует собой упразднение зависимости между трудом и доходом. Теперь главное не результат труда, а место применения труда и величина капитала.
Преобразование российских предприятий в самостоятельно хозяйствующие акционерные общества изменило положение и сознание основных субъектов трудовых отношений социально-профессиональных групп: высшей администрации (директор, коммерческий директор, директор по экономике и т.п.), руководителей среднего звена (руководители подразделений, служб, цехов), рабочих.
Высшая администрация получила полную власть на предприятии и ее отношение к рабочим стало более жестким. Она объективно занимает позицию распорядителя капитала, эксплуатирующего наемную рабочую силу, но многие из них еще не воспринимают себя сознательными и прагматичными собственниками капитала, поэтому склонны к установке личного обогащения и не проводят стратегии эффективного управления факторами производства, свойственные западному менеджменту в условиях устойчивой рыночной деятельности. Руководители среднего звена стоят перед выбором: либо пробиться в распорядители капитала, либо остаться проводником воли таких распорядителей в своих подразделениях. Большинство выбирает первый вариант, что усиливает напряженность отношений между высшей администрацией и руководителями среднего звена. Положение же рабочих на современных российских промышленных предприятиях изменилось радикально. Уровень их жизни снизился, они проиграли в заработной плате, в возможностях получения дополнительных доходов; ухудшилось удовлетворение их социальных нужд; резко снизились интерес к работе и требования к условиям труда; они опасаются сокращения производства и увольнения .
То есть рабочие потеряли статус ключевой группы в социальной структуре предприятия, поэтому их единство, сплоченность резко снизились. Обретя реальный статус наемных работников, они не обрели еще адекватное осознание этого факта, чтобы выработать новые методы взаимоотношений с работодателями. Поэтому их положение будет ухудшаться при современных дезинтеграционных процессах и в условиях, когда профсоюзы не обрели функцию защиты и выражения интересов наемных работников перед работодателями.
Вышесказанное позволяет сделать следующий вывод. Социально-экономическая трансформация как целенаправленное, сознательное изменение форм, принципов функционирования данной экономической практики для реализации ее позитивного потенциала не должно затрагивать (деформировать) ценностные основы, исторический материальный и духовный опыт, т.е. социальную память общества. Если это происходит (по спланированному умыслу, как в бывшем Союзе, или без него, как миссионерами в племенных обществах ), то идет разрушение социально-экономической системы, а не ее развитие.
Активность экономического сознания, проявляющаяся как внутреннее напряжение сознания, обосновывается известным положением об относительной самостоятельности и независимости общественного сознания от развития материальной основы общества. При этом, от действительной относительной самостоятельности развития экономического сознания надо отличать видимую или кажущуюся самостоятельность. Последняя принимает две формы. Одна из них характеризуется тем, что отражение экономических отношений в экономическом сознании, в определенных исторических условиях, необходимо проявляется в перевернутом, искаженном виде. Так, экономико-финансовая экспансия мирового капитала на поверхности (в обыденном экономическом сознании, средствах массовой информации, литературе и т.д.) выступает как движение за либеральные экономические свободы и принципы «открытого общества» для стран мира. Такого рода видимость имеет объективную основу – действительное различие между сущностью и явлением.
Другая форма видимой самостоятельности экономического сознания носит субъективный характер, т.е. экономические идеи представляются самостоятельной сущностью только в сознании их субъекта. В этом случае видимость совпадает с ложным истолкованием действительных процессов материальной реальности. Как отмечал К.Маркс, «прибавочную стоимость … А.Смит понимает как всеобщую категорию, по отношению к которой прибыль в собственном смысле и земельная рента составляют только ее ответвления. При этом … он прибавочную стоимость как таковую не отделил, в виде особой категории, от тех особенных форм, которые она принимает в прибыли и земельной ренте. Отсюда у него – а еще больше у Рикардо – много ошибок и недостатков в исследовании» .
Видимая самостоятельность экономического сознания возникает на основе действительной ее относительной самостоятельности, представляющей собой искаженную форму последней. Она существует не всегда, а только в определенных экономических отношениях, где объективные мыслительные формы становятся превращенными мыслительными формами вследствие отчужденности сознания.
В качестве объективного основания в общественной жизни реальная относительная самостоятельность экономического сознания имеет противоположность материального и духовного труда, а также активность сознания. С разделением труда, отделившись от материальной деятельности, духовная деятельность приобретает свои особенные закономерности развития, определяющиеся ее собственной природой. На этой реальной базе создается возможность искаженного отражения экономики в сознании и превратного представления их взаимоотношения. Впрочем, социологи П.Бергер и Т.Лукман считают, что было бы ошибкой сводить восприятие продуктов человеческой деятельности как чего-то совершенно от этого отличного лишь к мыслительным конструкциям теоретиков. Такое восприятие присутствует и в обыденном сознании .
Однако, независимо от того, понимает или нет данный теоретик истинное взаимоотношение экономического сознания и экономической практики, создаваемые им теоретические конструкции всегда являются, пусть и субъективно понятым, выражением существующих экономических отношений. Поэтому абсолютного искажения экономической практики экономическим сознанием нет, есть лишь относительное искажение.
Экономическое сознание имеет свои особенные закономерности, поэтому его развитие, трансформация как переход сознания из одного состояния в другое осуществляется на основе внутренней преемственной связи. Это означает, что изменение экономического сознания целиком не определяется экономическими условиями, экономической практикой, а имеет также в качестве своих причин явления духовного порядка, прежде всего предшествующий идейный материал. В чем состоят границы условий влияния, воздействия экономики на сознание и развитие экономического сознания под этим воздействием? Во-первых, это особые закономерности функционирования экономического сознания, определяющие, посредством избирательности, характер развития экономических идей и представлений. Во-вторых, это границы, создаваемые необходимой преемственной связью данного экономического сознания с предшествующим мыслительным материалом. При этом такая связь в определенной мере порождается внутренней логикой развития экономического сознания. В-третьих, это границы тех объективных мыслительных форм, которые порождаются самим экономическим сознанием субъектов экономических отношений и предписываются всякому мыслительному процессу так, что каждая идеологема необходимо должна приспособиться к уже существующим и укладываться в них. Так, сознание агентов капиталистических отношений К.Маркс исследует по значащим для них объективациям, в качестве которых выступают поверхностные мыслительные формообразования. Тогда «стоимость» выступает как «социально-материальное» системы товарного производства, а «денежная форма стоимости» как идеальное системное качество такого производства. При этом социально-материальное не что иное, как товарный фетишизм, а социально-идеальное – денежный фетишизм, где стоимости товара приписывают природные свойства, а деньгам – символический, знаковый характер.
Экономическая практика выступает фактором, определяющим вид изменения и направление развития экономического сознания. Здесь существует и обратная связь: меняющееся экономическое сознание выступает фактором, изменяющим экономическую практику.
Об этом свидетельствуют уроки недавнего прошлого. В Советском Союзе, начиная с 70-х гг. ХХ в., расширяющиеся стоимостные формы хозяйствования вступали во все более обостряющиеся противоречия с развивающимся общественным характером производства и общественной формой присвоения его результатов. Нарушались непосредственно общественные связи, росла экономическая обособленность предприятий, экономических районов и республиканских хозяйств в результате их перевода на коммерческий хозрасчет. На этой основе развивался групповой и региональный эгоизм, который только усилился за счет корпоративного эгоизма субъектов экономической практики в России в 90-е годы при переходе к рынку . Система планирования оперировала стоимостными показателями роста выпуска продукции в рублях, что стимулировало рост затрат на ее производство и прямо противодействовало экономии общественного труда, удовлетворению достойных жизненных потребностей трудящихся.
Экономическая практика вступила в противоречие с теоретическим экономическим сознанием: труд на практике принял товарную форму, а в теории и экономической идеологии он рассматривался как творчество, самореализация способностей человека. Обыденное, повседневное экономическое сознание все более наполнялось товарным смыслом.
Возник и все более увеличивался разрыв между обыденным и теоретическим экономическим сознанием, т.е. разрыв, противоречие между нерыночной сущностью и рыночными явлениями социалистической экономической практики. Сущность социализма не работала на уровне обыденного экономического сознания и последнее стало воспроизводить ложные феномены сознания: «государство – не мое», «собственность – чужая», «я не хозяин, а наемный работник» и т.д. В 80-е годы ХХ века в качестве оценочных показателей экономической практики широко использовались прибыль и рентабельность. Это было не только практической, но и теоретической ошибкой экономического знания, ибо эти показатели потеряли свойства рыночных превращенных форм в условиях нерыночной практики. Это произошло не только из-за отсутствия самодвижения цен, но и из-за исчезновения прибавочной стоимости, поскольку в Советском Союзе реальностью выступала не частнокапиталистическая, а общественная форма присвоения труда (прибавочного продукта). Поэтому прибыль и рентабельность отражали величину и качество трудовых вкладов производственных коллективов в кривом зеркале. Новое содержание (экономика труда) было возвращено законами 1967 и 1990 годов о статусе и особенностях функционирования государственных предприятий, критерия оценки их деятельности в старую форму (экономику капитала). Этим была заложена бомба замедленного действия под сущность нерыночной практики: формирование доходов ее субъектов пропорционально трудовым вкладам (трудоотдаче), ибо рыночная дифференциация денежных доходов не может быть пропорциональна размерам и качеству трудовых вкладов, если не считать случайности. В итоге получился, по выражению А.А.Зиновьева, «рогатый заяц», химера, требовавшая либо преобразования старой формы в новую, адекватную содержанию экономики труда, либо преобразования нового содержания в старое (рыночное), соответствующее старой форме – экономике капитала. В этих условиях несистемное экономическое сознание трудящихся масс преодолело здравый смысл и стало пассивно адаптироваться к рыночным преобразованиям, иллюзорно посчитав, что их жизнь станет лучше в смысле материального благополучия в результате трансляции из «экономики дефицита» в «экономику изобилия». Необходимо было трансформировать теоретическое экономическое сознание, включая экономическую идеологию, в теоретический мир рыночных категорий, чтобы сделать практическое экономическое мышление инструментом слома нерыночной экономической системы в интересах заинтересованных социальных групп общества в создании рентного или сырьевого периферийного капитализма в России.
Преемственность экономического сознания происходит в пределах общей зависимости изменения идей при трансформации экономических отношений. Преемственная связь между предшествующим типом экономического сознания и последующим выступает как единство и взаимопревращение противоположностей.
Теоретическое экономическое сознание отдельных авторов хозяйственное развитие России представляет как особый «мир-экономику», но, в отличие от Ф.Броделя, который считал, что Россия была таким миром до XVIII века, а затем перешла в ранг «европейской периферии капиталистического мира-экономики», утверждает, что в России с IX века по настоящее время существует уникальная цивилизация с раздаточной экономикой .
Раздаточная экономика так же самодостаточна, как и рыночная; имеет свой процесс циклического развития. Она модернизирует формы функционирования своих институтов (общественно-служебной собственности, служебного труда, раздач и сдач материальных благ и прав по их распоряжению, административных жалоб как социальных сигналов обратной связи, механизма координации сдаточно-раздаточных потоков: системы государственного управления и финансовые институты) для роста эффективности и жизнеспособности .
У нерыночного сознания отличный от рынка тип рациональности экономического сознания. В ее основе – монизм материи и сознания. Здесь материальное и духовное едино («слито») и равноценно при регулятивно-определяющей роли духовного. Поэтому духовные ценности и ценности вещественного мира разведены и первые не подчинены вторым. Это способствовало формированию, например, у российского этноса особой формы рациональной организации общественного труда, приспособленной к человеку – «артельно-кооперативной» .
Вместе с тем, кардинальное отличие в ментальности (коллективистская психология – психология индивидуализма), в типе рациональности показывает, что модель рыночной экономики европейского типа является не универсальной, а уникальной, выражающей особенности европейской ментальности и рациональности ее экономической культуры.
Отметим также отличие рациональности рыночного экономического сознания и нерыночного. Так, человек «рынка» ощущает себя товаром, готов полностью слиться со своей социальной функцией или подчиниться требованиям рынка, чтобы сохранить спрос на себя и отчуждаясь при этом сам от себя . Однако четкая структурированность рациональности рынка подвергла процессу атрофии духовную сферу человека, который все более ориентируется на ценности «вещественного» мира (богатство, успех, мастерство и др.), что признают в науке . Поскольку основные ценности вещественного мира олицетворяют деньги, то именно власть денег деформирует нравственную основу капитализма, ибо здесь все человеческие способности сопоставляются с денежными ценностями и только потом признается их пригодность.
Постоянно расширяющиеся интересы персонифицированного капитала требуют своего обоснования, защиты и внесения в массовое сознание посредством идеологии. Идеология вырабатывается теоретическим сознанием и является выражением самосознания господствующих социальных групп общества. В настоящее время идет борьба за воздействие на массовое, национальное и интернациональное экономическое сознание двух основных идеологий – либеральной (неолиберальной) и марксистской (неомарксистской), отражающих ценности рыночного и нерыночного типов экономической практики.
Воздействие экономического сознания на экономическую практику осуществляется в непосредственной и опосредованной формах, что показывает анализ видов такого воздействия.
1.3. Воздействие экономического сознания на практику
как проблема экономической культуры
Характер, динамизм, направленность, целеполагание развития, изменений экономических систем программируются, формируются, воспроизводятся, управляются сознательными субъектами, агентами экономических отношений.
Можно выделить следующие аспекты функционального, динамического воздействия экономического сознания на экономическую практику в непосредственной и опосредованной формах: преобразующее, регулирующее, понятийно-смысловое, знаково-символическое, ценностное.
Критерием выделения данных аспектов воздействия выступает природа функционирования экономического сознания: как единства отражения (хозяйственной жизни, практики), определенного объективного состояния экономического сознания и объективного отношения между ними. Эти элементы в функционировании выступают в формах знания, переживания, отношения к реальности, к экономической практике (как единства знания и переживания). При этом каждый из данных элементов экономического сознания выступает в качестве одного из проявлений его активности. Так, активность экономического знания обусловлена степенью его адекватности независимому от субъекта хозяйствования объективному содержанию экономического бытия и выражается в функции прогнозирования управления экономической практикой. Активность переживания определяется степенью его адекватности динамике возникновения и удовлетворения социально-экономических потребностей людей. Поэтому переживание выступает, с одной стороны, как побудительная сила хозяйственной жизнедеятельности человека, а с другой – как эмоциональная оценка ее результата. Активность отношения к экономической практике выражается в определенных социально-экономических установках субъекта хозяйствования, его ценностных ориентациях, которые во многом определяют уровень социально-экономической активности данного субъекта, регулируют его экономическую деятельность и поведение.
Экономическое сознание, таким образом, является продуктивно-избирательным отображением экономического бытия, а также выступает целеполагающим регулятором экономической практики посредством знания, переживания, отношения, которые воздействуют на ее условия, средства и результат.
Следовательно, активность экономического знания (глубина отражения и познания экономических отношений, осознания своих интересов, соотнесенных с системой норм, закономерностей экономического поведения и практики) оказывает преобразующее, регулирующее и понятийно-смысловое воздействие на экономическую практику в разных формах. Активность социально-экономического переживания (чувств, мотивов, желаний, настроения) оказывает знаково-символическое воздействие экономического сознания на экономическую практику в непосредственной форме и регулирующее воздействие в опосредованной форме. Активность субъективного отношения (интересы, убеждения, ценности как единство знания и переживания) оказывает ценностное воздействие экономического сознания на практику в разных своих формах.
Преобразующее воздействие осуществляется в активной и пассивной формах. Активная форма реализуется посредством экономической теории (теоретического мышления), идеологии, здравого смысла, понимаемого как рационального и аналитического усилия мышления. При этом, с позиции разных ценностей, результаты такого воздействия могут быть как положительными, так и отрицательными для определенного типа экономической практики. Пассивная форма реализуется на основе житейского опыта, обыденного, практического экономического сознания, а также стереотипов мышления, предрассудков, заблуждений, иллюзий, которые могут искажать экономическую практику.
Кроме того, преобразующее воздействие сознания на практику осуществляется в двух плоскостях: как духовно-стихийное воздействие на основе проб и ошибок – с запаздывающей обратной связью и как духовно-сознательное воздействие на основе опережающей обратной связи, т.е. обратной связи от будущего.
Регулирующее воздействие экономического сознания на практику обусловлено как достигнутым состоянием экономического сознания, уровнем его теоретичности и наполненности современным содержанием, отвечающим данному этапу духовного развития общества, так и имеющейся структурой носителей этого сознания – социальных групп общества.
Такое воздействие осуществляется посредством конструирования определенных правил и институтов экономической деятельности, отвечающих ментальности субъектов экономических отношений. Эти правила и институты задают мотивацию для целенаправленности практики . Чем содержательнее и активнее экономическое сознание, тем рациональнее и последовательнее экономическое мышление, тем содержательнее экономическая практика. При этом экономическая культура как способ взаимосвязи экономического сознания и экономического мышления регулирует участие отдельных людей, социальных групп в экономической деятельности и степень их самореализации в определенных видах этой деятельности (производственной, предпринимательской, инвестиционной, финансовой и т.д.).
По мнению отдельных авторов, экономическая культура выполняет и функцию социальной памяти этапов истории экономического развития общества . Социальная память – форма отражения действительности, закрепляющая, сохраняющая, воспроизводящая рационалистически и духовно-практически данные человеческого опыта через определенный тип культуры. Социальная память избирательна по трем основаниям: нравственность, конформизм, травма. Если общество, приспосабливаясь, принимает чужие ценности и традиции, отказываясь от своих, то это приводит к амнезии социальной памяти, результат которой – деградация, распад общества. Травма – это феномен социального, в т.ч. экономического, пространства, который проявляется как временная дезориентация социальной памяти, когда в ней нарушается оценочное отношение к прошлому и будущему в обществе из-за разрушения связи времен, что угрожает социально-экономической идентичности общества. Масштаб, глубина, беспрецедентный характер постсоветской трансформации социального пространства стран Восточной Европы, России оказывает сильное влияние на массовое сознание людей.
Экономическая культура – важный фактор трансформационного воздействия на экономическую практику, ибо формирует формы деятельности, соответствующие сложившемуся типу экономики. Эта культура способствует усвоению или отторжению форм и видов экономической деятельности, их адаптации к конкретно-историческим условиям и реформирования форм, видов деятельности в связи с изменениями хозяйственной и социокультурной установки в обществе.
Экономическая культура регулирует экономическую практику посредством выполнения трех своих функций: трансляционной (социальная память экономического развития), селекционной (отбор ценностей, норм, мотиваций, адекватных текущим задачам развития), инновационной (выработка новых и заимствование чужих ценностей без ущерба национальной самобытности). Эти функции реализуются в различных социально-экономических системах по-своему. Для выявления разнообразия воздействия на практику исследователи используют десять параметров, характеризующих экономическую культуру общества . При этом характеристики, конечно не бесспорные, англо-американской, германской, российской экономических культур на основе данных параметров показывают их цивилизационные различия, несводимые к «единому знаменателю» мондиализма (см. таб.1.2).
Субъекты экономической культуры того или иного общества подстраивают свою практическую деятельность под императивы его модусов социально-экономической значимости, которые выступают основанием – мотивацией для их
активности. Характер практической деятельности определяет вектор стратегий
субъектов экономической культуры: на служебную деятельность, на либерально-экономическую, нерыночно-экономическую деятельности.
Понятийно-смысловое воздействие экономического сознания на практику выступает опосредованной формой на основе решения познавательных задач в системе категорий и понятий. Последние не только результат конкретно-исторической практики для рефлексирующего мышления, но и предпосылка конкретных экономико-практических, познавательных процессов.
Суть проблемы понятийно-смыслового воздействия на практику заключается в том, что сама практика может выступать и как средство, мешающее правильному восприятию фактов, на что указывал еще К.Маркс . Конечно, практика дает
Таблица 1.2
Особенности экономической культуры отдельных стран
при приложении к ней единых параметров
Параметры экономической культуры Характеристики англо-американской экономической культуры Характеристики германской экономической культуры Характеристики российской экономической культуры
Фактор времени Ранняя индустриализация Запоздалая индустриализация Поздняя индустриализация
Стратегия развития Инновации в промышленности и управлении Инновации в важнейшие технологические секторы Инновации в стратегические промышленные секторы
Роль правительства Правительство не вмешивается в дела бизнеса Правительство в курсе сильных сторон богатых стран и сотрудничает с бизнесом Правительство определяет направления и возможности деятельности бизнеса
Система образования Установка на общее образование с акцентом на точные науки и управление; социально разделенная система образования Установка на профессиональное образование Установка на единое общее образование и воспитание с акцентом на фундаментальное знание
Специфика экономики Разделение экономики на микро-, и макроэкономику Доминирует мезоэкономика (отдельные отрасли, секторы промышленности) Неоднородная структура с разными полюсами развития, где доминирует мезоэкономика (отдельные отрасли, секторы промышленности, обеспечивающие силу государства)
Социальная политика Социальная политика следует за инновациями Социальная политика – приоритет правительства и включена в индустриализацию Социальная политика направлена на согласие и общекультурную идентификацию в обществе
Трудовые отношения Напряженные из-за притока извне дешевой рабочей силы Гармоничные (постоянно растущая заработная плата) Служебные, равновесие материального и духовного
Философия развития «невидимая рука рынка», фритредерство, негативное отношение к монополиям и позитивное – к рынку «управляемая конкуренция», протекционизм, телеология «солидарность и нестяжательство», бизнес – вторичная ценность, обеспечивающий доступ к другим ценностям, признаваемым обществом
Особенности перехода от феодализма к капитализму Переход от феодализма к капитализму завершен и промышленность базируется на ценностях среднего класса (индивидуализм и личная польза) Переход от феодализма к капитализму не закончился, поэтому промышленность базируется на феодальных понятиях «долга» и «взаимности» Такой переход как позитивное развитие потенциала экономики вряд ли возможен и только имитируется; затянутый переход к «российскому социализму»; промышленность базируется на «долге» и «коллективизме»
Финансирование промышленности В финансировании промышленности доминируют инвесторы с установкой на быстрое обогащение, краткосрочные инвестиции Финансирование промышленности на основе долгосрочного банковского кредитования Финансирование промышленности государственное, на основе целевых приоритетов
решающий критерий отличения истинного понятия от заблуждения, правды от лжи, но
вскрыть это можно только в случае овладения теоретической постановки проблемы, учитывая, что практика может быть и ложной. Так, сотни, тысячи, даже миллионы
людей не увидят стоимости в товаре, деньгах, капитале, если они не знакомы с теорией
стоимости. Поэтому соединение практики с познанием, дающее объективную истину,
происходит на уровне теории. Современные трансформационные процессы диктуют
необходимость разработки новых понятий и соответствующих им систем категорий для воздействия на экономическую практику в позитивно-развивающей плоскости. Такая разработка активно ведется в научной среде .
Формируя язык анализа и давая этим языком интерпретацию типов и содержания экономической практики, экономическая теория неизбежно формирует основу селективного одобрения и критики, тем самым активно включается в процесс социального конструирования.
Используя те или иные понятия: «оптимальный процесс», «социально-рыночное хозяйство», «капиталократия», «транзитивная экономика» и т.д., социологи и экономисты не только определяют аналитический инструментарий, но и задают способ видения экономической реальности и отношение к ней. Это связано с тем, что субъекты экономических отношений действуют в двух мирах – мире вещей (социоприродной среде) и мире знаков (социокультурной среде). В мире культуры выделяется особый мир слов – логосфера. Он включает в себя язык как средство общения и все формы вербального мышления, в котором мысли облекаются в слова. При определенных условиях язык может стать важным средством манипуляции сознанием, средством подчинения поведения людей посредством семантического искажения смысла слов, понятий, ориентирующих человека в его предметной деятельности .
Язык как живой организм отражает становление национального характера национального самосознания (ментальности), тип социально-экономических отношений и отношение человека к миру. В процессе трансформации западных обществ от традиционного типа к гражданскому естественный язык стал заменяться искусственным, посредством отрыва слова от вещи, от скрытого в вещи смысла. Язык из дома истины Бытия (М.Хайдеггер) превратился в безличный инструмент коммуникации. По мнению отдельных авторов, из науки Нового времени в идеологию, а затем и в обыденный язык перешел огромный массив слов, не связанных с контекстом реальной жизни, поэтому имеющих «размытую универсальность» (как, например, слова «прогресс», «конкуренция» и т.д.). Они «делятся и размножаются», не привлекая к себе внимания, «пожирая» при этом слова традиционной культуры. Признаки таких слов – их кажущаяся научность, внеисторичность, интернациональный характер .
В связи с этим интересен комментарий лингвиста обсуждения на «круглом столе» проблем активизации рыночных реформ посредством практического использования теоретических построений лингвистики для стимулирования российских трансформационных процессов в хозяйственной деятельности . В рамках дискуссии «круглого стола» была озвучена лингвистическая составляющая теории, разрабатываемой коллективом российского Института национальной модели экономики (ИНМЭ), согласно которой нужно оживить национальные архетипы, запечатленные в языке и способные стимулировать процессы самоорганизации российского общества на рыночных началах. Советский Союз опирался на такие укорененные в сознании народа и его культуре ценностные макроархетипы, как любовь к Отечеству, жертвование личным во имя общей цели и т.п. Проводимый же процесс преобразования социально-экономической системы на принципах либеральной экономики, по мнению коллектива ИНМЭ, должен опираться на индивидуальные усилия конкретных людей. Поэтому нужна активизация микроархетипов, способствующих развитию честных деловых отношений, стимулированию качественного, предприимчивого труда, повышению инициативы в сфере местного самоуправления и т.п. Такими архетипами была бедна «имперская Россия» и СССР, но богата «доимперская Русь», поэтому на ее ценностном языке надо общаться с народом, чтобы решать современные государственные задачи преобразовательных процессов.
Последнее утверждение далеко не бесспорно, и есть ученые, считающие, что микроархетипы субъектов хозяйствования в России с древних времен не способствовали развитию их индивидуальной инициативы, необходимой для формирования рыночной экономики . Дело, наверное, в другом. Ученые из ИНМЭ предлагают создать словарь терминов и понятий новой экономической теории России на основе «хозяйственного» языка (терминологии, фразеологических сочетаний) «древней Руси», способного сделать современные экономические смыслы практических действий прозрачными для рядовых носителей русского языка. То есть считают необходимым преодолеть «советский язык» описания экономической реальности, ибо этот язык со своей картиной мира, со своими идеологемами был адекватен предыдущей социально-экономической системе. Необходимо активизировать экономическое самообразование людей по освоению и усвоению ими понятий, определяющих современную экономическую реальность. Однако вряд ли это возможно на базе хозяйственного языка древней Руси. Хозяйственный язык нерыночной практики выражает ценностно-рациональный тип деятельности, а не целерациональный, характерный для стран Западной Европы. Поэтому можно согласиться с выводом лингвиста, что бессмысленно искать решение сегодняшних экономических задач через возрождение ценностного языка «доимперской Руси», с помощью которого предполагается не просто наладить общение между людьми, но и резко активизировать их деловую активность .
Кроме неудач формирования нового вербального экономического мышления, в науке содержательно исследована неудача формулирования парадигмального языка объяснения трансформационных процессов «посткоммунистического десятилетия» на базе понятия «транзитология» из-за неадекватности этого языка сложным современным реальностям меняющегося бытия . Эта неудача задана тем углом зрения на объект исследования (социально-экономическая трансформация России в направлении капиталистической экономики), который формирует «транзитологическая» парадигма. Она заставляет видеть в действительности лишь то, что так или иначе значимо для ее базисной схемы перехода к уже известному состоянию общества, экономики. Но осуществим ли на деле этот проект? Не принимаем ли мы желаемое за действительно осуществимое? Что в действительности произошло с советским коммунизмом? Применим ли для описания подобных процессов понятийный аппарат, разработанный для осмысления становления современности (понятия типа «революция», «контрреволюция», «реформа» и т.д.)? Можно ли с помощью постмодернистского деконструктивизма понять российский посткоммунизм точнее, чем это позволяет сделать «транзитологическая» парадигма? К части этих и другим вопросам приходит автор в итоге своего анализа данной парадигмы . Вопросы открыты (за рамками научной материалистической методологии), но они позволяют понять, что способ видения теоретиком фактов, по сути, и создает их, ибо «результаты наблюдений будут говорить в пользу теории, которая формулирует их в собственных понятиях» .
Управленческая и научная элита бывшего Союза, активно проводившая в жизнь проект по трансформации социально-экономической системы, умело дезориентировала массовое сознание субъектов экономической практики, введя в научный и повседневный оборот ложные, искажающие феноменологию российского бытия слова и понятия. Краеугольными были три: «рыночная экономика», «гражданское общество», «демократия». Значит ли это, что, например, гражданское общество плохо, а общинность хороша, что индивидуализм – зло, а солидарность, коллективизм – добро? Конечно, нет. Это – дело идеалов, ментальности, а о них спорить бесполезно. Здравомыслящий же человек должен верно понимать значение слов, понятий и их коннотации, переводя семантику слов и понятий на живой язык родной речи. Если же принять язык чужой культуры, цивилизации, то незаметно для себя можно стать пленником этого языка, даже если при употреблении чужих слов человек понимает их смысл иначе, по-своему.
Разрушение языка традиционной культуры – это разрушение ментальности народа. Так, развитая флексивность русского языка обусловлена его функционированием на протяжении тысяч лет в большом пространстве, в котором растянуты коммуникации языкового общения, потребовавшие развитой синонимии и антонимии развитой системы падежных форм, приставок, окончаний, наречий, вспомогательных частей, которая бы обеспечивала сохранение большого объема информации на «длинных» расстояниях .
Кроме опосредованного (понятийно-смыслового) воздействия экономического мышления на практику, есть и непосредственное (знаково-символическое) воздействие обыденного экономического сознания на практику.
Знаково-символическая система – форма осуществления производства и воспроизводства экономической культуры общества посредством взаимодействия ее двух элементов: обрядов (ритуалов) и мифов.
К знаково-символической системе экономической культуры относят статус субъекта экономических отношений, стереотипы поведения и деятельности, систему связей и т.п. Эти элементы символизируют ценности данной социальной группы. Кроме того, большую роль в экономической культуре играют ценностные ориентации и верования, отражающие господствующие в данной культуре религиозные ценности: православная этика , протестантская этика и т.д. Однако целевые, инструментальные ценности субъектов экономических отношений не изоморфны с господствующими религиозными ценностями, а соотносятся с ними опосредованно. Ценностное воздействие на практику задает приоритеты экономической практики при данных исторических условиях.
Вопрос о приоритетах для экономической практики помогает понять, почему лишь сравнительно недавно возникла феноменологическая социология знания, поведения. Потому, что до недавнего времени главная задача была – освоение мира, следовательно, просвещение, образование человека и формирование, развитие его сознания для этого. Во второй половине XX века ситуация стала качественно меняться из-за процессов глобализации. В трансляции современной неолиберальной духовной деятельности просматривается тенденция на изгнание рефлексии из сознания современного человека и замена его объективной ориентационно-ценностной установки в деятельности на субъективную «игровую» установку с деятельностью. Так, экономика приобретает характер не обеспеченной производством финансовой игры. Наука превращается не в институт обретения достоверных знаний и научной истины, а в интеллектуальный поиск, совокупность внутренних переживаний и интенций интеллектуалов , т.е. в интеллектуальный спорт, зрелище. Пропаганда теории, разъяснение концепции теперь неактуально.
Итак, экономическая культура – это совокупность социально-экономических ценностей и норм, являющихся регуляторами экономической практики и экономического поведения, а также выполняющих роль социальной памяти экономического развития общества. Это расширительное определение данной ранее в литературе дефиниции . К основным особенностям экономической культуры как регулятора экономической деятельности и поведения субъектов хозяйствования относят :
а) социальные нормы и ценности, получающие в экономической сфере новое воплощение (норма социальной справедливости воплощается в экономической сфере рынка по-своему и в нерыночной экономике по-своему. Например, в чем справедливость рынка? В свободе сделки на основе спроса и предложения и ее честности «без обвеса и обсчета». Поэтому здесь несправедливо требовать работы, если на нее нет спроса; несправедливо платить зарплату шахтерам за то, что они производят уголь, который дешевле купить в другой стране. При нерыночной экономике социальное равенство и справедливость не позволяют сильному подавлять слабого и учитывают возможности каждого человека в хозяйственной деятельности);
б) экономические интересы, стереотипы, ожидания и ориентации субъектов экономической практики;
в) регулирование экономической деятельности и поведения субъектов хозяйствования осуществляется посредством трансляционной (передача в социальном пространстве и времени экономических ценностей, норм, мотивов), селекционной (отбор из унаследованных ценностей и тех норм, которые способствуют реализации желаемого результата деятельности), инновационной (обновление экономических ценностей и норм, путем выработки новых и привнесение ценностей из других культур, если они не противоречат ментальным основам жизнедеятельности данного социума).
В современном мире сосуществуют индивидуалистическая по характеру рыночная экономическая культура западноевропейских обществ и коллективистская («общинная») по характеру нерыночная экономическая культура, в том числе российская. Они являются регуляторами соответствующих типов экономической практики и поведения. Было бы опрометчиво утверждать, что один из типов экономической культуры прогрессивнее другого: они есть единство многообразного в развитии человеческого социума и выражают каждый свою логику производства/воспроизводства основных условий жизнеобеспечения того или иного типа социально-экономической системы. Считать же идеалом («целевым ориентиром») экономической культуры, например для России, экономическую культура стран с развитой капиталистической экономикой можно лишь с позиции теории универсального линейного развития обществ, характерной для классической социологии и подвергаемой сомнению и критике в теориях нелинейного развития и изменений в современной социологии.
Глава 2
ИСТОРИЧЕСКАЯ ДИНАМИКА
ЭКОНОМИЧЕСКОГО СОЗНАНИЯ И ПРАКТИКИ
В главе рассматриваются процессы развития и преобразования хозяйственного мышления (экономического сознания) в различных типах общества. Утверждается, что в первобытном обществе хозяйственное мышление было слитно с другими формами сознания из-за слитности материальной и идеальной детерминации жизнедеятельности людей. В традиционном обществе экономическое сознание обособляется от других форм общественного сознания и приобретает относительно самостоятельное значение вследствие углубления общественного разделения труда и вычленения в нем относительно самостоятельной хозяйственной деятельности. При этом материальное в таком обществе ниже идеального, поэтому экономическое сознание подчинено другим формам общественного сознания (моральному, религиозному, эстетическому, политическому, философскому и т.д.). При переходе к современному обществу экономическое сознание «выходит из подчинения» другим формам общественного сознания и постепенно включает все эти формы в себя, т.е. «окрашивает» в свою тональность религиозное сознание, эстетическое, политическое, философское, науку. Это обусловливается постепенным подчинением рыночной экономикой всех видов социальной деятельности. По выражению М.Вебера, объяснившего упадок религии как социального института и религиозного сознания в современном обществе тем, что «ничего идеального не прорвется через панцирь материального». Этот панцирь – денежная система, создающая рыночную систему и развитие первой обусловливает развитие последней.
Однако, опережение материальных изменений (которые господствуют в современном обществе) над идеальными (адекватное отражение и включенность в материальные процессы) ведет лишь к развитию разных форм активной, пассивной адаптации к этим материальным изменениям. В этих условиях человек изменяет себя до полного подчинения материальному в ущерб идеальному и своей социальной сущности.
Наметившиеся пределы материальных изменений в их монетарно-рыночной форме показывают, что устойчивое развитие современной мировой цивилизации возможно лишь посредством преодоления адаптивно-запаздывающей связи между материальным и идеальным и становление идеальной детерминации материальных изменений. Общественный разум, по мнению А.И.Субетто, может управлять (на основе опережающей обратной связи) общественным производством, но только при опережающем развитии качеств человека, качеств общественного сознания, учитывающих разнообразие этносов и их культур, экономических укладов, проблем экологии и этики применительно к различным сферам человеческой деятельности и другое. Это предполагает «возврат» экономического сознания на его действительное место и роль среди других форм общественного сознания, обусловленное преодолением господства экономики над другими сферами социальной деятельности и «наполнением» экономической практики социальным содержанием на принципах удовлетворения потребностей людей и разностороннего развития человека.
2.1. Методологические основы анализа трансформации
общественного сознания
Современные процессы социально-экономических трансформаций, проходящие в различных странах, вызывают необходимость научного рассмотрения особенностей изменения роли форм общественного сознания и условиям возвышения экономического сознания до главной доминанты духовной сферы современного общества. Необходимость такого подхода обусловлена недостаточным развитием этой проблематики в философских, социологических и экономических исследованиях экономического сознания.
Можно выделить онтологические, гносеологические, социальные условия превращения экономического сознания в главную доминанту общественного сознания в процессе исторического становления и развития капиталистической практики. Онтологические условия – это количественные масштабы экономической деятельности в отличие от всех других областей человеческой деятельности и нескончаемый ритм экономических потребностей и их удовлетворения. Гносеологические – рационализация как логика экономической деятельности, которая подчиняет себе и все взгляды на жизнь, включая идеалы красоты, справедливости, духовные запросы. Социальные: если в традиционном обществе продвижение по социальной лестнице и материальный достаток были возможны либо через церковь, военную службу, либо через администрацию крупных землевладельцев, то становление капитализма открыло «иной путь» – через предпринимательский успех, то есть посредством создания социального пространства для нового класса – буржуазии, который опирался на индивидуальные достижения в экономической области.
Такое понимание общества, где важнейшим критерием является предпринимательский, материальный успех, вело к подчинению религиозного, морального, политического и других форм общественного сознания экономическому рыночному сознанию и позволило к концу ХХ века сформулировать универсалистский вывод, что «все общественные взаимодействия можно трактовать как рыночные процессы» .
Объективным основанием такого возвышения выступает тот факт, что каждая форма общественного сознания вызывается к жизни определенными общественными потребностями, вытекающими в конечном счете из развития материального производства. Поэтому развитие последнего все более «окрашивает в свою тональность» все многообразие форм общественного сознания. Степень осознания индивидами, социальными группами своих объективных экономических условий и отношений приобретает в процессе становления и развития капиталистического общества ведущее значение среди всех элементов его духовной жизни.
Процесс трансформации общественного бытия и сознания (и его форм) является целерациональным: он выступает историческим движением к «закабалению» экономикой всего общества. Все: социум, культура, право, политика, мораль, духовная жизнь – окрашивается в тональность экономических категорий, т.е. экономическая реальность служит инструментом осмысления специфики объективных и субъективных предметностей социума в соответствии с логикой товарности.
В традиционном, докапиталистическом обществе экономика не была оторвана от других видов жизнедеятельности. Более того, она во многом зависела от социальных условий функционирования общества, в первую очередь, от господствующей религии. Поэтому в докапиталистическом обществе среди форм общественного сознания доминирующую роль играло религиозное сознание. Оно не поощряло денежные (процент), ценовые инструменты дохода и в экономическом сознании традиционного общества отсутствовали понятия «прибыльности», «денежной выгоды», «эффективности» хозяйства.
В процессе преобразования докапиталистического общества в капиталистическое обозначились основные факторы общественного сознания, которые определяли этот процесс. К ним можно отнести механицизм, детерминизм, т.е. представление любой объективной реальности как машины, а мира как системы машин, находящейся в равновесии посредством «сдержек и противовесов»), атомизм (равенство и свобода людей-индивидов, через разрушение иерархических связей, норм и ограничений традиционного общества), научная рациональность (язык числовой точности, исключающий из познавательных процедур мышления «традиционное» знание как не поддающееся формализации и ориентированное на ценности, а не на истину) .
Результатом трансформации докапиталистического общества в modern society стала непрерывная экспансия вовне основных институтов этого общества: рыночной экономики, рациональной науки, «атомизированной» денежной бюрократии. Эта внешняя экспансия необходима для поддержания внутреннего равновесия капиталистического мира – экономики посредством поиска и освоения мировых экономических ресурсов (материальных, трудовых, капитальных) и рынков сбыта, а также посредством поиска и освоения тех обществ, которые могли бы или желают выполнять роль «дополняющих экономик» или куда можно экспортировать свои проблемы (экологические, социальные, технические и т.д.).
Ведущую роль в легитимации такой экспансии играет либеральная экономическая идеология, сформировавшаяся вместе с капиталистической экономикой. Основные постулаты этой идеологии: нажива как непрерывное возрастание дохода вместо удовлетворения потребностей людей; прогресс как непрерывное продуцирование новизны в искусственных потребностях, вещах вместо традиционного жизнеустройства человека и общества, общества и природы; искусственный, универсально-информационный язык вместо естественного языка традиционной культуры как «дома истины Бытия» (И.Хайдеггер). С помощью этих постулатов либеральная идеология реализует цель устранения из индивидуального и национального экономического сознания традиционно-ментальные ценности, заменяя их «рационально-универсальными», то есть рыночными оценками. В итоге каузальный взгляд на объективную реальность подменяется функциональным: проблема выбора подменяется проблемой подсчета, выгоды, а поскольку самым «количественным» сознанием здесь выступает экономическое сознание, оно и становится оценкой всех процессов духовной жизнедеятельности.
В основе человеческой деятельности лежит дисциплинирующее воздействие его естественной природы (потребностей и интересов) на сознание. При этом сознание имеет большие возможности, заложенные в его функциях (познавательной, идеально-регулятивной и др.), для разнообразия, инвариантности поведения людей, их практической деятельности. Надо различать понятия «потребности» и «интересы». «Потребность» позволяет зафиксировать устойчивое, исторически неизменное в человеке и обществе, а «интерес» – особенности социальных систем, задающих способы удовлетворения потребностей. Наемный работник и собственник капитала имеют одни и те же потребности (физиологические, социальные), но способ удовлетворения одинаковых потребностей порождает конфликт интересов: наемный работник стремится подороже продать свою рабочую силу для удовлетворения потребностей, а собственник капитала – подешевле ее купить для удовлетворения тех же потребностей. Другими словами, содержание их экономического сознания не произвольно, а определено объективным способом их существования как агентов рыночной практики.
Экономика задает не только формы социальной дифференциации общества (классы, страты и т.п.), но и порождает основные противоречия, социальные конфликты, связанные с распределением ограниченных жизненных средств. Причем эти конфликты между трудом и капиталом имеют свою историческую динамику от угнетения труда капиталом, затем их компромиссного партнерства (на основе «тримартизма»), а в настоящее время изгнание труда из общества зрелого, финансового капитала.
Однако нельзя строить механическую детерминацию между сознанием субъекта и его статусом, местом в экономической деятельности. Здесь существует опосредованная форма воздействия экономической практики на социо-культурные связи и действия людей. Например, духовное развитие в России опережало экономическое, что придавало глубину, высокую гуманность дискурса об «ином» (как по правде и по справедливости устраивать свою жизнь). Воздействие экономики здесь осуществлялось не непосредственно, а опосредованно, отразившись предварительно во множестве факторов морального, религиозного, социального и политического плана. В таком способе детерминации (опосредованном, а не непосредственном) было «виновато» и отсутствие в России как нерыночном обществе универсализации рынка.
Опосредованное воздействие экономической практики на социальный, духовный уклад жизнеустройства общества не отрицает и обратного влияния сознания, духовности на экономическую практику. Так, П.Сорокин считал, что сознание есть определяющий фактор развития социальных систем . При этом становление, развитие социальных систем проходит взаимосвязанные, последовательные этапы: логический синтез (случайная или сознательная разработка идеальных проектов социальной деятельности: разработка научной теории, создание партии, религии нового строя, изобретение и т.д.); объективация идей (опредмечивание идеальных проектов, смыслов в реальные символические объекты – книги, политическая организация, церковь, паровые машины и т.д.) посредством их соединения с некоторыми материальными проводниками; социализация идеального проекта (становление систем взаимодействия между субъектами в соответствии с данными проектами, задающими надиндивидуальные программы поведения).
В процессе такой социализации системы, например, взаимосвязанных экономических идей превращаются в надиндивидуальные программы практической деятельности, создающих экономическую реальность как организационно оформленные различные экономические институты (финансовые, рынок, производство, распределение и т.д.).
Познавательные и социальные условия превращения экономического сознания в основную доминанту европейского общественного сознания рассмотрим на примере трансформации понятия «интерес» как гносеологической и мировоззренческой установки развития социально-экономической теории разных направлений в последние 200 лет . Переход от традиционного к буржуазному обществу в XVII веке требовал создания новой теории государственного управления. В ее основу была положена идея о естественной природе человека, т.е. идея о том, что люди в своей деятельности руководствуются различными страстями (эгоизм, алчность, тщеславие, желания плоти и власти и т.д.), а не верой и разумом как требованиями христианской морали. Поэтому нужны более эффективные, чем эта мораль, методы совершенствования человека и управления обществом, ибо здесь страсти деструктивны, а разум бессилен. Из трех методов (применять насилие, сдерживать страсти путем убеждения, использовать страсти для достижения общего блага) европейская социально-экономическая мысль взяла на вооружение последний как практически более действенный: «пороки отдельных лиц при помощи умелого управления … могут быть превращены в блага для общества» .
Для обоснования данного метода и было разработано понятие «интерес». До XVII века в Европе под ним понималась совокупность человеческих намерений. С переходом от традиционного к буржуазному обществу и до настоящего времени идет сужение данного смысла. В то же время шел процесс универсализации смысла «интереса» как посредника между страстями и разумом, способного одни страсти использовать для усмирения других, чтобы сделать предсказуемым поведение человека для развития рыночной практики. Интересы стали парадигмой социальной мысли, объяснившей, почему социально-экономическая система капитализма порождает двойное (антагонистическое) общественное сознание. Здесь аксиологическая нагрузка мотивации экономической практики переходит с морально-оценочных понятий к понятию интереса как устойчиво-предсказуемого стремления к материальной пользе или выгоде. При этом различалось содержание «государственных» интересов и «групповых», «индивидуальных» и т.д. Государственные интересы – это рациональная воля государства, свободная от страстей человеческих. В действительности такая свобода невозможна, но ее постулирование позволяет затушевывать произвол господствующих в обществе элит. Основой же рационального поведения индивидов и групп социума стал их собственный интерес как рациональный выбор. Связь эгоизма и расчета стала основой жизнеспособности практики, формирующей такие ее качества, как устойчивость и предсказуемость деятельности агентов практики . Установка господствующих элит на цели и задачи управления подвластными классами, социальными группами, индивидами посредством управления их материальными интересами способствовала культивированию мотивированности этими интересами деятельности не только в экономической, но и в других структурах общества: социальной, политической, правовой, культурной, научной, духовной. Эти элиты считали, что внематериальные мотивы деятельности (моральные, религиозные, правовые, политические и т.д.) не самостоятельны и направлены на укрепление материальных (экономических) мотивов.
Однако такое понимание интересов в западных обществах порождает давнюю проблему соответствия цели и средств ее достижения. В условиях рынка у его агентов влечение к материальным благам развивается быстрее и полноценнее, чем навыки пользования в жизнедеятельности общественными ценностями (свобода, солидарность, справедливость, равенство). Другими словами, процесс возвышения, доминирования экономического сознания (через доминирование материальных интересов в жизнедеятельности людей) ведет к неразрешимой дилемме: детерминация политики экономикой увеличивает, по мере развития капитализма, вероятность произвола власти, уменьшая участие членов общества в политике из-за необходимости их полного погружения в «производство» своего материального благополучия. По мнению В.П.Макаренко, в социально-экономической теории необходимо отказаться от любых концепций (направлений, школ экономико-социального, политического и т.д. анализа), детерминирующих политику экономикой, ибо это ведет в тупик социальное знание . Выходом из этого тупика другой исследователь видит в анализе сознания и поведения властных и интеллектуальных элит общества в процессе его социально-экономических изменений на основе теории «неожиданных последствий», чтобы вскрыть сущность реализуемых решений развития как невоплощенных надежд, а не их существование как свершившийся факт или результат, который, возможно, и не предполагался.
Данный подход вряд ли применим к российскому обществу, где экономика традиционно выполняла подчиненную роль в его функционировании. Узко экономические принципы (рациональное поведение, устойчивость предпочтений, рыночное равновесие) не оказывали доминирующего влияния на хозяйственную деятельность. Здесь важную роль играли естественно-природные, внутренние, внешние условия, многонациональная и многоконфессиональная структура общества, многоукладность, мобилизационность, государственная централизация и другие факторы формирования российской хозяйственной системы, ее экономической практики. Попытка трансформации нерыночного общества российского образца в систему рыночно-капиталистических отношений сделала проблемы его социального знания актуальными и для России. Это экологические проблемы, проблемы финансовой неустойчивости, безработицы потребительства, наркомании и т.д. Деструктивная технология «управляемой катастрофы», реализованная либеральной властной и интеллектуальной элитой, сформировавшейся вокруг руководителей-реформаторов, показала готовность этой элиты на самый сокрушительный для подвластных структур и всего жизнеустройства общества политико-экономический произвол во имя разрушения ненавистной им «системы», а не во имя развития ее потенциала посредством системной трансформации смешанной экономики с ограниченным действием рыночных механизмов. При этом впервые была применена в качестве механизма системного преобразования общества (и, в целом, успешно) технология манипуляции социальной памятью и массовым экономическим сознанием. В результате вскрылась иллюзия, что политическая и интеллектуальная элита движима в условиях рынка стремлением к добру, справедливости, равенству для граждан. Один из основателей «экономического империализма» утверждал, что «политика – сложная система обмена между индивидами, в которой последние коллективно стремятся к достижению частных целей, так как не могут реализовать их путем обычного рыночного обмена. Здесь нет других интересов, кроме индивидуальных» . Однако такая система объективно препятствует реализации современной социальной макроэкономической политики, что подвергает сомнению аксиологическую роль рынка.
Экономический подход в качестве универсальной поведенческой парадигмы продемонстрировал не только возможности междисциплинарных исследований и взаимообогащения различных видов социального знания, но и пределы экономического империализма. Не всё в жизни общества можно объяснить и исследовать сквозь очки «экономического человека». Например, почему люди могут без всякого материального вознаграждения участвовать в производстве общественных благ (как А.Швейцер с коллегами-врачами в колонии прокаженных в Африке и т.д.)? Почему люди могут не преступать совесть или закон даже при наличии очень сильных экономических стимулов? Подобные вопросы можно задать по поводу самых разных видов человеческой деятельности, но не получить адекватного ответа именно в рамках данного экономического подхода. В то же время такой адекватный ответ возможен с позиций другого типа экономического мышления, для которого экономические ценности – инструментальные, а не базовые и подчинены последним (эколого-экономическим ценностям, социально-экономическим и т.д.). Поэтому доминирование экономического сознания в духовной сфере современного общества приложимо лишь к капиталистическому обществу. Основы такого понимания восходят к социологическим идеям А.Смита. Он, например, выдвинул важную социологическую идею о том, что не золото, а труд является основой богатства общества и по степени развития производства оценивается и само общество. От этой идеи в общественном сознании глубоко укореняется «психология экономизма», когда экономика и производство в глазах простого человека, ученого или политика получают высшую субъективную оценку, когда экономика становится как бы основой жизни общества с точки зрения здравого смысла человека .
Человек в традиционном обществе не обладал самостоятельной судьбой, индивидуальной автономностью от общества, поэтому его хозяйственная деятельность не была оторвана от других видов деятельности, а его индивидуальное сознание было недифференцированным.
Исследуя взаимосвязь экономики и общества, М.Вебер отмечал , что все общественные явления прямо или косвенно связаны с экономическими действиями, среди которых важнейшее – товарообмен. Общественные явления могут быть либо чисто экономическими (биржи, банки и т.п. как институты рынка), либо экономически релевантными (религиозная этика протестантизма), либо экономически обусловленными (например, художественный вкус).
Иначе обстояло дело в условиях нерыночной практики. Здесь шла не ассимиляция экономическим сознанием всех других форм общественного сознания, а «наполнение» экономического сознания идеологемами других форм общественного сознания. Но это не концептуальный плюрализм духовной жизни социума, характерный для западной цивилизации, а цельность мыслительной активности, выражающей цельность мироотношения, мироустройства мобилизационно-коллективистской российской цивилизации. За этим стоит историческая необходимость самоидентификации человека данной культуры, социальной солидарности и охранения социально-экономической стабильности в различные периоды выживания и развития российского социума.
Современная экономическая практика трансформирующейся России показала, что данный тип социально-экономической ориентации, модель образа жизни людей не является ориентиром самоидентификации российского этноса, ибо ее влияние на общественное, групповое, индивидуальное сознание и поведение деструктивно, а не позитивно для исторической судьбы данного этноса: территория страны с 1991 г. уменьшена на треть до границы 1640 года; население как главный «капитал» выживания и развития страны уменьшено почти в два раза, с 290 до 144 млн. человек, т.е. отброшено на 100 лет назад, в то время как по геоэкономическим и геополитическим условиям развития Россия нуждается в 500-600 млн. человек; падение ВВП, общественного производства оценивается, в целом, наполовину по сравнению с 1990 годом; уровень доходов (зарплат и пенсий) в 2001 году составил около 50 процентов от уровня 1990 года; половина численности населения России имеет доходы ниже прожиточного уровня и т.д. и т.п.
Восстановление социально-экономических структур, имманентно присущих российской цивилизации (многоукладная экономика, централизация экономической жизни с ведущей организующей ролью государства, двухкомпонентная денежная система, обеспечивавшая служебную, а не товарную роль денег в экономике, коллективизм и плановые методы хозяйствования и т.д.), возможно лишь на основе отечественных оригинальных мыслей, концепций, адекватно представленных и на уровне здравого смысла. Это предполагает изменение вектора трансформационных преобразований с пути догоняющего развития на опережающий путь с возрождением мобилизационного стиля жизни, включающего преобладание прорывных, а не фронтальных экономических технологий производства вещей и идей, традиционных технологий социальной деятельности и государственного строительства. По мнению отдельных экономистов, такая «формула опережения» включает в себя «человеческий фактор» (образование, наука, культура) + национальные традиции (коллективизм, социальное развитие) + природные ресурсы, используемые в интересах национальной экономики + активно работающее государство + планово-рыночные методы хозяйствования + внутренне ориентированный тип развития производства + экспортная специализация на производстве уникальной продукции .
Следовательно, мы имеем мировоззренческие основания социально-экономического кризиса в России со второй половины 80-х годов ХХ века по настоящее время, выраженных в формировании и обслуживании интересов, характерных для социальных порядков, ориентированных на капитал, а не на труд (экономию труда). Поэтому сейчас объективно возрастает роль и значение теоретического экономического сознания, «впитавшего» в себя социальность и историчность и обеспечивающего понятийную, моральную уверенность основных социальных групп в том, что они следуют онтологической правде бытия российского социума. Такое теоретическое экономическое сознание (теоретическое мышление) представлено в концепциях, теориях многих отечественных ученых . Последовательно научное, на основе строгой философско-материалистической методологии, с большим эвристическим потенциалом, теоретическое экономическое мышление представлено потребительностоимостной парадигмой в экономической науке. Она раскрывает взаимообусловленность социально-экономической нерыночной системы и социального порядка общества труда. Ее суть можно выразить следующим образом. Трудовая теория потребительной стоимости выводит на адекватное выражение ценности человека и его развития как результата деятельности общества: она предполагает вместо равенства этого результата с затратами на его достижение другое – превосходство над затратами. Именно величина этого превосходства и будет мерой ценности человека и определителем степени его развития. В этом случае рост производительности труда, ведущий к экономии труда и издержек производства, уже не будет связан исключительно с уменьшением стоимости; наоборот, он станет приводить к увеличению потребительной стоимости в виде дополнительного времени для творческой самореализации человека и овладения новыми знаниями, что соответствует принципу возвышения человека, его развития как истинного богатства и ценности общества.
Результаты деятельности общества в виде человеческого развития приобретают одинаковую размерность и потому соизмеримы временем как мерой человеческой деятельности. К этой мере могут быть сведены все показатели человеческого развития: благосостояние человека, его образование, продолжительность жизни и др. Состояние материальной обеспеченности человека и общества измеряется количеством труда и времени, необходимых по условиям возрастающего разумного потребления; состояние социального и культурного развития – количеством труда, высвобождаемого по условиям производства; качество жизни – ее продолжительностью, а также соотношением времени труда и свободного времени и т.д. В итоге труд, с имманентным ему свойством создавать превосходящий затраты результат, предстает объективным измерителем человеческого развития во всех его основных аспектах . А социально-экономическая практика с ее результатами выступает критерием не только познавательного, но ценностного отношения человека к действительности.
2.2. Пределы трансформации экономической практики и экономического сознания
Предел – это граница возможного и реального как свойств объективного (материального) и субъективного (духовного) в процессе жизнедеятельности и служит распознаванию реальных возможностей какого-либо процесса, что важно для практики.
Реальные же возможности субъектов, агентов экономической практики, являются актуализацией их потенциальных возможностей в результате взаимодействия эндогенных и экзогенных факторов воздействия на их экономическое сознание. То есть, эти возможности зависят, во-первых, от того, о чем люди в данной социально-экономической системе действительно думают и во что верят на уровне индивидуального, коллективного, массового экономического сознания. Во-вторых, от того, о чем их заставляют думать и во что верить ментальность, традиция, идеологии (рыночная и нерыночная). Эти факторы определенного типа экономического сознания определяют реально возможные и реально невозможные пути развития, изменения экономической практики определенного типа. Так, тенденция к «онаучиванию» (формализации) и рационализации духовных ценностей традиционного общества способствовали преобразованию традиционного производства, ориентированного на удовлетворение потребностей людей, пусть и иерархических, в производство, обладающее самоподдерживающей способностью к росту и экспансии во имя наживы. Здесь индивидуальный рациональный расчет, «калькуляция» из средства ведения хозяйства преобразуется в принцип образа жизни и деятельности в условиях капиталистической практики.
Особенностью современного рыночного экономического сознания является его тотальная отчужденность: человека от человека, человека от самого себя, человека от общества и природы. Это ведет к дефрагментации сознания, оно самообманывается и обманывает, предоставляя ложные теоретические инструменты либерализма и постмодернизма для понимания реальности.
Рассматривая отчужденное экономическое сознание, надо отметить следующее. В условиях господства коллективной (корпоративной) частной собственности человек становится лишь персонификацией овеществленных общественных сил: собственник капитала – персонификацией капитала, наемный работник – персонификацией наемного труда. Все отношения между людьми складываются как отношения между исполнителями частичных социальных функций. Их деятельность утрачивает целостное содержание и превращается в роль, смысл которой предписывается безличными социальными институтами.
В результате жизнь человека замыкается в измерении, задаваемом пространством «производство – потребление», и внутреннее измерение сознания, в котором человек мог бы быть свободен и критичен по отношению к социальному целому, утрачивается. В этих условиях возникает нечто парадоксальное: материальная практика производства и воспроизводства потребителей начинает выполнять функцию идеологии, определяющей и направляющей содержание экономического сознания и поведения агентов рынка. Эта идеология сознательно укрепляется господствующим классом – собственниками крупного капитала, ибо они понимают, что «опасна та свобода быть собой, которая противопоставляет индивида обществу. Зато безобидна свобода обладать вещами, поскольку она и сама неосознанно вовлечена в их игру» .
Онтологической основой замены объективной ориентационно-ценностной установки человека на субъективную «игровую» установку с деятельностью является доминирование сфер обмена и потребления, а не сферы производства в современном западном обществе.
Есть и гносеологическое основание приоритетного внимания к отношениям, например, обмена. По Марксу, «буржуазному кругозору, при котором все внимание поглощается обделыванием коммерческих делишек, как раз соответствует воззрение, что не характер способа производства служит основой соответствующего ему способа обмена, а наоборот» .
Поэтому современная неоклассическая экономическая теория, абсолютизирующая отношения обмена и стремящаяся объяснить все обстоятельства экономической и социальной жизни лишь обменом, оказывается крайне односторонним пониманием экономической реальности. Для объективного, адекватного представления об этой реальности надо вернуться к классическому представлению, включающему сферы не только обмена, но и производства (опосредующего обмен, распределение, потребление), «что сразу же взламывает предпосылку «ограниченности ресурсов», поскольку производство и труд «превращают не ресурсы в ресурсы», создают новые ресурсы, а процесс экономической жизни вследствие этого приобретает свойства развития» .
Потенциал монетарного экономического сознания близок к исчерпанию, ибо все отчетливее проявляются границы исчерпания потенциала монетарной экономической практики. Это проявляется в отказе экономического знания от исторического подхода к рыночным отношениям, в возврате к либеральной идеологии меризма (первенства целого перед частью), атомизма, картезианства и механицизма. Этот фундаментализм – отражение глубокого социально-экономического, культурного кризиса Запада, затронувшего и восточноевропейские общества, где для легитимации рыночной экономики в обществознании распространился отсутствовавший здесь ранее социал-дарвинизм, оправдывающий неравенство и страдания в обществе .
Потенциал же нерыночного экономического сознания как объективной формы коллективистской духовно-практической жизни людей и обществ актуализировал свои возможности до сих пор лишь локально, а не интернационально, ибо история давала примеры лишь локального производства, но не интернационального воспроизводства на собственной основе такого сознания в человеческих сообществах.
Вместе с тем, инварианты исторической жизнедеятельности людей способствовали выработке фундаментальных коллективистских принципов организации практических взаимодействий людей, которые идут на смену индивидуалистическим принципам, ибо за первыми, а не вторыми стоит онтологическая правда бытия социума .
К коллективистским принципам жизнедеятельности относят всеобщность участия в материальном и духовном производстве, равнообеспечивающее распределение, самоуправление, социальное равенство, добровольное подчинение жизнедеятельности человека интересам общности, изначальной заинтересованности общности в максимально возможном развитии человека как источнике своего развития, разумного регулирования взаимоотношений человека и природы и т.д.
Отражение этих принципов в индивидуальном, коллективном, массовом сознании и является содержанием нерыночного экономического сознания, которое подготавливается осознанием пределов рыночной практики и сознания и актуализируется в ходе современного трансформационного процесса. Задача нерыночного экономического сознания – «разбудить» нерыночную экономическую практику на всех уровнях: от локального до интернационального, как экологическое сознание разбудило массы в международном масштабе на практические действия против загрязнения и уничтожения окружающей среды, хотя мир загрязнялся, уничтожался и раньше .
Итак, противоречия современного экономического развития и его пределы заложены не только в реальной действительности как таковой, но и в образе экономического мышления, в искаженном виде воспроизводящем эту действительность. Социально-экономическая закономерность развития определяется деятельностью людей, обладающих сознанием и волей, причем эти сознание и воля – не константы данного процесса, а его функция. То есть они развиваются или деградируют вместе с ним. Поэтому при анализе типа экономической практики нельзя отвлечься от экономического сознания данного типа практики, но нельзя и солидаризироваться с ним, ибо это сознание требует рациональной интерпретации с научных позиций. Другими словами, здесь возникает антиномия свободы человеческого действия (вплоть до субъективного произвола) и исторической необходимости. По мнению философа, человек делает больше, чем понимает, и очень часто не понимает, что он сделал. То есть, будучи практическим проводником своих намерений, он не всегда видит их идеальную (трансцендентально-смыслообразующую) проекцию. В этом – предел человеческого сознания .
Экономоцентризм западного экономического мышления, в искаженном виде воспроизводящего все разнообразие социальных связей и отношений, и является пределом рыночного экономического сознания, сужающего горизонт восприятия реальной действительности. Но даже если агенты рыночной практики осознают свой экономоцентризм и захотят его преодолеть, опираясь на возможности относительной самостоятельности сознания, им это вряд ли удастся. Ибо экономическое сознание всегда обслуживает и решает те задачи, которые ставит наличное экономическое бытие и его феномены в виде исторически обусловленной экономической практики.
Пределы же трансформации рыночной экономической практики в современной социологии интерпретируют по-разному в рамках двух теорий: саморазрушение капитализма или преодоление феодального «наследства» (ценности солидарности, честности, истины, характерные для «германской» формы капитализма). Движение капитализма к саморазрушению исследовали Й.Шумпетер, М.Хоркхаймер, И.Валлерстайн, другие экономисты, философы и социологи. Так, по мнению И.Валлерстайна, географические пределы капиталистической миросистемы достигнуты и процесс пролетаризации основного населения мира будет завершен в период 2000-2085 годов, трудности, связанные с политическим процессом сокращения издержек, становятся столь велики, что экономия становится реально невозможной. Реальные издержки производства из-за экологического истощения планеты (географическая экспансия капитала), из-за невозможности рекрутирования новых слоев трудящихся на планете, чтобы увеличить долю прибавочной стоимости, должны возрасти в глобальном масштабе, и потому прибыль должна упасть . Другие же ученые более сдержанны в своих оценках пределов капиталистической практики и считают, что капитализм свободен от проблем, зафиксированных в данных теориях, ибо обнаруживает одновременно тенденции самоподдержки и самоуничтожения. Поэтому процессы социально-экономических изменений приведут к неизвестным и неизбежным следствиям, предвидеть которые вряд ли возможно . Однако может быть и более оптимистический взгляд на данную проблему, если в ее понимании исходить из общих закономерностей развития материальной деятельности человеческих обществ, выражающих исторические типы (способы) взаимодействия материального и идеального в данной сфере деятельности.
Для понимания исторических особенностей и типологизации основных форм материальной деятельности обществ воспользуемся содержательным анализом взаимосвязи человека и культуры на основе типологизации «социокодов» человеческой деятельности . «Социокод» – это преемственное воспроизведение людьми определенных навыков, характеристик и ориентиров практической деятельности. В роли социокода как кода социальной наследственности в жизнедеятельности общества выступает знак с его способностью фиксировать и хранить значение социально-необходимой деятельности. Любое общество располагает не биологическими, а социальными средствами кодирования и трансляции в социальных времени и пространстве своего существования на основе своей сущности – общественной формы труда. Поэтому социокод определяет особенности бытия исторически конкретного общества посредством разных типов трансляций знания в двух формах его существования: как деятельности (т.е. развертывания знания как актов процесса перехода от общего – «знания для общества» к единичному – «знания для деятельности человека») и как знака – средства трансляции в социальных пространстве и времени суммы накопленного знания. Последнее «пересаживается» в человеческую голову, а затем переводится в деятельность человека, в практику.
Можно выделить три типа социокодов для воспроизводства и развития исторически определенной материальной деятельности: лично-именной, профессионально-именной, универсально-понятийный. Первый тип характерен для первого типа хозяйства (семейного, общинного хозяйства как добывания средств к жизни у природы). Второй тип – для второго типа хозяйства, для традиционных, докапиталистических обществ с первым видом экономики, где производство и торговля имеют своим пределом удовлетворение потребностей членов общества. Третий – для современных обществ с рыночной экономикой, возникших в странах Западной Европы в XVI веке.
В социокоде первого типа закрепляется устойчивый и конечный по числу набор имен, в которых распределены социальные (включая хозяйственные) формы деятельности: охота, рыболовство, собирательство и т.д. Основные формы деятельности в ранних, доклассовых обществах фрагментируются на отдельные операции, выполняемые одним человеком, и эти операции-роли распределены среди конечного круга лиц общины, рода. Здесь имя-адрес закрепляется за типичной ролью-деятельностью. Тогда конкретный человек лишь временно, в течение жизни, исполняет обязанности имени, а имя выступает «вечным» ролевым набором, который транслируется в актах последовательной передачи от одного носителя к другому. Здесь отсутствует привычное нам кодифицированное знание в форме законов природы хозяйствования и т.д. Ибо лично-именное знание о типичных, повторяемых ситуациях не фиксируется ни в чем другом, кроме головы человека, посвящаемого в это знание. Поэтому устойчивость и преемственность этого типа социокода исходит из возможностей человеческой памяти, что предполагает, по-преимуществу, лишь его обновление, а не развитие.
Профессионально-именной тип социального кодирования деятельности характерен для обществ, где преобладающая форма хозяйственной практики – тоже натуральное хозяйство (земледелие, скотоводство, ремесло), но часть прибавочного продукта здесь предназначена для обмена, который носит постоянный характер. Здесь люди живут семьями, общинами с большой зависимостью от условий внешней среды, что предполагает свои способы интеграции общества в целостность, формы общения и характер дифференциации необходимого объема знаний для жизнеобеспечения.
Земледелие и скотоводство давали возможность отчуждать до 15-20 процентов произведенного продукта труда. Поэтому около 80 процентов населения в таком обществе – это профессионалы земледельцы, скотоводы с унифицированным набором ролей-навыков, а вокруг них вырастают производные ролевые наборы ремесленников, воинов, музыкантов, сказителей, чиновников и т.д., в рамках оставшейся квоты продуктов труда. Эти ролевые наборы также унифицируются.
Способ дифференциации необходимого объема знания зависит от территориальных условий жизнедеятельности общества, развитости религии, количества малых групп. Унифицированное знание связано с покровителями профессий – божественными именами-различителями (предок – основатель и магический охранитель земли, предок – основатель (мифическое существо) всех охотников и т.д.) . Связь между именем-различителем и профессиональным знанием идет через миф как редуцированное, развернутое описание профессиональных навыков от имени бога.
Основную трансляционную нагрузку социальной памяти здесь несет семья: новые поколения с детства включены в труд старших и постепенно осваивают их навыки. Описание навыков постепенно возводится к сакральному началу: кто и что дал людям для их жизнедеятельности. Каждая религия называет своих богов-зачинателей: Прометей научил людей обращаться с огнем, Сварог – кузнечному делу и т.д. Боги – покровители профессий входят в одну семью, поэтому связанный в целостность семейными узами традиционный социокод подвижен и способен накапливать большой объем социально-полезного знания. Профессионально-именной, традиционный тип социальности развивается за счет «распочкования» и умножения профессий по мере роста разделения общественного труда. Здесь появление нового профессионального знания знаково оформляется через соответствующее имя нового бога-покровителя и делает это знание самостоятельным. При этом четкая дифференциация богов-покровителей задает этому типу материальной культуры направленность в специализацию (например, в форме цехового строя), что придает ей устойчивость, но блокирует инновационную функцию данной культуры. Это имеет негативные последствия: накапливая огромные знания, общества данного типа могут быть подвергнуты разрушению от незначительных экзогенных причин, чтобы начать свою жизнедеятельность заново (как вавилонские, египетские, китайские царства).
Социальная трансмутация на основе торгового мореходства Древней Греции разрушила основу профессионально-именного типа социальности – изъятие 15-20 процентов продукта натурального хозяйства на нужды специализации. Появилось совмещение профессий и перевод профессионально-сакральных навыков в личные навыки человека. Вместо человека – профессиональной функции появился человек-универсал, в голове которого совмещаются самостоятельные, прежде различные профессиональные знания. Это совмещение идет посредством понятийной универсализации языка на основе его грамматики.
Замкнутость на универсалии языка и связь хозяйственных навыков через универсалии, которые теперь фиксируются не только в голове, но и вне головы, благодаря книгопечатанию (а сейчас компьютеру) как инструментов накопления нового знания, породили новую, универсально-понятийную схему социального кодирования материальной культуры общества.
В основе трансформации второго типа социокода в третий лежит развитие опытной науки, потребности формирования национальных государств и развития внешней торговли между ними, которые породили светский, прагматический подход к оценке хозяйственных решений в обществе и новый способ обсуждения норм хозяйственного поведения, их приспособления к меняющимся условиям, укладу жизни: светский литературный дискурс посредством, например, экономических сочинений меркантилистов. Новый социокод способствовал перевороту в производительных силах общества (ранее европейская материальная культура использовала традиционные орудия труда: физические, механические), ибо принципиально новую технику и технологии нельзя было ввести через первые два типа социокодов (лично-именной, профессионально-именной). Это стало возможным лишь на основе универсально-понятийного (категориального, научно-теоретического понятийного аппарата) знания, которое может существовать в отрыве от головы человека – в книге, на дискете, фото-, магнитоленте и т.д. В этом случае открытый закон, «ноу-хау» и т.д. можно использовать в другом месте, времени, условиях вполне самостоятельно и с учетом тех или иных интересов.
Именно с возникновения общества модерна около 500 лет назад возникает и идея разнонаправленного развития материальной культуры разных обществ на Земле. Почему? Потому что универсальная гегелевская идея (с позиции европоцентризма) о едином пути развития человечества возникает в результате осознания линейности смены типов социокодов, а также исторической иерархии между европейскими и неевропейскими типами материальной культуры на основе функционирования с тем или иным типом социокода. При этом существует недооценка разнообразия форм реализации конкретного типа социокода в материальной культуре конкретного общества с учетом его исторических традиций, преемственности и ментальности народа. Кроме того, если данная линейность пути преобразования социокода первого типа во второй, а второго в третий – универсально-понятийный (она заняла в европейской цивилизации более трех тысяч лет) является желаемо-обязательной для всех человеческих культур, то путь этот заведомо непроходим для неевропейских стран, народов, ибо исходит из концепции «догоняющего развития». Понимание данного обстоятельства подвигло современную либеральную экономическую мысль к постулированию естественности экономического неравенства в мире и необходимости, по существу, неофеодальных порядков (господство неэкономических инструментов воздействия по сравнению с экономическими) для эффективного управления мировой экономикой.
С этой точки зрения все идеи о социальной справедливости, гармонии сосуществования человеческих обществ не более чем благодушные утопии, которые «размывают» суровую реальность: использование всех неевропейских обществ лишь как средства для поддержания достигнутого качества жизни западноевропейской цивилизации.
Может быть и другая точка зрения: все три типа социокодов могут быть интегрированы различными типами обществ посредством интеграции социального знания, тогда все человеческие общества могут стать едиными по возможностям своего развития (а не только западноевропейские). Для этого необходима иная, не стоимостная экономическая основа развития человеческого общества, преодолевающая утилитарный мир материальных ценностей, способствующая будущему духовному преобразованию мира. Такой единственно научной экономической основой пока остается потребительностоимостная парадигма социально-экономического развития общества.
2.3. Особенности преобразований экономической практики и
сознания в различных типах общества
Следуя материалистической традиции в объяснении онтологии преобразований, можно утверждать, что люди меняют обстоятельства своей жизнедеятельности, унаследованные от предыдущих поколений под влиянием различных внутренних и внешних ее условий, а затем изменяются и сами, вырабатывая новые, адекватные формы деятельности в изменившихся обстоятельствах.
Такой взгляд до недавнего времени имел немало сторонников, имеет их и сейчас. Однако в современных условиях он нуждается в определенной корректировке, обусловленной возрастанием воздействия общественного сознания на общественную практику из-за возрастания императива выживаемости человечества, поставленного на грань кризиса мировой экспансией капиталистической практики.
В основу анализа положено различие между принципом потребления и принципом прибыли, которое выступает ключом к пониманию типов экономической практики. По мнению исследователей, все известные нам экономические системы до XVI века, включая феодализм, строились на определенном сочетании элементов принципа потребления: взаимности, перераспределения, домашнего хозяйства . Институционализация социально-экономической системы структурировалась, исходя из этих элементов. Поэтому регулярный процесс производства и распределения продуктов труда обеспечивался посредством разнообразных индивидуальных мотивов, которые регламентировались общими нормами поведения на основе традиции, закона, религии. Мотив же прибыли играл здесь подчиненную, производную роль. Еще в средневековой Европе рынок (как место, где люди встречаются с целью обмена или купли-продажи) занимал подчиненное место в общество, где все институты не имели одной, строго определенной социальной функции. Например, церковь, кроме религиозных обязанностей, выполняла еще политические, военные (организация крестовых походов), экономические, научные и т.д.
Великие географические открытия XVI века способствовали формированию и развитию внешней торговли. В виде системы меркантилизма, инициированной сознательными действиями формирующихся национальных государств, зарождается специфичный институт, нацеленный на выполнение одной функции – регулярного обмена благами с целью получения прибыли. Но еще определенное время внутренний, национальный и внешний рынки были «погружены» в общую систему социальных связей, регулировались и управлялись социальными факторами (необходимостью установления сильной светской политической власти для функционирования суверенных государств).
Формирование нового общества сопровождалось рождением качественно новой структурной социальной системы: разделением и дифференциацией функций общественных подсистем в рамках единой социальной системы. Религия, религиозное сознание, пронизывающее все отношения средневекового общества, были отделены от него: появилось светское общество. Появились наука, искусство, национальное государство, отделенные от церкви, однако, последняя тоже сыграла в этом процессе свою роль. Представители европейской духовной элиты в XVI-XVII веках получали образование через университеты. Характерной основой этих “Alma mater” была принадлежность к определенному религиозному ордену. Рационализация форм обыденного мышления – важная задача религии. Этому во многом способствовал Орден иезуитов, который воспитывал у своих адептов и учеников абстрактность чувств, освобождение человека от личностного взгляда на мир. Иезуиты трансформировали средневековое убеждение «человек – тварь Божья» в убеждение Нового времени – «человек – вещь среди других вещей». Отсюда, возможно, у Р.Декарта – иезуита и появился деизм, т.е. количественный подход к миру. Мышление Нового времени настойчиво двигалось по пути сведения мира к одному миру вещей, к однородности, где главное – поиск функциональной связи и зависимости между предметами воздействующими и предметами, подвергающимися воздействию. Устранение духовных моментов (этических, ментальных и др.) из понимания причин предметной реальности явилось основанием ее выхода к математизации причинных связей, ибо личностно-субъективные моменты не поддаются формализации, математизации, не стандартизируются. В общественном сознании происходит трансформация: место религиозных верований и чувств заняла механическая рациональность. В феноменологии Э.Гуссерля это определялось как всеобщая «геометризация» повседневного мышления, где рациональность стала методом практики. Например, фермер упрощает, рационализирует природную систему, стремясь создать на земле рентабельное предприятие. То есть количественный подход упрощения есть адаптация к количественным целям рынка. По выражению философа Г.П.Федорова, западноевропейские общества стали «интернациональным геометрическим местом» или «духовным небытием» , ибо человек в таком обществе перестал быть «вжитым» в свою повседневность: у него появилось стремление к изменению своей жизни любыми путями.
Процесс дифференциации общественного сознания был постепенным, ибо сельский уклад жизни был устойчивым и имел широкую социальную базу (большинство населения было занято аграрным производством), но неуклонно росло значение городов как центров публичной власти и торговли. Городской образ жизни уже не так сильно как сельский контролировал сознание человека, что также способствовало развитию индивидуализма, а затем и созданию нового класса – предпринимателей, не зависимых ни от кого и полагающихся только на себя. Постепенно в раннекапиталистическом обществе социальная система отделяется от системы традиционной материальной культуры. Здесь уже не происхождение, родственные, супружеские или иные связи являются значимыми, а индивидуальные действия человека, его доходы, собственность, богатство обеспечивают ему место в социальной иерархии. Ликвидация сословий в ходе буржуазных революций делает положение человека в обществе атомизированным и случайным (разорившийся дворянин оставался дворянином, а разорившийся предприниматель переставал им быть).
Развитие рыночной практики меняет соотношение экономики и общества. Подчинение экономической системы рынку ведет к превращению общества в придаток рынка. Теперь уже не экономика «встраивается» в систему социальных связей, а социальные связи в экономическую систему. Экономическая практика отделяется или дифференцируется от общества и больше не является его непосредственной частью, обеспечивающей его жизнедеятельность. Экономика теперь не просто обслуживает общество в целях поддержания его воспроизводства, а становится самостоятельной и самодостаточной системой со своими целями, динамикой и результатом. Это способствовало выделению экономического сознания (сначала практического, а затем повседневного, обыденного и теоретического) в относительно самостоятельную форму общественного сознания в период формирования и развития системы меркантилизма.
Экономическая практика как простое средство, функция жизнеобеспечения общества, становится самой жизнью общества и специализированным занятием, определяющим жизнь, сознание и поведение отдельных людей, социальных групп, классов и общества в целом. В условиях аграрного хозяйства и ремесленной деятельности трудно было отделить семейные отношения от экономических действий (работы), ибо само хозяйство было домашним (неформальным) и семейным (общинным), что и определяло его возможный тип или вид.
В Новое время появляется рациональная организация трудовой деятельности в форме предприятия, то есть некоторая область средств производства, отделенная от семьи, домашнего хозяйства, личного имущества на основе юридического оформления такого отделения. Постепенно происходила трансформация общественного сознания под влиянием не только экономических, но и неэкономических факторов. К последним следует отнести: пространственный фактор (высокая плотность населения при ограниченном земельном фонде способствовала осознанию редкости этого ресурса и необходимости регламентации земельных отношений); использование норм Римского права (для оформления операций с движимым и недвижимым имуществом ускорило юридическое оформление индивидуальной частной собственности на землю); подрыв монополии католической церкви на истину веры (через утверждение протестантской хозяйственной этики); установление сильной светской политической власти (как необходимости развития национального рынка для функционирования суверенных государств).
В совокупности эти факторы определили вектор процесса трансформации западноевропейского экономического сознания и экономической практики, его целерациональность: он есть поступательное движение к «поглощению» экономикой всей структуры общества. Всё: политическая, культурная, нравственная, духовная жизнь «окрасилась» в рациональную тональность экономических категорий и стереотипов экономического поведения. Стал развиваться такой образ мыслей и чувств, который С.Н.Булгаков, автор «Философии хозяйства», впоследствии назвал «психологией экономизма». То есть критерием индивидуальной и общественной значимости любой деятельности и отношений (и даже оценкой обществ в целом) стали выступать денежные ценности и накопление капитала. Так, очевидным считается, что США – высокоразвитая страна, а, например, Россия и Индия – развивающиеся. С позиции рыночной экономики возможно так и есть, но вряд ли это верно с точки зрения культурно-исторической.
Этические отношения людей в сфере экономики с развитием рынка претерпели сложную трансформацию. С одной стороны, они нивелировались с отношений «свой – чужой» в традиционном обществе до универсально-безличных отношений с позиции полезности, когда критерием морального суждения о человеке становится его кредитоспособность. Снятие религией нравственного запрета на личное обогащение способствовало распространению такого чувства, как алчность. Если в традиционном обществе алчность оценивалась отрицательно, то в новом обществе алчность как «делание денег» было названо «интересом» и этика рынка квалифицировала ее как добродетель индивидов. С другой стороны, формирование и развитие капитализма способствовало формированию и развитию двойной морали рынка, характерной вначале для нехристиан, определяющей его, в определенной мере, и в настоящее время (по отношению к «своим» - честная цена, беспроцентный кредит или с низким процентом; по отношению к «чужим» - высокая цена, высокий процент или «брать лихву»). Это явление проанализировано В.Зомбартом . Политика, постепенно став выражением интересов крупного капитала, сделала своим нравственным критерием оценки взаимоотношений между классами, нациями, государствами эту двойную мораль рынка: там, где возникает реальная опасность для крупного капитала, правительства без колебаний идут на любые недемократические или аморальные меры, вплоть до войны, интервенции и т.п.
Итак, дуализм духовного и материального начал, идущий от Р.Декарта, претерпел определенные изменения с оформлением философии и практики капитализма к концу XVIII века: материальное подчинило себе духовное начало в хозяйственной жизни.
Христианская культура, в том числе материальная, меняет свой характер. С развитием промышленности, индустриального производства она становится массовой (массовое образование, массовые средства коммуникации и т.д.), буржуазной (выражая взгляды господствующего класса), денежной (отражая господство капитала), дифференцированной (время ученых-энциклопедистов Возрождения проходит и наука дифференцируется по отраслям знаний) .
Углубление разделения общественного труда и его специализация порождают узкую профессионализацию деятельности, требующую доминирования в личности человека его экономической функции, что формирует «одномерного человека», по мнению Г.Маркузе.
Европейское общество еще в XVIII веке стихийно противилось превращению его в «простой довесок к рынку», по выражению К.Поланьи. Однако развитие рыночных механизмов хозяйства трансформировало само общество в рыночное общество, где все имеет свою цену, все продается и покупается. Подчинение рыночному механизму факторов производства – труда (рабочей силы), земли, денег – дали быстрое развитие капиталистической экономики на своей собственной основе, а человеческое общество во всех отношениях превратилось в придаток экономической системы. Накопление капитала приводит к высокой норме производственных инвестиций, которая реализует собственную логику развития экономики, без учета потребностей общества. Имманентным инструментом накопления капитала является его экспансия вовне собственной экономической системы, ибо расширенное воспроизводство требует реализации капитализируемой части прибавочной стоимости в некапиталистическом окружении: в обществах с нерыночной экономикой им вовлекаемых в периферию рынка. Последние представляют интерес для капитала как внешние рынки сбыта товаров, рынки дешевой рабочей силы и природных ресурсов.
Этот процесс трансформации нерыночной экономической практики (с естественной человеческой и природной основой) в рыночную (с крайне искусственным характером, по замечанию К.Поланьи) сопровождался и соответствующей трансформацией экономического сознания нерыночного типа в рыночный тип.
В XX веке формируется и получает всестороннее развитие монополистический капитализм – экономическая система, где основными институтами являются крупный международный финансовый капитал и транснациональные корпорации. Например, к концу XX века взаимные инвестиционные фонды (как часть активов мировой финансовой системы) только в США контролируют более 4 трлн. долл., что составляет около половины суммы, принадлежащей таким фондам в мировой экономике. 500 транснациональных корпораций контролируют 70 процентов мировой торговли и т.д. В этих условиях завершается дифференциация социальной системы, когда ее подсистемы (экономика, политика, культура, религия и т.д.) отделяются друг от друга, а экономика становится самостоятельным институтом, одновременно подчиняя себе всё общество. Движущей силой этого процесса была индустриализация. Социальной целью – создание индустриально-развитого общества с устойчивым экономическим ростом на основе инструментальной рациональности как главной ценности такого общества.
В последние два десятилетия происходит сдвиг в экономике индустриально-развитых стран: приоритет отдается не экономическому росту, а качеству жизни. Достигнутый уровень и эффективность экспансионистской экономической практики капитализма привели к возникновению современного государства благосостояния, где решены основные проблемы экономической и физической безопасности («выживания») общества и возникла необходимость индивидуального самовыражения, индивидуального выбора жизненных стилей и т.п. как проблема максимизации субъективного благополучия для общества «золотого миллиарда».
Этот сдвиг в экономике, отражающий обратную прежнему «экономоцентризму» тенденцию постепенного подчинения экономики социальной системе и возврат ее на функциональное место, предназначенное экономике историей, отмечен в отечественной и зарубежной литературе . Индустриальное общество требовало высоких темпов экономического роста, высокого уровня инвестиций. В «обществе благосостояния» темпы экономического роста замедляются, а всё большая часть прибыли не реинвестируется, а идет на заработную плату и налоги, с помощью которых и поддерживается качество жизни, обеспечивается социальная защита и социальная помощь.
Происходит возврат производительного общества в общество потребления (на другой экономической основе и в других социальных условиях). Поскольку достигнута «гарантия выживания» посредством удовлетворения основных физических, социальных потребностей (в питании, поддержании здоровья, жилье, в труде), постольку приобретают более важное значение культурные потребности, потребности самовыражения, которые получают все большее разнообразие и индивидуализацию.
Различие между ценностями рыночной экономики индустриального этапа развития (общество «модерна») и рыночной экономики, переходящей к «постиндустриальному» этапу развития (общество «постмодерна»), можно представить в следующей таблице 2.1.
Структура современной рыночной экономики меняется, что отражается в неуклонном росте процесса замещения физического выпуска товаров услугами, информационными продуктами. Меняется и сам характер производственной деятельности (рост использования информационных технологий, что ведет к экономии живого труда при заданных объемах выпуска продукции и т.п.), улучшается качество выпускаемой продукции, расширяется потребительский выбор и сервис. Экономия живого труда в условиях современной экономики рынка породила борьбу рабочего класса за увеличение рабочей недели, ибо от этого зависит величина его заработной платы .
Переход от одной стадии капиталистической практики к другой породил и проблему экономических измерений в экономике общества «постмодерна» . Здесь создается видимость нарушения основного принципа стоимостной экономики –
Таблица 2.1
Характеристики систем ценностей рыночной экономики на разных
этапах ее развития – индустриальной и «постиндустриальной»
Параметры Индустриальная рыночная экономика (общество модерна – «выживание не гарантировано») «Постиндустриальная» рыночная экономика (общество «постмодерна» - «выживание гарантировано»
1. В политике Потребность в сильных лидерах. Приоритетность порядка. Ксенофобия, фундаментализм. Меньшая значимость политического авторитета. Приоритетность самовыражения, политического участия. Экзотика/новизна – стимулирующий фактор.
2. В экономике Приоритет экономического роста. Достижительная мотивация. Противопоставление индивидуальной и государственной собственности. Высшая приоритетность качества жизни. Субъективное благополучие. Снижение авторитета как частной, так и государственной собственности.
3. В религии Акцент на значимости высшей силы. Абсолютные правила. Акцент на предсказуемость. Меньшая значимость религиозного авторитета. Гибкие правила, ситуационная этика. Акцент на смысле и назначении жизни.
4. Сексуально-семейная нормативность На первом плане – максимизация репродуктивности, но только в рамках полной семьи. Сексуальное удовлетворение в соответствии с индивидуальным выбором. Индивидуальное самовыражение.
принципа эквивалентности затрат и результатов. Теперь меньшие затраты ведут к тем же или б;льшим результатам: один раз совершенное изобретение, созданная технология, затем не требуют своего процесса повторения для многократного использования. В индустриальной рыночной экономике основными категориями являются затраты труда, стоимость, прибавочная стоимость, прибыль. В обществе постмодерна затраты труда и стоимость уступают место потребительной стоимости и потребительностомостным механизмам. Например, в экономическом цикле сельхозпроизводства (посевная, сбор урожая) заметно сократились затраты живого труда из-за применения высокопроизводительных, технологичных орудий труда, хотя нередко выпуск продукции оставался неизменным. Нестоимостные категории начинают играть все большую роль и в оценке эффективности производства: предприятия обязаны учитывать в своей деятельности требования экологической эффективности, безопасности использования продукции и т.д.
Особенности взаимодействия экономики и политики также выражают новые принципы взаимодействия экономической практики и общества. Первым в ХХ веке на это обратил внимание Д.Кейнс, подвергший критике концепцию саморегулируемого рынка, выраженной в «равенстве Сэя». Рынок не обеспечивает полной и эффективной занятости, равновесия совокупного спроса и совокупного предложения в экономике, необходимую обществу социальную справедливость. Поэтому государство берет под свой контроль финансовую сферу посредством отказа от принципов золотостандартного регулирования и создания института центрального банка. Эти меры позволяют государству перейти к активному регулированию экономических отношений с помощью учетной ставки процента, операций на открытом рынке, изменения нормы обязательных резервов и других экономических методов социально-экономического развития в целом. Возникают новые международные и наднациональные союзы (ООН, ЕС и другие), способные, в определенной мере, обеспечить дальнейшее подчинение экономики социальным целям.
В экономической практике рынка усиливаются важные тенденции, подмеченные еще К.Поланьи, – труд и капитал, как факторы производства, стремятся выйти из системы рыночного регулирования, все больше подчиняясь обществу. Труд – посредством объединения наемных работников в профессиональные союзы, установлением государством официального минимума уровня заработной платы, что не позволяет заработной плате изменяться вместе с динамикой рыночного цикла. Капитал – посредством организации в крупные монополии (национальные, наднациональные), ассоциации, союзы работодателей, что выводит его из сферы нерегулируемого рынка.
В экономической науке происходит расширение предмета исследования за счет включения в него новых направлений, выходящих за пределы сферы экономического: теории действия, теории трансакционных издержек, теории игр, теории прав собственности, новой институциональной экономики (использование микроэкономической теории в объяснении происхождения и функционирования социальных и экономических институтов).
Растущие изменения в процессах взаимодействия социального и экономического стали предметом широкого дискурса в отечественной и зарубежной экономической социологии, социо-экономики в социологии . Например, новая экономическая социология подвергает критике постулат либеральной экономической науки об атомизации экономических субъектов на основе свободы выбора в их экономическом поведении. Она утверждает обратное: экономическое поведение включено в сети межличностных отношений (М.Грановеттер). Так, успешность поиска работы зависит не только от состояния текущего рынка труда, но и от личных связей, умения структурировать потоки информации. Люди, обладающие большим количеством неформальных связей, находят работу гораздо легче из-за доступа к большему объему информации, чем те, которые включены только в регулярные экономические отношения .
Отмеченные процессы, обретающие устойчивую тенденцию при переходе капиталистической практики к новому качественному этапу, свидетельствуют о том, что экономическое сознание субъектов хозяйствования наполняется социальным содержанием, насколько это возможно в условиях рынка. Собственно же экономическая компонента этого сознания все более фетишизируется, виртуализируется, символизируется, о чем речь пойдет в четвертой главе.
Российская экономическая практика и до XVI века, и после имела в своей основе принцип потребления. Мотив прибыли здесь всегда играл подчиненную и противоречивую роль. Православное религиозное сознание не могло принять идею благости личного обогащения для человека, потому что исходило из равенства всех людей перед Богом: «спасутся или все, или никто». В этом – символ совести народа, ключ к пониманию духовных начал российского общества, для которого высшей ценностью является коллективизм . Поэтому развитие рыночных отношений в сельском хозяйстве, промышленности в конце XIX века, в нерыночной социально-экономической системе, столкнулось с большими трудностями социального, духовного, политического характера. При этом вряд ли корректно определять хозяйственную систему России в конце XIX века как «развивающееся рыночно-капиталистическое» . Для этого необходимо функционирование рынков труда, земли, денег, институт частной собственности на основные факторы производства. В России же земля, как основа политической, административной, судебной, военной системы, была изъята из системы отношений купли-продажи в экономике. Смена собственности на землю и цели использования земли решались на иных, нерыночных институциональных принципах. Заработная плата работников здесь также в основном определялась и регулировалась не системой спроса и предложения рынка труда, а артельными, ремесленными уставами и обычаями. Деньги выполняли функциональную роль посредника в обращении товаров, а не рыночную роль средства частного накопления финансового капитала.
Кроме того, значительное государственное вмешательство в хозяйственную жизнь, вследствие высокой затратоемкости производства из-за климата и большой территории, существенно ограничивало рыночные отношения. Наверное, правильнее было бы говорить об усилении товарного характера сельского хозяйства и промышленности в России в то время.
Геополитическое положение российского общества делало его экономическое развитие зависимым от военно-стратегических факторов сохранения суверенитета. Эти неэкономические факторы были решающими в концентрации ресурсов в руках государства для развития промышленности и проведения индустриализации страны в первой половине XX века. Структура российского общества была отлична от структуры капиталистического общества, что отражало своеобразие и уникальность социально-экономического устройства России. Это: многоукладность из-за широкой дифференциации условий хозяйствования, значительная роль государства в регулировании экономики, община (артель) как исторически самобытный экономический институт, различающийся образ жизни и занятия населения из-за многонационального состава и большой территории страны.
В совокупности данные факторы определили направленность и особенности процесса трансформации российского экономического сознания и экономической практики, его ценностно-рациональный характер: устойчивое подчинение экономики политике, культуре, базовым ценностям общества (справедливость, солидарность, здоровье, счастье, общение, признание и др.). Экономический кризис и реформирование экономики Советского Союза в 1991 году, например, во многом объясняется действием политических факторов, на что указывают некоторые отечественные и зарубежные экономисты (В.Т.Рязанов, М.Эллман и др.) . То есть, неспособность ( и нежелание) политической элиты удержать и реформировать на собственной основе объем нерыночных качеств в обществе: социальное равенство, коллективизм, гарантированная трудовая деятельность и социальная защищенность для всех и т.д. Одной из субъективных причин этого, наверное, можно назвать ее привыкание к потребительским стандартам (через систему привилегий) западного общества благосостояния, что вело к глубоким изменениям в сознании посредством заимствования ценностей и идеологии этого общества. Поэтому разрушение нерыночной социально-экономической системы и формирование квазикапиталистической системы (ибо не было духовной, культурной экономической среды, адекватной такой системе) было начато с широкого внедрения в массовое сознание населения ценностей, мифов, символов и стереотипов капиталистического общества. Сыграли свою роль в этом процессе и такие субъективные факторы как этика аморализма (насилие, мистика, алчность), эстетика безобразного (натурализм, пошлость), которые стали элементами дегуманизации культуры, разрыва с традиционными культурными нормами, что имело своей целью одно: сломать коллективистский духовный стержень российского общества и заменить его индивидуализмом.
Десять лет реформ дали как значительную деформацию экономического сознания (подрыв приоритета общественной собственности над частной, отношение к труду как к средству заработка, а не самореализации, напряженность в межтрудовых отношениях, отчужденность от управления и т.д.), так и постепенный рост влияния экономического сознания на другие формы общественного сознания, где получили широкое распространение категории и понятия рынка. Поэтому «возвращение» экономического сознания россиян на его действительное место и роль среди других форм общественного сознания, наполнение его исторически присущими духовно-нравственными категориями и смыслом окажет воздействие на «наполнение» экономической практики российского общества нерыночным социальным содержанием, нацеленной на удовлетворение потребностей людей, производство и воспроизводство человека и общества на гуманистических принципах.
Глава 3
ФЕТИШИЗАЦИЯ, СУБЪЕКТИВАЦИЯ И ВИРТУАЛИЗАЦИЯ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ПРАКТИКИ И ЭКОНОМИЧЕСКОГО СОЗНАНИЯ
В главе рассматриваются бытийные, познавательные, социально-экономические условия искажения и превращенного проявления сущности экономического сознания и практики определенного типа. При этом утверждается, что фетишизация присуща разным типам экономического сознания и практики. Особенные трудности вызывает анализ фетишизации при нерыночном типе, ибо данная проблема недостаточно раскрыта в литературе. Нуждается в анализе и устойчивая тенденция изменения капитала – постепенное освобождение от своей реальной формы, привязывающей его к общественно-трудовой деятельности и усиление своей фиктивной, виртуальной формы, «затемняющей» роль и значение общественно-трудовой деятельности, ибо материальное производство дает меньшую норму прибыли, чем сфера услуг, современный информационный сектор экономики. Эта тенденция является также выражением сведения любых «лагов запаздывания» (отдачи от вложения капитала для его самовозрастания) к нулю, то есть немедленному получению прибыли. Индустриально-развитые страны преобразуются (с разной скоростью) в виртуальную экономику рынка, в центре которой стоит финансовый институт (биржа, фонд, банк и т.п.), а не предприятие.
Все это проявляется как процесс поддельной трансформации, перехода материальной рыночной практики в виртуальную как предельную форму отчужденности общественного труда и соответствующее этой практике ложное, мифологическое, виртуальное экономическое сознание. Последнее имеет своей первоосновой «простое» вещное экономическое сознание.
3.1. Онтологические, гносеологические и социально-экономические условия фетишизации экономической практики и сознания
Производственные отношения экономической обособленности, воспроизводящие продукты человеческого труда в форме товаров, возможны лишь при господстве частной собственности на условия и результаты производства (отделение производителей от средств производства), когда изначально общественный характер труда принимает форму скрытой вещной связи. Товарная форма продукта труда замещает, представляет иное, чем она есть сама – общественный характер труда. Однако на поверхности экономического бытия товар предстает как вещь, как не имеющий культурной «метрики». То есть товар получает свои свойства как бы из природы, а не из условий человеческой деятельности. Возникает система экономических отношений, основанная на вещной зависимости, где человек из субъекта отношений превращается в их агента как персонифицированной овеществленной общественной силы. Товарная форма продукта труда в качестве квазипредметного образования ведет себя как квазисубстанция и окрашивает в свою тональность все формы рыночной экономической практики. Товаром становится то, что им раньше не было в традиционном обществе: рабочая сила человека, деньги, земля. Универсализация рынка сделала товаром и все остальное: тело человека и его части, формы жизни, совесть, язык, весь внешний и внутренний мир человека.
Производство и воспроизводство общественной жизни экономическими субъектами на основе всякого рода капиталов и наемного труда неизбежно воспроизводят товарный фетишизм как комплекс объективных материальных экономико-социальных и других иллюзий. В совокупности эти объективные экономико-социальные видимости, непосредственно навязывающие себя индивидуальному и массовому сознанию в форме эмпирических самоочевидностей, но на самом деле независимые от него, образуют онтологическую кажимость повседневного материального бытия.
Объективные материальные товарные видимости, природу которых составляют необходимые материальные сублиматы повседневной экономической практики и всей другой практической социальной жизнедеятельности, основанной на капиталах и наемном труде, образуют фундамент онтологической неправды (лжи) повседневной жизни . На базисе товарных рыночных фетишистских кажимостей надстраиваются все другие объективные общественные миражи, которые с развитием и универсализацией капитализма умножаются и делаются все менее проницаемыми для их рациональной и критической идентификации в теоретическом и обыденном экономическом сознании.
Чтобы освободиться от онтологической неправды своей жизни, от массового засилья товарно-фетишистских иллюзий и предрассудков обыденного сознания, необходимо изменить характер деятельности с извлечения прибыли на удовлетворение потребностей, преобразуя рыночные экономические отношения в нерыночные в ходе объективного развития инвариантов обобществления социально-экономической практики человеческих обществ. Однако, с утверждением в будущем онтологической правды общественного бытия – коллективистской жизнедеятельности трудящихся масс, где результат общественного труда примет свою непосредственную адекватную форму продукта труда, превращенные формы экономических отношений останутся как опосредствующие звенья между сущностью и явлением. В онтологическом аспекте превращенная форма представляет собой, с одной стороны, опосредованное взаимодействие элементов социально-экономической системы, между которыми существуют противоречия, а с другой – способ материализации результатов борьбы между противоположностями, составляющими объективное противоречие. Например, между непосредственно общественным характером труда и необходимостью вычленения трудового вклада каждого коллектива или работника. Если онтологической основой рыночной экономической практики выступает товар, то нерыночной – продукт труда. Капиталистическое производство – производство товаров, а некапиталистическое – производство непосредственно-общественных продуктов труда на основе планомерной его организация для удовлетворения потребностей и всестороннего развития всех членов общества. При этом планомерность – не некая административная «разверстка», а «осознанное конструирование самодействующего хозяйственного механизма, который призван обеспечить: а) автоматическое регулирование пропорций при непременном соблюдении приоритета общенародных интересов и б) объективную оценку трудовых вкладов производственных коллективов» . Поэтому анализ превращенных форм планомерности – важная задача нового экономического мышления для целенаправленного воздействия на практику.
Человек как природно-социальное существо вышел из потребительностоимостного типа хозяйствования и придет в своем развитии как духовно-социальное существо к такому же типу, но на другом историческом уровне. Переход от первого ко второму в социальном времени и пространстве осуществляется посредством углубления социализации, развития и преобразования экономической практики в разных типах и формах, о чем шла речь во второй главе.
Если экономическую практику понимать как явления бытия, то его социальной субстанцией выступает предметная деятельность человека (общественная форма труда). Тогда продукт общественного труда имеет три исторические формы проявления: форму «дара» при первобытнообщинных производственных отношениях, форму «товара» при частнособственнических (отчужденных) производственных отношениях, форму «непосредственно-общественного продукта труда» при нерыночных производственных отношениях. Их взаимосвязь раскрывается на основе диалектики «отрицание отрицания».
Материалистическая причинно-следственная методология историческую эволюцию товарной формы проявления общественного труда представляет следующим образом.
1. Т-Т (товар – другой товар) – это товарное производство с разделением труда, где хозяйствующий субъект, опредмечивая себя в продукте труда, производит товар, обладающий потребительной стоимостью, что позволяет обменивать его на другие товары, удовлетворяющие потребности этого субъекта.
2. Т-Д-Т (товар – деньги – другой товар) – более развитая форма товарного производства, где появляется посредник обмена – деньги как особый товар, выполняющий разные функции, в том числе меры стоимости товаров, и как особая форма вещных, опосредованных отношений между людьми. Деньги облегчают и ускоряют обмен возросшей массы и разнообразия товаров как потребительных стоимостей между хозяйствующими субъектами на основе меновой стоимости.
3. Д-Т-Д' (деньги – товар – другие и возросшие деньги: Д + ;Д) – это рыночное хозяйство и производство, где принципы товарного обмена распространяются не только на товары, но и на все основные условия и ресурсы производства. Здесь цели товарного обмена трансформировались в стремление к максимизации стоимости.
4. Д-Д' (деньги – другие и возросшие деньги: Д + ;Д) – это превращенная форма развития рыночного хозяйства и производства, где деньги уже не посредник в товарном обмене, выполняющий служебную роль, а «создатель» ссудного капитала в наличной и безналичной формах.
Происходит сдвиг способа извлечения прибыли посредством финансовых манипуляций. Здесь вложение денег «приносит» прибыль без приложения усилий (затрат) на изготовление такого материального продукта труда, как товар. Иллюзорное экономическое мышление, воспринимая лишь внешние формы экономической практики, не понимает, что прибыль – опосредствующее звено (превращенная форма), связывающее денежную форму дохода (явление) с прибавочной стоимостью (сущность), как неоплаченным прибавочным трудом, т.е. присвоением посредством отчуждения. Следовательно, прибыль идет из производства, а кажется – от денег.
При этом труд, вещи, люди отчуждаются в безлично-абстрактную форму – деньги, которые дают силу и власть над людьми. Труд, вещи служат не для удовлетворения потребностей людей, а для денег, которые искажают сущность труда, вещей и людей. Из-за денег цель труда становится безразличной. Для большинства существует единственный интерес – денежный. Все уравнены и обезличены в использовании денег. Деньги отнимают у людей субъективную и эмоциональную оценку вещей.
Говоря гегелевским языком, деньги в их высшей форме развития (Д-Д') есть абсолютное самосознание вещного мира, его отчужденная, иллюзорная сущность. Это сознание самостоятельное, имеющее свою-в-себе определенность лишь в сравнении с другими. Его для-себя-бытие как безличная власть денег есть мнимая сущность. Другое сознание – отчужденный труд, который и есть подлинная сущность рыночного бытия, проявляется как нечто несамостоятельное, существующее для некоторого другого. Например, финансового капитала. Самостоятельное сознание у Гегеля «господин», несамостоятельное – «раб».
Господин ставит между вещью и собой раба, встречается благодаря этому только с несамостоятельностью вещи и потребляет ее полностью. Сторону же самостоятельности вещи он предоставляет рабу, который ее обрабатывает .
Так, в ХХ веке денежная система превратилась в денежно-кредитную, которая управляет развитием финансовых рынков, влияет на инвестиционную активность, задает правила игры в денежно-кредитном обращении, организует перелив капитала из одних отраслей и секторов экономики в другие на основе критерия выгоды. В последней четверти ХХ века в мире четко проявилась тенденция «финансизации» экономики. Она заключается в том, что финансовая система начала жить своей собственной жизнью, отодвинув на второй план свои служебные функции по отношению к реальной сфере экономики.
Хотя финансовая сфера связана с реальной экономикой, развитые страны имеют богатый опыт разделения хозяйственной жизни на виртуальную и реальную экономики, существующие относительно независимо друг от друга. При этом первая паразитирует на второй, когда в мире начинает доминировать достаточно свободное перемещение кредитно-денежного капитала через национальные границы.
В основе данных процессов лежит неолиберальная доктрина глобализации, целенаправленно и моноцентрично развиваемая США и ее геополитическими союзниками. Она отражает интересы транснациональных капиталов по усилению и концентрации мировой власти в руках немногих социальных групп для более эффективного использования мировых экономических ресурсов в своих интересах. Инструмент процесса – деньги, финансовый капитал. Институции – МВФ, ВТО, Всемирный банк, три неофициальные международные организации («Совет по международным отношениям», «Бильдербергский клуб», «Трехсторонняя комиссия») .
Отдельные авторы утверждают, что в «восприятии глобализации многими специалистами присутствует какой-то странный фатализм» . В действительности же никакого фатализма нет, есть логика. Если вы принимаете стоимостную парадигму, то развитие рыночной экономики с неизбежностью приведет к финансовой экспансии, основные признаки которой давно известны. Это господство монополий и финансового капитала; слияние банковского капитала с промышленным и возникновение финансовой олигархии на базе этого финансового капитала; экспорт капитала, в отличие от экспорта товаров приобретает особо важное значение; возникают международные монополистические союзы капиталистов, делящие мир; закончен территориальный раздел земли крупнейшими капиталистическими державами .
Разработанная монетаристами концепция свободной торговли валютой и свободно плавающего курса привела к быстрому отделению в конце ХХ века мировой финансовой системы от реальной экономики национальных государств, что позволило мировым группам финансовых спекулянтов-манипуляторов заняться доходными спекуляциями, направленными против национальных валют и экономик. Институциональной движущей силой этого процесса выступил мировой финансовый капитал в лице МВФ, Всемирного банка и др., ибо его положение «гражданина мира» («где деньги – там родина») было свободно от ограничений, налагаемых развитием национальных экономик отдельных стран (например, ежегодный рост денежной массы не более 3-4 процентов в год).
Сформировавшийся мировой финансово-кредитный механизм на базе МВФ, ВБ и других институтов не развивает, а трансформирует экономику большинства стран мира в свои сырьевые придатки, рынки сбыта потребительских товаров, объект «откачивания» всего лучшего из экономических ресурсов, что имеют эти страны .
Для этого западное общество выработало особый финансово-экономический механизм, позволяющий перекачивать ресурсы, принадлежащие другим странам, человечеству, себе. Основных инструментов этого механизма, по нашему мнению, три:
1) огромное количество необеспеченных и «дорогих» долларов США на мировом рынке в качестве мировой резервной валюты (покупая их, страны и народы беспроцентно кредитуют Америку на многие десятки миллиардов долларов);
2) неравный обмен («ножницы цен») товарами и услугами между богатыми странами и остальным миром (цены на сырье из бедных стран сдерживаются из-за недоплаты работникам этого сектора экономики: издержки на рабочую силу в этих странах, осваивающих, например, американский капитал, в 8-10 раз ниже, чем в США. Продают же богатые страны другим странам промышленную продукцию с учетом в цене высокой стоимости своей рабочей силы);
3) создание фиктивных финансовых ценностей на основе иррациональных кредитно-денежных игр на финансовых, фондовых биржах.
В основании этого инструмента лежит поощрение и подталкивание к переводу реальных активов национальных экономик в финансовую форму, где мировому финансовому капиталу нет равных в разнообразных рафинированных способах получения прибылей без материального производства, в том числе с помощью биржевых игр. Так, капитализация мирового рынка в 2000 г. достигла 35 трлн. долл. США, что равно 110% мирового ВНП (и увеличилась с 40% мирового ВНП в 1990 году) . Всемирный банк утверждает, что финансовая система имеет тенденцию следовать за уровнем развития экономики стран и иллюстрирует это в следующей таблице .
Таблица 3.1
Финансовая структура стран мира с различными уровнями доходов
Показатели В % от ВВП
Низкий доход у стран Средний доход у стран Высокий доход у стран
1. Оборот фондового рынка < 5 15 25
2. Капитализация фондового рынка 15 60 100
3. Активы коммерческих банков 35 50 150
4. Активы центрального банка 35 35 15
5. Активы финансовых учреждений (кроме банков) 10 35 80
Сумма активов: 80 120 245
Иррациональные денежно-кредитные игры породили не покрытые реальными активами производные ценные бумаги – деривативы (опционы, фьючерсы и др.), наделявшиеся ценностью других ценных бумаг или их показателей. Стоимость деривативов в конце ХХ века составляла несколько десятков триллионов долларов США. Потенциал реальной мировой экономики давно отстает от возможности покрыть производные ценные бумаги. Там, где это обнаруживается, начинаются паника и финансовый кризис, ибо быстрее всего кризис начинается через потоки финансовых средств по принципу «домино».
Однако длительная практика финансовых игр позволяет США отслеживать их конъюнктуру и определять оптимальные комбинации по смягчению кризисов и достижению денежного эффекта спекулятивных сделок в разных условиях фондового рынка. Об этом можно судить и по утверждению Всемирного банка, что финансовое развитие ведет к экономическому росту, при этом он лишь упоминает об опасностях риска финансовых сделок в отношении деривативов .
Возможно, это делается с тем умыслом, что странам с низким и средним уровнем доходов (в том числе России) общество постмодерна предлагает догоняющее развитие на основе теорий и методик формирования и функционирования товарно-сырьевых рыночных экономических систем (Т-Д-Т и Д-Т-Д'), в то время, как он вовлекает эти страны со своей корыстной целью в мировую систему Д-Д' (функционирование финансовых, валютных, фондовых рынков), где все эти теории и методики не работают. И хорошо: неискушенными легче манипулировать. Учебно-материальная база экономического образования в других странах по методикам Т-Д-Т и Д-Т-Д' не что иное, как установка контроля над экономическим сознанием, мышлением и формирование того типа поведения молодежи поколения глобальных преобразований последнего десятилетия ХХ века – начала XXI века, который соответствует потребностям мировой финансовой олигархии. Однако это касается не только трансформации сознания и поведения молодежи развивающихся стран. Мировая финансовая олигархия вполне успешно реализует (посредством формирования нового экономического сознания общества) в развитых странах новую модель экономического поведения: ориентацию на преобладание услуг в потреблении и финансовых инструментов (ценных бумаг) в накоплениях. Это позволяет ей на основе финансовой экспансии удерживать экономическую власть в международном масштабе.
Финансовая экспансия в настоящее время имеет следующие черты. Во-первых, доля финансового сектора в мировом ВВП резко возросла. В развитых странах он стал доминировать над реальным сектором как по доле ВВП, так и по своей роли в экономике. Во-вторых, поскольку финансовые рынки значительно превзошли реальные по объему, постольку цены на деривативные инструменты (часто спекулятивные) стали оказывать сильное, иногда доминирующее воздействие на рынки реальных товаров. В-третьих, доля фиктивного капитала предприятий развитых стран преобладает в структуре активов, а доходы от операций на финансовых рынках занимают существенное место в структуре их доходов. В-четвертых, население богатых стран все большую часть своих свободных средств переводит в форму различных финансовых инструментов, а доля депозитов банков сокращается. Все большая часть населения развитых стран в решающей степени связывают свое благосостояние с положением на финансовых рынках.
Однако в настоящее время уже обозначился (с формированием информационной экономики) возмездно-стоимостной предел развития стран Запада, которые вековыми усилиями хитрости, наживы, жестокости, энергии добились превосходства и обрели мировую статусно-материальную выгоду на основе завоеванного положения.
Этот предел – логический результат развития монетарной экономики (открытой миру гибкой экономики наживы, созданной морскими торговыми народами). Монетарная экономика порождает универсальное экономическое поведение разных агентов рынка:
1) предпринимателей (если мелкий – узкий профессионал, мастер своего конкретного дела, то крупный – универсал, он берется за любое дело, приносящее прибыль: плантатор сегодня, он промышленник завтра, банкир послезавтра);
2) инвесторов (учет в мировой экономике центральной, промежуточных, периферийных зон. Исходя из этого, центр активно кредитует промежуточные и периферийные зоны, диктуя им условия и направления вложения средств);
3) потребителей (расширенное воспроизводство постоянно раздвигает границы платежеспособного спроса (потребления) населения мира, агрессивно раскручивая спираль общества потребления) .
В итоге, капиталистический мир – экономика, возникший в XVI веке в Европе , последовательно следовал своей логике беспредельного накопления капитала, которую можно объяснить синдромом царя Мидаса: превращение всего и вся в товар (у Мидаса – в золото), к чему прикасается капитал в своем стремлении жить и возрастать. При этом финансовая экспансия (как проявление накопления капитала в чистом виде), в своей внешней и внутренней формах, является инструментом достижения социально-экономических пределов развития рыночной экономики от национальных товарных экономик до мировой рыночной системы (капиталистической мироэкономики), определяющей правила игры для национальных хозяйств.
Внешняя форма экспансии (территориальная, политическая) накопления финансового капитала приближается, по мнению ряда ученых , к своим пределам в возрастающем получении массы и нормы прибавочной стоимости. Внутренняя форма экспансии (культурная, идеологическая) финансового капитала превращает на глобальном уровне человека из субъекта истории в объект манипуляции мировым финансовым капиталом для защиты своего господства и богатства, своего суперпотребления, созданного не естественным путем, а на основе целенаправленных социально-экономических усилий по формированию, развитию и защите неравенства между странами и внутри стран в накоплении капитала. Поэтому ответ на вопрос “cui bono?” («в чьих интересах?») неоднозначен для тех, кто живет присвоением прибавочной стоимости, и для тех, из кого прибавочную стоимость выжимают.
Механизм фетишизации всегда связан с чувственно-конкретным (предметным) характером мышления, демонстрирующего различную ступень непосредственной вплетенности сознания в практический процесс.
Отдельные авторы считают, что основное противоречие, ведущее к раздвоению сознания на истинное и иллюзорное, фетишистское, проистекает из «противоречивого, бесконечного характера практики и познания, из соотношения познанного и непознанного, освоенного и неосвоенного» . То есть «корень зла» заключен в гносеологических недостатках самого сознания. По нашему мнению, он лежит вне сознания, в реальных экономических отношениях людей, необходимым элементом которых является это сознание.
Иллюзорный характер экономического сознания историчен и выступает следствием двойственного характера труда в условиях рынка, который порождает двойственный характер продуктов труда, но одноуровневый («вещный») характер сознания. Это обусловлено тем, что сознание агентов (факторов) рыночной практики воспринимает товарно-фетишистские формы действительности непосредственно. По этой причине они приобретают мнимо очевидный характер, в то время как сущность экономических явлений и процессов рынка непосредственно не воспринимается и может быть раскрыта лишь на основе причинно-следственного научного анализа методом восхождения от абстрактного к конкретному.
Кроме того, дуализм общественного бытия как источник ложных форм сознания заключается в том, что единый социальный процесс выступает синтезом двух форм: общественного бытия вещей (опредмеченные социальные образования) и общественного бытия людей (живая трудовая деятельность) . Первая форма представляет собой наличное бытие общества в виде овеществленного труда в потребительных стоимостях или стоимостях вещей. Вторая форма – наличное бытие того же общества в форме субъекта самого труда, в котором этот труд материализуется. Следовательно, овеществленный труд выступает единой субстанцией общественного бытия вещей и общественного бытия людей, ибо труд непрерывно переходит из формы деятельности в форму бытия, из формы движения в форму предметности, овеществляясь в продукте труда в его различных исторических формах: непосредственной или опосредованной. Поэтому все социальные предметности имеют двойственный характер: обладают материальным существованием и являются носителями определенных социально-экономических отношений, что не позволяет сводить их сущность к предметному бытию.
В условиях опосредованных социально-экономических отношений (когда процесс материальной практики не охватывается полностью сознанием ее субъектов, агентов) для их реализации и воспроизводства нужны определенные посредники – представители, посредством которых продукты труда, конкретные индивиды и социальные группы заменяются своими представителями, которым они делегируют свою конкретность и многообразие и без которых они не могут существовать как социальные тела. Например, «товарная» форма продукта труда заменяется «денежной», «индивиды» Петр и Павел заменяются «наемными работниками», социальные группы собственников капитала – «предпринимателями», «инвесторами», «олигархами» и т.п.
Обретая относительную независимость, эти представители начинают «диктовать» социально-экономической системе свои закономерности (так, производство оказывается подчиненным законам денежного обращения и потребления), производить определенные нормы и практические схемы для деятельности делегирующих (как, например, корпоративное экономическое сознание предпринимателей имеет общую установку на снижение заработной платы наемных работников реальной сферы экономики для снижения издержек, что приводит не к снижению цен на товары, а к росту их доходов. Или монополизация общественного богатства кучкой олигархов в России позволяет им обогащаться не за счет расширения реального сектора экономики, а за счет прямого снижения уровня жизни населения и т.п.).
В итоге представительская функция посредников социально-экономического взаимодействия заключается в репрезентации субъектам, агентам экономической практики их сложной взаимосвязи. При этом репрезентация осуществляется в такой превращенной форме, что сами субъекты, агенты уже не могут проследить те зависимости, которые есть между их действиями и деятельностью представителей. Вместе с тем, превращенная форма указывает на объективную основу фетишизма (не сводящего его лишь к иллюзиям сознания): причина фетишей практических представителей – не в неадекватности экономического сознания, отражающего их, а в самой структуре превращений, лежащих в основе практических представителей. Последние есть превращенные формы действительных экономических отношений, а не просто знаки и смыслы интерсубъективных отношений, как это понимает, например, П.Бурдье.
Анализ замещения и представительства одних «социальных тел» другими является основой для материалистической интерпретации фетишистских образований индивидуального, коллективного, массового экономического сознания, в соответствии с которой системы знаков и смыслов, выражаемых в поведении, идеологии, есть вторичные образования, подчиненные основным закономерностям экономической практики определенного типа, а не самостоятельными образованиями интерсубъективного мира представлений и значений агентов практики. В этом случает для агентов рыночной практики цена может выступать функцией от образа стоимости, а не денежным выражением стоимости товара; деньги – образом платежеспособности на основе прав заимствования, а не посредником в товарном обмене и т.д. То есть, здесь социальность, представленная в материальном носителе, низводится до свойства самого материального носителя: фетишизируется. В результате над действительным экономическим бытием создается иллюзорное, воспринимаемое в качестве исходной и единственной реальности.
Изменения накопления капитала от единичных до глобальных масштабов на основе имманентно присущей ему экспансии распространяют и воспроизводят всеобщее отчуждение в социуме: человека – от результатов своей деятельности, человека – от человека, человека – от общества. В условиях всеобщего господства частной собственности человек превращается из субъекта экономической практики в ее объекта, т.е. становится лишь персонификацией овеществленных общественных сил: собственник капитала – персонификацией капитала, наемный работник – персонификацией наемного труда. Все социально-экономические отношения между людьми складываются как отношения между исполнителями частичных социально-экономических функций. Их деятельность утрачивает целостное содержание жизнеустройства и превращается в роль, смысл которой предписывается безличными социальными институтами современного общества: капиталистическим рынком, бюрократизированным государством, технологизированной экономикой, огромным городом с его гетерогенной агломерацией людей, средствами массовой коммуникации .
Системно-рационализированное экономическое сознание в соответствии с логикой товарности обретает относительную независимость существования от породившей его рыночной экономической практики и может диктовать свои закономерности этой практике. Такое сознание для выполнения функции обобщения и абстрагирования в познавательной деятельности предполагает универсальную модель, представляющую мир как определенную целостность, упорядоченную по всеобщему критерию товарности. Поэтому теоретическое экономическое знание имеет или предполагает универсальное значение. В социально-экономической деятельности идет преобразование этих универсальных значений в особенные события экономической практики. При этом разрушается целостность в;дения, к которой стремится теоретическое сознание. Его системные, идеологические построения не могут реализоваться на практике, пока не примут формы массового сознания. В результате экономическое бытие капитала отчуждается от своего собственного содержания (накопление за счет пролетаризации населения планеты и ее природного истощения) и обретает превращенную форму вещественного богатства, которая и предстает непосредственно перед сознанием практически действующих агентов этой социально-экономической системы.
Универсальное воспроизводство рыночной практики на собственной основе предполагает трансформацию рыночных институтов. Хотя последние и являются институтами обмена, рынок как экономическая система и товарообмен имеют принципиальное различие: первый возник в Европе с XVI века, а второй существует тысячи лет. Поэтому простое присутствие рыночных элементов или даже рынка без свободного, универсального ценообразования не создает рыночной экономики. Определяющую роль здесь играет вовлечение в процесс рыночных отношений денежного капитала, земли, рабочей силы. Однако, вовлеченные в этот процесс как товары, они не могут воспроизводиться в обществе по законам, действующим для других товаров . Так, население не растет и не уменьшается в прямой зависимости от рыночной конъюнктуры, а труд, земля, деньги выступают не только экономической, но и социальной тканью общества, определяют его социальное существование. До развития рынка труд рассматривался как имманентное свойство человеческого существования и был органически включен в социальные отношения традиционного общества. Землевладение было тесно связано с определенным социальным положением, статусом человека и выступало основой определения этого статуса в обществе. Деньги выполняли служебную товарообменную роль, их выпуск был исключительной функцией и привилегией власти, государства. Рынок, вовлекая все эти факторы в свою сферу, служит угрозой для социальной организации общества, разрушает его социальную ткань . По мере универсализации рынок все более подчиняет себе все сферы общественной жизни и начинает воспроизводить себя уже на собственной основе, к началу XXI века вобрав в воспроизводственный цикл землю, деньги, рабочую силу, идеи – все это получило стоимостные характеристики. Теперь их денежно-символическое бытие срослось с их естественно-природной формой.
Фетишизм денег является дальнейшим развитием фетишизма товара, но своей высшей формы фетишизм достигает в капитале, приносящем процент (финансовом капитале).
Некритически воспринимая превращенные формы экономической деятельности (прибыль, ренту, процент и др.), фетишистское сознание принимает эту видимость экономической действительности за ее сущность. Современное фетишистское сознание утилитарно и «наполнено» потребительством, видя в обладании и потреблении вещи-символа (статуса, престижа, власти и т.д.) единственную цель и мотивацию своей деятельности. В условиях постмодернистской дефрагментации социально-экономических связей индивид может обрести иллюзорную силу, лишь приобщившись к силам фетиша. Как и Антей, нуждавшийся для восстановления силы припадать в богине Гее – Земле, индивид потребительского общества нуждается в постоянном обновлении вещей-символов, чтобы вновь и вновь черпать свою социальную силу, персонифицированную в вещи-статусе, вещи-престиже, вещи-власти, какой бы она ни была в своей физической форме.
3.2. Субъективация экономической практики и сознания
Анализ механизма формирования, развития, функционирования и преобразования экономической практики во времени и пространстве общественного бытия предполагает следующие основные методологические подходы: практика – это онтология общественного бытия (Д.Лукач), практика – это субъективность общественного бытия (А.Шюц), практика – это проявление объективного общественного бытия, то есть его феноменология, а не онтология (В.Ельмеев).
Так, Д.Лукач считает практику начальным пунктом всякого исследования. При этом он онтологию бытия разделяет на онтологию практики (которой имманентно присущи целеполагание и свобода) и онтологию материи (которой имманентно присущи причинность и необходимость), но тогда практика деперсонифицируется и, в определенном смысле, противопоставляется обществу с его законами развития. Поэтому преодоление дуализма целеполагания и причинности у Д.Лукача и соответствующих им двух онтологий возможно лишь тогда, когда утверждается первенство субъекта практики, а социальное бытие, то, которое образуется самими субъектами, законы действия которых имеют естественноисторическую основу.
Современная феноменологическая социология (А.Шюц, И.Гоффман, П.Бергер, Т.Луман, В.Бернхарт, а также этнометодология в лице Г.Гарфинкеля и его последователей) на место социума как исторически реальной сущности ставит созданные людьми смыслы и значения повседневной, видимой реальности. Эта установка на повседневность не что иное, как подмена каузального подхода «люди – субъекты исторического процесса», функциональным подходом «люди – агенты исторического процесса», полностью адекватного рыночному типу экономической практики. Поэтому анализ здесь направлен не на подлинную социальную реальность (вещи, процессы, явления, будучи непосредственно данными, не всегда подлинны, ибо их существование может не соответствовать их имманентной родовой сущности), а на методы, при помощи которых люди создают себе представление о социальной реальности (общественном бытии), договоренность и согласие о ее смыслах и значениях. В понимании сознания феноменологическая социология исходит из того, что социальная реальность конструируется субъектом на основе смыслов и значений, заданных обществом или средой, в которой формировалось сознание субъекта. По мнению современных авторов, «феноменология, не знающая мира социальной предметности, материальных проявлений сущности человека и общества, не может претендовать на статус действительной … науки» . Ведь сущность человека и общества проявляется в материальной, следовательно, экономической практике, в овеществленных результатах этой практики. Не является ли общество постмодерна и его теоретические модели мышления проявлением сущности процесса глобализации рыночной экономики как финансовой экспансии корпоративного капитала в мире?
Этому процессу объективно соответствует унификация сознания, его дефрагментация, перевод сознания в плоскость «скольжения» по правилам игры современной капиталистической практики, где главенствуют обмен и потребление, а не производство. Западная социология продолжает инструментальную традицию анализа непосредственно данного «мира повседневности», а не предметного содержания человеческого отношения к миру. Гносеологически это можно объяснить непринятием диалектики сущности и явления в познании, заменой субъектно-объектного принципа познания феноменологической теорией предметов и процессов, где «вещь», предмет или процесс обозначают каждое «нечто», которое может стать субъектом высказывания. Здесь предметом становится «вещь», «отношение», «процесс», а диалектика для феноменологов выступает ложным сознанием, которое надо «снять» посредством новой философии практики: «…субъект и объект, сознание и история, настоящее и будущее… Мы знаем теперь, что эти противоположности чахнут одна без другой, что попытки их революционного преодоления уничтожает одну из серий и что необходимо искать нечто другое» .
Однако материальная деятельность, реализуемая по законам объективного мира, показывает, что субъективный феноменологический подход в своей основе имеет абсолютизацию того факта, что люди обращаются к вещам, процессам, явлениям и к другим людям с избирательных позиций, так как они участвуют в удовлетворении их потребностей. Поэтому им и придаются те или иные смыслы и значения.
Субъективистская феноменологическая редукция отчетливо проявляется в этом замещении явлений объективной реальности их субъективным смыслом и значением. За этой процедурой стоит субъективизация действительной социально-практической процедуры – метода замещения одних общественных форм другими, то есть действия с реальными предметами замещаются мыслительной деятельностью по поводу реальных вещей: действительная жизнь – представительством этой жизни. Это лишь перевод действий с предметами во внутренний, субъективный план, то есть интериоризационное оборачивание, «пересаживание» материального в человеческую голову. Говоря другими словами, распредмечивание овеществленных сил человека в его голове. При этом субъективная феноменология на место практически-идеальных форм ставит духовно-идеальные формы, взятые из субъективного мира человека, превращая их в единственный мир значений и смыслов, отрывая их от объективной социальной реальности. Это – попытка отрыва речи от мышления, а мышления от бытия, предпринятая в античности софистами (например, Горгием), была впервые подвергнута критике за ложную мудрость еще Аристотелем.
Вместе с тем в акте замещения одного другим объективно заложена возможность искажения и мистификации замещаемого и замещающего: чувственно-предметная форма (товар) появляется на месте невидимой социальной сущности (стоимость) и наоборот.
Субъективизация предмета социального познания в современной западной феноменологической социологии имеет и социальную причину – процесс виртуализации экономики богатых стран и, соответственно, рост числа людей и сфер их деятельности в создании образов, смыслов, значений социальной действительности. Это движение по логике явления (редукционизм), без анализа его взаимосвязи с сущностью, приводит к возведению деятельности по распредмечиванию, по «расколдовыванию» предметного мира во внутренний, субъективный план и превращение всего этого в единственный способ отношения человека к действительности. В результате субъективная феноменологическая социология, отрицая объективную социальную реальность и овеществленный общественный труд – субстанцию этой реальности в качестве предмета познания, в поисках ее замены обращается к «практикам» повседневного взаимодействия, ибо другой реальности она не признает. При этом можно согласиться с утверждением , что современные формы трудовых практик в условиях рынка деструктивны. Большая их часть обслуживает квазиреальности социума (виртуальную экономику) и квазипотребности (насилие, наркотики и т.п.) людей. Чем шире и больше масштаб деятельности людей или отдельного человека, тем больше иллюзорная субъективность в трудовой деятельности человека и тем больше он выступает не как субъект, а как агент структурирования или деструкции по отношению к реальным социально-экономическим объектам. Кроме того, можно утверждать, что нарушение норм экономической культуры разрушает идентичность субъекта (агента), принадлежащего к данной экономической культуре. Здесь плюрализм возможен только до предела культуры и если перейти границы норм этой экономической культуры, плюрализм превращается в произвол, своеволие, то есть субъективацию действительности.
Материалистическая феноменология, наоборот, исходит из признания социальной предметности, субстанциональности общественного бытия, сущность которого как материального мира составляет овеществленный общественный труд, соответственно, предметная деятельность. Поэтому экономическая практика – это способ существования экономического бытия как единства производительных сил и производственных отношений исторически определенного общества, феноменальность этого бытия, а не само это бытие. Вместе с тем недостаточно признать экономическую практику предметом социологического познания, надо представить ее и объектом познания, независимым от самого познания. Это дает возможность преодолеть не только ее субъективизацию в форме различных «робинзонад», понимания экономической деятельности как перебора альтернатив с целью рационального выбора и т.д., но и понимание ее как объективности в антисциентистском смысле: якобы практика как объективный процесс выходит за пределы нашего понимания, желаний, намерений, то есть люди не знают и не могут знать, каков будет конечный результат их деятельности, поэтому не могут заранее определять свои цели.
Как справедливо отмечают отдельные авторы, «объективная закономерность, складывающаяся из практических действий людей независимо от их замыслов, целей, намерений, тем не менее открывается наукой, человеческим разумом. Законы же науки становятся правилами практического действия и в этом смысле не только осознаются, но и используются людьми в своей практической деятельности» . Надо уточнить: люди, действуя, всегда подчиняются тем или иным социальным, экономическим законам и в этом смысле их практическая деятельность совпадает не с использованием, а с действием социальных и экономических законов.
Анализ форм экономической практики и методов ее реализации должен строиться на понимании монизма сущности этой практики: нет двух практик – как объективного процесса и как субъективной целесообразной деятельности людей. Законы экономической практики как объективного материального процесса в то же время выступают и ее законами как целесообразной деятельности в исторически конкретных условиях.
Признание того, что экономическая практика есть проявление экономического бытия, дает нам понимание ограниченности экономического детерминизма и открывает путь к его преодолению как отказу экономической теории в статусе естественной науки с постулатами «естественных объективных законов», «невидимой руки», «равновесия» и т.д.
Итак, сейчас в западной феноменологической социологии идет замещение явлений объективной действительности их субъективным смыслом и значением. Например, власть народа – властью служащих – чиновников, действительная жизнь – представительством этой жизни (игрой марионеток). Это – ее гносеологические корни. Социальные корни современной субъективной феноменологической социологии – в возведении деятельности по распредмечиванию, по интериоризации предметного мира (создание образов, смыслов, значений, явлений социальной действительности, например, в рекламной деятельности) во внутренний, субъективный план и превращение всего этого в масштаб оценки отношения человека к действительности.
В материалистической феноменологии практика выступает проявлением предметной, социальной сущности человека и общества, т.е. феноменологией социального мира.
Субъективация экономического сознания – это переход от понимания его как общественного, массового сознания к трактовке экономического сознания субъекта экономической практики, погруженного в повседневное, единичное этой практики. Например, укрепление позиций элитарного сознания собственников капитала, базирующееся на значительной дифференциации в доходах. Это и расширение социальной базы маргинального сознания в условиях современных трансформационных социально-экономических процессов, когда возрастает мобильность работников, изменение их социально-экономического статуса, столкновение с нормами и ценностями иного типа, нацеленность индивида на борьбу за выживание. Маргинальное экономическое сознание проявляется в психологическом напряжении, экономическом пессимизме , страхе, зависти, экономическом поведении, не совпадающем с традиционными нормами и ценностями данного общества. Здесь индивид утрачивает активное доминирование в видах, способах осуществления материальной деятельности и вынужден под влиянием внешних условий экономической практики приспосабливаться (активно-инновационно, либо пассивно-адаптационно) к ней.
Индивидуальное сознание постоянно находится под влиянием информации, актуально присутствующей в социуме и воздействующей на сознание и поведение индивида. Это воздействие может осуществляться и через внеконтактную ретрансляцию и воспроизводство групповых норм «рационального» восприятия соответствующих элементов действительности, а также нормативов ценностного отношения к ним.
Следствием данного процесса является подмена познания действительности в понятиях, познанием ее в наглядных единичных предметностях (непосредственных достоверностях: поиск заработка, получение квалификации и т.д.). Другими словами, субъективность экономического сознания в современной социально-экономической динамике состоит в том, что субъект (в качестве индивида или члена социальной группы) противостоит экономическому бытию и противопоставляет его самому себе как нечто внешнее, отличное, чуждое ему. Такая дефрагментация экономического сознания затрудняет поднять сознание индивида на уровень всего общества, где только и возможно коллективным разумом понять тенденции, законы, управляющие общественным развитием, осуществляемые посредством социально-экономической практики.
Процесс субъективации экономического сознания двухуровневый: чувственно воспринимаемая субъективация внешнего мира на основе избирательности, но и ограниченности такого восприятия; понятийно-смысловая субъективация внешнего мира посредством его интерпретации на основе задаваемых обществом социально-субъективных значимостей.
В качестве примера субъективации экономического сознания на первом уровне рассмотрим восприятие «Закона о кооперации» (1988 г.) в Советском Союзе разными социальными группами . Так, представители интеллигенции, военные, мелкие служащие, часть квалифицированных рабочих восприняли этот закон в качестве толчка к радикальной смене своей деятельности, рассчитывая повысить свое материальное благополучие или найти новое применение своим силам, потенциалу. Однако их стремление превратиться в полноправных агентов рыночных сделок вошло в противоречие с желанием сохранить свое господство в процессе легализации теневого рынка заправил советского теневого рынка товаров и услуг и представителей государственных, партийных, общественных структур, активно создававших коммерческие предприятия.
Понятийно-смысловую субъективацию экономического сознания поясним на следующем примере . Формирование рынка невозможно без согласия всех участников сделок с его правилами, а согласие производно от позитивного опыта рыночных сделок. Однако накопление позитивного опыта возможно в условиях, где выигрыш одного игрока невозможен за счет проигрыша другого, но это противоречит их существующему опыту, показывающего, что выигрыш одного – это всегда проигрыш другого. Экономическое мышление приходит к выводу о естественности ситуации, при которой закрепляется деление на бедных и богатых как проигравших и победителей, закрепляется имущественное неравенство агентов экономической практики, т.е. происходит подмена позитивного опыта негативным.
Субъективация экономического сознания на его теоретическом уровне позволяет лучше понять некоторые практические следствия поведения, деятельности отдельных индивидов, социальных групп трансформирующегося российского общества.
Так, развитие капиталистической практики объявляется естественно-эволюционным, объективно-необходимым процессом, а развитие социалистической практики – плодом исторического волюнтаризма, законов, выдуманных по определенным меркам и т.п. Подобный подход ранее рассматривался в литературе и в нем верно отмечалось, что субъективный социолог, признав нечто желательным или нежелательным, уже по логике вещей вынужден искать условия осуществления желательного («разумных порядков») и устранения нежелательного в истории, без обращения теоретического мышления к основаниям естественноисторического процесса развития общества и движущим силам такого развития. Поэтому субъективный социолог, указав, что показатели развития производительных сил капиталистической социально-экономической системы выше, чем у социалистической, а эксплуатируемые рабочие капиталистических стран Запада живут лучше социалистических рабочих, ибо заинтересованный капиталист в конечном итоге хозяйничает эффективнее, чем государственная бюрократия при социализме, делает вывод, что капитализм не просто прогрессивен, но и относительно прогрессивнее социализма.
Здесь происходит искажение реальности вследствие искажения теоретической модели предмета исследования: социально-экономическая модель российского социума – модель самодостаточной, мобилизационной системы, а социально-экономическая модель западноевропейского социума – модель не самодостаточной, экспансионистской системы. Вследствие недостаточного учета таких особенностей данных социально-экономических систем и делаются ложные заключения субъективными социологами.
В реальной действительности эффективность и «прогрессивность» рыночной практики завышена . Во-первых, капиталистическое расширенное воспроизводство не может быть основано лишь на труде работников, занятых в капиталистическом производстве. Ведь они могут приобрести только ту часть совокупного общественного продукта (СОП), которая по стоимости равна стоимости их совокупной рабочей силы. А ту часть СОП, в которой овеществлена прибавочная стоимость наемных работников данного производства, должен купить кто-то другой, вне данного производства. Только так совокупный капиталист может реализовать присвоенную прибавочную стоимость, обменяв ее на средства для расширенного воспроизводства. Это требует непрерывного привлечения ресурсов извне социально-экономической системы капитализма (из нерыночных укладов данной системы, из колоний, из стран – периферии мировой экономики). Кроме того, главный фактор повышения нормы прибавочной стоимости для накопления капитала как имманентной формы его существования – непрерывный рост производительности труда осуществим лишь при неограниченном («хрематистическом») использовании годных к эксплуатации производительных сил, добывая их на основе экономического или внеэкономического принуждения из обществ самых разных типов экономики. Поэтому экспансионизм – естественная форма функционирования рыночно-капиталистической практики.
Нерыночная практика, основанная не на экспансионистской, а на мобилизационной модели использования лишь собственных ресурсов для расширенного воспроизводства, показала на деле не менее высокие, чем капитализм, возможности развития производительных сил. Из 50 мировых наукоемких макротехнологий, определяющих развитие социально-экономических систем в XXI веке, но созданных в XX веке, Россия реально и потенциально имеет (в разработках) 10-12, остальные – все индустриально-развитые капиталистические страны. Хотя надо признать, что мировой рынок наукоемкой продукции монополизирован этими странами (80 процентов против 1 процента у России), чтобы не допустить роста экономического влияния России в мире.
Во-вторых, эффективность рыночно-капиталистической практики завышается на сумму, равную стоимости ущерба (без компенсации) для всего человечества от экспансионистского использования производительных сил мира в интересах накопления капитала: «парниковый эффект», загрязнение окружающей среды, деформация социоприродных связей . Известно, что производство автомобилей с двигателем внутреннего сгорания лежит в основе развития большинства отраслей экономики капитализма, да и образа жизни общества потребления. Такое производство и эксплуатация автомобилей напрямую связано, например, с существованием «парникового эффекта» атмосферы Земли. В литературе приводится пример, что если бы автомобилестроительные фирмы капиталистических стран выплачивали хотя бы по 10 долларов в год компенсации всем жителям Земли за разрушение ее биосферы (60 млрд. долларов в год), это привело бы к такому повышению цен на автомобили, которое существенно сократило бы их производство и привело к изменению всего образа жизни этих стран .
Методологическим основанием взаимосвязи сознания и практики в гносеологической плоскости можно принять утверждение, что «правда макросоциализации человечества и очеловечествления (микросоциализации) индивидов выступает демаркатором границ, отделяющих их от неправды, лжи, заблуждений…» . Если истина и заблуждение относятся к мировоззренческим категориям теоретической деятельности, то правда и ложь – к мировоззренческим категориям практической деятельности. Правда – это способ выражения интересов социально-экономической практики с позиции коллективистского человечества, которое делает «свободное развитие каждого условием свободного развития всех» (К.Маркс). Отсюда, в общесоциологическом плане, ложные формы экономической практики – это те, которые не соответствуют данной позиции, которые основаны на жизнеотчуждающей форме общественного труда . Материальные явления повседневной рыночной практики и всей практической общественной жизнедеятельности, основанной на капитале и наемном труде, образуют основу ложного экономического бытия. Если отражающее и постигающее это бытие экономическое сознание не выходит за рамки объективных социальных видимостей, вытекающих из отношений товарного производства любой исторической формы, оно неспособно выйти за границы ложного, иллюзорного сознания. Экономическое принуждение к наемному труду выступает на поверхности рыночной практики как равноправное партнерство «производителей» и «потребителей» на основе естественных материальных стимулов: одних – умножать свои состояния, других – иметь хорошее жилье, пищу, одежду, досуг, здоровье и т.п. Развитие этой практики до «капиталистической интернационализации человечества» ведет к все большей подверженности экономического сознания мистифицирующему и стереотипизирующему воздействию из-за умножения объективных идеальных и идеальных практических превращенных форм на поверхности данной практической деятельности, которая, кроме товарного фетишизма, породила технико-технологический фетишизм и коммуникационный как следствие трансформации индустриальной экономики в информационную (по критерию возрастания массы и нормы прибыли). Однако общим содержанием всех форм рыночного бытия остается взаимная детерминация разделения труда, частной собственности, отчуждения и эксплуатации человека человеком.
Мир непосредственно-наличного бытия есть мир видимости, мир ложного (в гегелевском понимании), но вполне реального и независимого от нашего сознания существования. Например, как совокупный владелец капитала не сомневается в эмпирической безусловности того, что капитал приносит прибыль, а наемный труд – заработную плату, так и совокупный наемный работник имеет объективную иллюзию зависимости своего благополучия от процветания владельцев капитала. В реальной действительности же все обстоит прямо противоположным образом как на уровне отдельного работника, так и на уровне обществ и цивилизаций .
Гносеологически характер этих видимостей можно объяснить тем, что, во-первых, явление может не только совпадать, но и мистифицировать сущность; во-вторых, явление связано, но не совпадает с сущностью; в-третьих, явление всегда (т.е. при любых типах экономической практики) опосредуется с сущностью ее превращенными формами).
Оцениваются явления непосредственно-наличного бытия (идеальные практические формы, производимые и воспроизводимые субъектами, агентами практики и которые служат представителями всего общества) по их соответствию целям и результатам социально-экономической практики. Основной критерий оценки – соответствие результатам жизнеобеспечивающего или жизнеотчуждающего труда в обществе. Поэтому можно выделить следующие ложные формы экономической практики: отчужденная и манипулятивная социально-экономическая деятельность.
Ложные формы экономической практики воспроизводят различные метаморфозы – превращенные (искаженные) виды и состояния экономического сознания. В научной литературе отмечается, что трансформационные процессы в социально-экономической, духовной жизни общества порождают метаморфозы форм общественного сознания, которые свидетельствуют о его деформациях в виде появления его превращенных форм на всех уровнях социальной организации общества . В современных переходных обществах, включая Россию, выделяют такие превращенные виды и состояния общественного сознания, как «расколотое», «рыночное», «маргинальное», «ложное» . При этом основная характеристика состояния общественного сознания – расколотость, а основная характеристика его искаженности – ложность. К экономической форме общественного сознания эти характеристики применимы полностью. О наличии взаимоисключающих установок и ориентаций в массовом экономическом сознании свидетельствуют ответы на вопрос «Какой должен быть экономический строй в России?» . Бедные, которые составляют подавляющее большинство населения, ориентированы на «экономику с государственной собственностью, с отдельными элементами рыночного хозяйства» (47,4% респондентов). Верхний слой среднего класса (их по разным оценкам 5-8% населения) ориентирован на «экономику с частной собственностью, с элементами государственного регулирования» (38,5% респондентов). Компоненты сознания, которые можно было бы охарактеризовать как рыночные, не стали массовым фактом и реальны лишь для небольших социальных групп: предпринимателей, части политической, хозяйственной, интеллектуальной элиты общества.
В ложном экономическом сознании объективные явления хозяйственной практики отражаются искаженно, тенденциозно. Основными инструментами формирования ложного сознания выступают: подмена терминов и понятий, подмена предмета восприятия, ложные метафоры и др.
Важную роль в подавлении здравого смысла экономического сознания играют ложные метафоры (ассоциативное мышление), направленные на программирование экономического поведения. Например, метафора рыночников «нельзя быть немного беременной», т.е. план или рынок. Однако реальная экономика и России, и других стран не признает «или», они имеют различные уклады, в том числе нерыночные.
Действительное развитие российского общества начнется тогда, когда субъектам, носителям обыденного и теоретического экономического сознания удастся преодолеть гносеологические корни ложного сознания, преодолеть некогерентность экономического мышления (когда система понятий не связана в логически-непротиворечивые умозаключения). И это не все: надо преодолеть и социальные корни ложного сознания, чтобы процесс реформ обрел устойчивую основу для развития экономической системы, отражающей ментальность и ценности данного народа.
Ложное экономическое сознание проявляется обычно в форме мифов и стереотипов. Миф является необходимой категорией сознания и бытия. Мифическое сознание – активно-деятельное самосознание человека и общества, отражающее не реальную, а желаемую (в упрощенной форме) картину того или иного общественного процесса, явления. Социальные мифы порождают у человека и общества абсолютизацию (господство) какой-либо идеи через ущемление, умаление других. Это ведет к утрате свободно-критического взгляда на мир, науку, экономику, социальные теории и т.д. В итоге возникают социально-превращенные (ложные) формы их восприятия и воплощения.
Социальное мифотворчество порождает иллюзии, ожидание чуда и выступает псевдонаучным основанием для ложной, антигуманной практики. Образ экономики не ограничен обыденными представлениями, он имеет духовное и эмоциональное измерение. Поэтому широкое внедрение экономических мифов в экономическое сознание стало важной частью программы манипуляции сознанием людей в процессе переходной экономики. Среди них: «плановая экономика работает не на человека, а на себя», «приватизация – средство создания изобилия и ей нет альтернативы в преодолении застоя», «западная модель рыночной экономики универсальна, поэтому способна эффективно функционировать и в России» и другие. Если при этом идеологии удается нейтрализовать здравый смысл людей, то происходит «расщепление» сознания на реалистическое («каково назначение экономики?»), создающее адекватное представление о действительности, и аутическое (тенденциозное: «какую экономику надо сделать?»), специально культивирующее в обществе определенные навязчивые желания, нисколько не считаясь с действительностью .
Основная роль экономических мифов – манипулирование массовым экономическим сознанием с целью подмены действительной социально-экономической реальности иллюзорной заданной реальностью.
Процессу разрушения традиционных ценностей, фактов истории способствуют и стереотипы сознания – мыслительные конструкции, подавляющие способность воспринимать явления действительности в разных контекстах. Стереотипы – неотъемлемый компонент обыденного, массового сознания – включают в себя эмоциональное отношение субъекта к объекту и явлениям. Стереотипы также являются важным инструментальным средством манипулирования сознанием.
В литературе выделяют разные формы социальных стереотипов, в том числе экономические, политические, культурные и другие. К экономическим стереотипам процесса трансформации российского общества относят ролевые и иллюзорные стереотипы: «государство – эксплуататор» и другие.
3.3. Виртуализация экономической практики и сознания как предельно-превращенная форма их отчуждения
Символизация социальных отношений, связей, по мнению Э.Дюркгейма, присуща любому обществу, ибо важной социальной функцией символа является «связывание» сознания и поведения. Так, символы различных социальных статусов выполняют роль оценки поведения человека и его места в обществе.
В современном обществе, где постоянно тиражируются новые ситуации, новые символы, человек начинает жить в постоянном символическом окружении, которое стимулирует его действия в соответствии со значением и ценностью того или иного символа. Личный опыт, здравый смысл, влияние социальной организации в действиях людей ослабевает и их сознание может стать объектом манипуляции в интересах целенаправленного управления активностью социальных субъектов.
У экономических субъектов подобная дезориентация личного опыта и здравого смысла порождает «постлогичность» современного экономического мышления, которое обнаруживает постоянную тенденцию к символизму. Символизация экономических отношений и связей выступает основой виртуализации экономической практики и сознания.
Современный этап развития рыночной практики развитых стран породил «общество спектакля», для которого характерны бессмыслица реальной жизни, ее мозаичность из-за того, что человек не может влиять на тенденции этой жизни, так как он не субъект, а агент социально-экономических отношений. Его социальным пространством стал лишь «мир повседневности».
Поэтому под влиянием западной феноменологической социологии социально-экономические макроструктуры понимаются как относительно устойчивые совокупности разделяемых представлений, не имеющие самостоятельного онтологического статуса: как типизация, на которую ориентируются социальные субъекты, адаптируя свои намерения (П.Бергер, Т.Лукман), как знаки и символы, с помощью которых эти субъекты описывают определенные проблемные ситуации (Ж.Бодрийяр, У.Аутвейт) и т.п. При этом анализ объективной основы формирования разных форм представлений ограничивается в западной социологии границами феноменологической социологии, социологии знания, а также констатацией гомологичности социальных и ментальных структур в работах П.Бурдье, Э.Дюркгейма, С.Московичи и других авторов.
В этих анализах символ обладает относительной самостоятельностью по отношению к символизируемому, поэтому он не отражает реальность, а создает ее (деньги – не материальный заместитель товара, а символ платежеспособности, универсальный символ богатства, власти; производятся не товары, а символы привлекательности, благополучия, сексуальности). Происходит замещение одной формы реальности (объективной) другой (символической), которая и выступает на поверхности явления как высшая и единственная закономерность. Такое замещение происходит на надиндивидуальном уровне (в массовом экономическом сознании), но существует в форме конкретных явлений экономического бытия.
Формирование консьюмеризма в западном обществе в 60-х гг. ХХ века постепенно превратило потребление в целом в символическую практику, практику манипулирования знаками, символами, образами. Посредством этой практики осуществляется монопольное господство технологической рациональности как рациональности контролируемого рыночного потребления.
Предоставление и удовлетворение ложных, искусственно созданных корпорациями и средствами коммуникаций потребностей агентов рыночной практики ведет к формированию рыночного потребительского экономического сознания и поведения с мотивацией «обладания», а не распредмечивания, развития своих способностей, своей человеческой сущности.
Проблемы символизации сознания сказались и на деформации экономической практики в Советском Союзе, где сознание экономистов-теоретиков и практиков-управленцев недооценило значение мира символов в жизни людей. Например, роль вещей-символов престижа, социального статуса в условиях незначительной дифференциации социальных групп (нижняя и верхняя децилии) по доходу (1:5). По мнению исследователя, достаточно было создать в обществе сеть магазинов повышенной комфортности: с разнообразными товарами в красивой упаковке, пусть и по повышенным ценам. Это дало бы демонстрационный эффект, ощущение изобилия и свободы. Такое увеличение разнообразия в сфере распределения могло бы снять существенный источник напряженности и недовольства в обыденном экономическом сознании, ибо дело было о вполне реальном «голоде на образы» большинства населения страны .
Символ является не просто знаком тех или иных предметов, но он заключает в себе обобщенный принцип дальнейшего развертывания свернутого в нем смыслового содержания. Социология потребления, исследуя обратное воздействие стиля мышления на экономическое развитие, утверждает, что человек общества постмодерна потребляет не вещи, а символы вещей. Это ведет к непрерывности и беспредельности самого процесса потребления вещей-символов, в отличие от потребления вещей-благ, потребность которых может быть всегда конкретно удовлетворена. В индивидуализированном западном обществе сфера потребления расширенно воспроизводит вещи-символы, которые ненасытно потребляются вновь и вновь.
Здесь уместна аналогия с анализом понятия «богатства» в философии Аристотеля. Последний утверждал, что если накопление запасов играет служебную роль (это нужно для ведения хозяйства), то потребность в них ограничена и может быть удовлетворена полностью. Следовательно, нет причины для наживы. Накопление же денег не имеет естественной границы, присущей натуральным запасам (порча, объемы складирования и т.п.), поэтому все, занимающиеся денежными оборотами, стремятся увеличить количество денег до беспредельности. Здесь богатство из средства превращается в цель и подавляет другие, более общественно значимые цели. Это накопление сверх потребностей из-за наживы, экономически эгоистического интереса порождает и особый тип поведения человека: коммерческо-ростовщический. Из вышесказанного можно сделать следующий вывод. Власть вещи как универсального символа статуса, престижа, индивидуальности человека есть не что иное, как суррогат власти денег, точнее, денег как универсального символа власти. Но если последние имеют внешнюю направленность, экспансию на всю территорию Земли, то власть вещей-символов имеет внутреннюю направленность экспансии – на всю территорию души (сознание, мышление, психика) человека. В том и другом случае результат экспансии один: опустошение («макрокосма» и «микрокосма»). Вместе с тем здесь есть и одно тонкое отличие: если деньги как символ власти элитарны (т.е. стремятся к концентрации в руках немногих), то власть вещей-символов демократична, направлена на всех членов общества. Однако с одним ограничением: на всех платежеспособных членов общества. Все неплатежеспособные попадают в классификацию андеркласса и просто выбывают из рыночной игры как проигравшие, без которых все остальные чувствовали бы себя лучше и удобнее. Ведь в обществе, где потребители являются движущей силой экономического процветания, «бедняки не представляют никакой ценности в качестве потребителей: они не купятся на льстивую рекламу, у них нет кредитных карточек, они не могут рассчитывать на текущие банковские ссуды, а товары, в которых они … нуждаются, приносят торговцам мизерные прибыли» . Поэтому их жизнь лишена всякого экономического смысла для общества.
Как для «жизни» денег наиболее важна функция обращения, так и для «жизни» товаров-символов эта функция наиболее значима. Возникает потребительская идеология современного рыночного общества: производство постоянно тиражирует модель (определенный «стильный» товар-символ) в серию (тираж, товарная партия данной модели) и постоянно возводит серию к модели . Эта серийность моделей порождает иллюзию свободы выбора потребителя. Но это не так, ибо вещь не покупается утилитарно, только ради ее функционального использования. Выбор потребителю навязывается производителями (транснациональными корпорациями – ТНК), через них обществом, системой культурных ценностей, которые несут в себе предписываемые отношения и привычки, устойчивые интеллектуальные и эмоциональные реакции индивидам. Поэтому индивидуальность выбора товара-символа не более чем прием рекламного внушения, другого инструмента открытого или скрытого управления сознанием, поведением человека, ибо выбор за него уже сделала производственная система ТНК.
Постоянное воспроизводство новых товаров-символов как цели потребительского общества имеет принципиальное последствие для социального жизнеустройства общества постмодерна: тотальная установка на текущее, повседневное. Это ведет к разрушению жизненных смыслов и ценностей, выходящих за пределы одной человеческой жизни. Подрывается преемственность поколений, снижается значение семейных традиций и ценностей, разрушается общественная мораль, так как человек рассматривает другого человека не как равноценную личность, а как объект, удовлетворяющий какую-либо его потребность. Следовательно, социально-экономические отношения между людьми рассматриваются как вещи-символы, которые надо потреблять, а не производить. Эти социально-экономические отношения для сознания их агентов подчиняются тем же критериям оценки, что и все другие вещи-символы (социальный статус вещи-символа определяет, каких денег она стоит, а не ее реальные свойства или затраты труда).
В итоге, в современном западном обществе «человек – не хозяин и творец внешних условий, он субъект лишь для себя самого» . Возникает резкая дифференциация между людьми как способными и не способными к быстрому усвоению меняющейся социальной реальности, что порождает взаимное отчуждение между людьми. Вследствие такой дифференциации растет неравенство и бедность, которые закрепляются как естественные явления, а не социально-экономические (как утверждает материалистическая социология).
Символизация как основа виртуализации экономической практики и сознания также имеет для современного рыночного общества дополнительное обоснование в особенностях повышения его экономической эффективности. В настоящее время основной источник получения значительных прибылей капиталом – идеи (знания), а не вещи. Каждая идея-знание рождается один раз и потом начинает приносить доходы в зависимости от количества потребителей-покупателей, а не от количества работников, занятых в воспроизводстве простых вещей, а не вещей-символов. Поэтому, когда собственник капитала ставит задачу сделать идеи прибыльными, тогда конкурентная борьба идет за потребителей и контроль над ними, а не за производителей.
Данная социально-экономическая установка сформировала четыре вида современных агентов рыночной экономической практики: символических манипуляторов (разработчиков идей и способов их превращения в товар, приносящий прибыль), воспроизводителей подготовленной рабочей силы (работники сферы образования, чиновники сферы занятости и т.п.), работники сферы услуг (торговцы, торговые агенты, работники банков, гостиниц – все, имеющие персональный контакт с потребителем), рутинные работники (массовых профессий средней и низкой квалификации) .
Итак, потребление в обществе постмодерна, в целом, есть символическая практика как практика манипулирования символами, и посредством этой практики социально-экономическая система определяет и контролирует экономическое сознание своих агентов. Символизация экономического сознания имеет объективные причины: развитие индустриального общества и урбанизированную агломерацию людей. Но особенности проявления и способы функционирования символов сознания и практики зависят от их типа.
При нерыночном типе экономической практики и сознания их символизация носит инструментальный характер, то есть выступает средством объективного отражения сложносмысловой действительности, корреляции означающего и означаемого.
При рыночном типе экономической практики и сознания их символизация выступает проявлением рыночной игры потребителей, правила которой задает капитал.
Развитие рыночной практики до универсальной денежно-финансовой формы знаменует собой завершение процесса овещнения общества. Деньги становятся абсолютным самосознанием вещного мира (его предельно-отчужденной сущностью), из которого всякое понятийно-ценностное экономическое сознание изгоняется и низводится до мозаичного обыденно-повседневного экономического сознания. Для современного рыночного общества характерен процесс углубления фетишизации товара. На место «вещному» экономическому сознанию приходит «виртуальное» экономическое сознание как покинувшее сферу производства и функционирующее в сферах обмена и потребления рыночной практики. Возникает уникальная цивилизация господства вещей как образов, знаков денег. Ее зеркальным отражением становится развеществленное общество, общество «виртуальной реальности», где виртуализация – это любое замещение объективной реальности ее образами, знаками и которую сами люди, живущие в ней, принимают за настоящую, объективную.
В западных социально-экономических системах виртуализация экономической практики привела к тому, что стоимость товара как бы (виртуально) определяется социальным статусом владельца капитала, а не статус – стоимостью товара, что очевидно для сознания в эпоху развития индустриального рынка. При этом собственники финансового капитала монополизируют средства массовой информации, коммуникации (кино, прессу, телевидение, интернет, шоу-бизнес), делая их эффективным манипулятивным инструментом своей власти. Статус товаров и услуг обеспечивается рекламой в соответствии с целями владельца капитала. Реклама создает образ товара по капиталу владельца.
Экономическая выгода перемещается из материальных отраслей в отрасли, создающие образы вещей, что становится типичным для экономики вещественного благосостояния современного общества потребления. При этом из анализа теоретического экономического мышления исчезает тот факт, что данный процесс возможен лишь вследствие изъятия прибавочной стоимости у стран – доноров трудовых и природных ресурсов и перераспределения ее по капиталу среди богатых стран. То есть накопленный капитал (в первую очередь – финансовый) богатых стран активно паразитирует на факторах производства других стран.
В западной социологии много метких и глубоких характеристик виртуализации общества можно найти в работах Ж.Бодрийяра, Ж.Лиотара, Г.Маркузе . Общим в их исследованиях выступает морфогенетический, а не трансформационный подход к динамике рыночной практики и рыночного экономического сознания. Поэтому они делают лишь вывод об «исчезновении социального» (Ж.Бодрийяр, А.Турен). По их мнению, общество как институционально регулируемое целое, ориентированное на определенные социальные ценности, поглощается «черными дырами» атомизированных безразличных масс (потребителей). Подобный подход характерен и для отдельных отечественных исследователей, оптимистично утверждающих, что «упадок реальности, описанный Бодрийяром и Лиотаром, отнюдь не апокалиптичен» . При этом вряд ли можно согласиться с утверждением, что в современном обществе цена товара – «функция от образа стоимости (императив «виртуального» производства)» . Но как из «образа» ткани невозможно сшить рубашку, так и из «образа» стоимости невозможно накопление капитала. Такое понимание экономических категорий возможно лишь при редукционизме сложных социальных связей, т.е. при непонимании или игнорировании посредствующих звеньев, превращенных форм практики и познания, с помощью которых можно адекватно понять, объяснить и связать то или иное явление социально-экономической действительности с его сущностью.
В условиях формирования информационной экономики и виртуализации общества анализ экономической практики и экономического сознания усложняется. Происходит унификация позиций социальных групп (например, всех лиц наемного труда), растет социально-экономический конформизм (в экономическом отношении наемный работник и собственник капитала в США более близки, чем наемный работник США и другой, бедной, страны. Ибо отношения эксплуатации между населением США и рабочими других стран гораздо интенсивнее, чем между собственниками капитала и наемными работниками в самих США). Все это ведет к «вымыванию» системности, разноуровневости массового экономического сознания: оно атомизируется и низводится до рационально-чувственной, психологической компоненты (потребительской мотивации).
Экономическая практика покидает сферу производства (последнюю собственники капитала передают под своим контролем другим странам) и закрепляется в сферах обмена, распределения и потребления. Это меняет ее функцию жизнеотчуждения: она становится более универсальной и рафинированной (неоднозначной и парадоксальной). «Персонализация» экономической практики за счет внутрипрофессионального разделения, «индивидуализации» труда ведет к «персонализации» результатов этой практики (товаров и услуг) и к «персонализации» экономического сознания агентов практики. Все это затрудняет понимание виртуального общества «изнутри» его социальными субъектами, ибо ускользает взаимосвязь общего, особенного и единичного в этой реальности. Общее здесь не «витает в представлении как предпосылка» адекватного уяснения объективной реальности ни в голове экономиста-теоретика, ни в головах массовых потребителей. Незнание и нежелание знать превращенные формы экономической практики и сознания есть не что иное, как предельно-превращенная форма отчуждения в гносеологической плоскости.
Социально-экономические корни предельной отчужденности в обществе виртуальной экономики – общий рост благополучия населения за счет присвоения прибавочной стоимости, создаваемой материальным производством в других странах, резкое сокращение занятости в сферах материального производства, рост свободного времени населения. Некоторые из этих факторов можно представить следующим образом в табл. 3.2.
Таблица 3.2
Динамика занятости по отраслям в странах ЕС в 80-е годы ХХ века
Отрасли, секторы экономики Среднегодовые темпы изменения занятости (%)
Реклама 3,0
Банковское дело 2,0
Страхование 1,0
Черная металлургия -6,1
Автомобилестроение -1,0
Сельское хозяйство -1,4
Пищевая промышленность -1,3
Все это ведет к «распределительному» и «потребительному» мировоззрению социальных субъектов. Здесь проблема человеческого благополучия сводится к проблеме внешнего устроения общества, требующего лишь устранения противодействующих внешних преград. Контролируемое же удовлетворение потребительских благ ведет к утрате критичности по отношению к социальному целому.
Материалистическая феноменологическая социология объясняет уровни развития отчужденности в социально-экономической деятельности разными уровнями развития идеальных форм практики и познания (по степени превращенности в них практических отношений, по степени замены непосредственных социально-экономических отношений опосредованными, вещными) .
Итак, движущей силой виртуализации экономической практики и сознания выступает устойчивая тенденция трансмутации капитала – постепенное освобождение от своей реальной формы, привязывающей его к общественно-трудовой деятельности, и усиление своей фиктивной, виртуальной формы, существенно «затемняющей» общественно-трудовую деятельность, экономическую практику производства и воспроизводства материальных благ и человека труда.
Эта тенденция – выражение свед;ния любых лагов запаздывания к нулю (отдачи от вложения капитала в дело самовозрастания), то есть к немедленному получению прибыли. Как образно замечает один из авторов , капитал путешествует налегке по всей Земле с портфелем, ноутбуком и сотовым телефоном, избавившись от лишнего груза громоздкого оборудования и многочисленного персонала.
Мобильность мирового финансового капитала вполне достаточна для влияния на национальные политические и экономические институты с целью принуждения их к отказу от самостоятельных действий или выдвигаемых условий.
Современное западное общество преобразуется в виртуальную экономику, в центре которой стоит финансовый институт (биржа, фонд, банк и т.п.), а не предприятие. При этом рост концентрации финансового капитала ведет к подавлению рынка монополиями – ТНК, которые заменяют рыночные механизмы распределения ресурсов и товаров-символов на свои – монопольные. При этом, в зависимости от возможностей и интересов, ТНК могут подчинять свои экономические действия социальным требованиям общества или, наоборот, навязывать их обществу.
Глава 4
ПРЕОДОЛЕНИЕ ОТЧУЖДЕННОСТИ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ПРАКТИКИ И ЭКОНОМИЧЕСКОГО СОЗНАНИЯ
В данной главе осуществляется переход от анализа отчужденных форм экономической практики (товарно-фетишистской, технико-технологической, коммуникационной) и экономического сознания (знание, язык, идеология) к непосредственно-общественным формам такой практики и познания.
4.1. Понятие отчужденности в современных условиях
жизнедеятельности общества
Анализу отчуждения как философско-социологической категории посвящено немало работ за последние 200 лет, в том числе таких корифеев, как Г.Гегель, К.Маркс, М.Вебер, Д.Лукач, Э.Фромм. Связующей нитью их работ было исследование деятельного отношения субъекта к объекту, которое марксистская традиция связала с превращением человека из активного субъекта в объект общественного процесса.
В социологической литературе утверждается, что понятие «отчуждения» потеряло свое значение как для марксистских социологов (отказавшихся от него в пользу исследования процесса эксплуатации), так и немарксистских социологов, считающих его бесполезным в силу своей расплывчатости, что теоретически вряд ли верно . Так, у К.Маркса отчуждение не тождественно эксплуатации (наемного труда). Здесь он видит отношение сущности и явления, где эксплуатация наемного труда выступает «действительным проявлением» процесса отчуждения . Нам же предлагают ограничиться анализом явления, отрывая его от сущности, что можно интерпретировать как теоретическую подмену диалектики редукционизмом.
Глубинный смысл такой подмены, по нашему мнению, убрать из анализа социальности историчность и заменить ее деструктурацией, психологизмом, субъективацией. Поэтому отчуждение сводят к «аномии», «утрате смысла», «бессилию» и другим психологическим состоянием субъекта.
Вопрос о взаимосвязи отчуждения и экономического сознания рассматривался в литературе . Понимание причины отчуждения, например, при социализме в ней связывалось с противоречием между бессубъектной общественной собственностью на средства производства и необходимостью личного присвоения результатов труда. Это противоречие может быть снято лишь персонификацией собственности. При этом «персонификация собственности» понимается как разнообразие форм обособления производителей.
Однако, если с причиной отчуждения можно согласиться в части необходимости вычленения трудового вклада работника, коллектива, то с пониманием его разрешения вряд ли. Вычленять трудовой вклад через «персонификацию собственности» возможно лишь на товарно-стоимостной основе в границах функционирования индивидуально-частной, коллективно-частной форм собственности. Адекватный инструмент здесь для вычленения и оценки трудового вклада – конкуренция и коммерческий расчет по максимизации прибыли обособленного предприятия.
При нерыночных экономических отношениях трудовой вклад работника (трудового коллектива) вычленяется посредством трудоотдачи – трудового вклада экономического субъекта и степенью реализации его потенциальной полезности для общества. Тогда дифференциацию доходов можно осуществлять пропорционально трудовым вкладам работников, коллективов, разделенных на группы с относительно равным уровнем эффективности производства.
Вместе с тем, многие ученые согласны с тем, что в 80-х гг. ХХ века в Советском Союзе реально проявился социально-экономический феномен отчуждения из-за экономического формализма (противоречия между нерыночной экономической теорией и реализацией на практике оценки результатов хозяйствования по критериям рынка). Это противоречие дезориентировало, деформировало массовое экономическое сознание, порождало трудовую апатию.
В понятии «отчуждение», на уровне явления, фиксируется такая форма социально-экономических связей и отношений, которая отторгает человека от реальных процессов производственной и управленческой жизни, направляет мотивы и установки экономических субъектов в сферу удовлетворения потребностей «теневым» путем, блокируя их полноценную деятельность, угнетает и деформирует социально-психологическое состояние этих субъектов.
В этом случае отчуждение – степень накопления негативных связей и отношений противоположностей в процессе их развития . Возникая в сфере материального производства, отчуждение распространяется на все сферы жизни общества: социально-политические, правовые институты (например, образование, здравоохранение и др.), производство и потребление материальных и духовных благ. По мнению отдельных ученых, отчуждение имеет два уровня: от людей как членов социума отделяются их силы, способности и результаты их деятельности; отчужденные результаты деятельности людей становятся самостоятельным фактором, вышедшим из-под контроля, и превращаются в силу, господствующую над обществом. Вместе с тем, утверждается, что отчуждение имманентно присуще всякому саморазвивающемуся социуму, начиная со времени общественного разделения труда. Поэтому в обществе любого типа и уровня развития возможно лишь определенное смягчение степени отчуждения, которое можно реализовать воздействием на общественное сознание посредством социально-экономических реформ, повышающих ощущение социальной защищенности индивида. Получается довольно странно: отчуждение, исторически возникнув в экономической сфере, затем превращается в надисторический фантом социума, сопровождающий его до скончания времен. Но еще более странно утверждение автора, что в истории человечества встречаются общества с абсолютной, патологической формой отчуждения и одно из них – Советский Союз, а вот развитые капиталистические страны имеют его в «смягченной форме» .
К.Маркс считал, что понятие «отчуждение» объективно и адекватно анализируется лишь на уровне исторического типа экономической практики, когда в результате опредмечивания своей сущности в труде человек не узнает себя в своем продукте труда. Последний превращается в чужой, в противостоящий человеку и в качестве независимой силы.
На уровне экономического поведения понятие «отчуждение» неизбежно субъективируется и действительно может видеться в «смягченной форме» или делаться вообще бесполезным в силу расплывчатости. Так, в современной западной социологии проблему отчуждения сводят или к технологическому фактору (максимум отчужденности человека от труда и его результатов дает индустриально-конвейерное производство, а автоматизация, машинозамещение сводят отчуждение на нет, ибо там отношение к труду эмоционально), или к инструментальному отношению к труду (работа – лишь средство существования, заработка, а основная ценность – досуг).
Следовательно, при субъективации (психологизации) понятия «отчуждение» оно действительно может иметь внеисторический характер, но задача науки – исследовать объективные закономерности существования и развития социального явления. В этом случае понятие «отчуждение» имеет исторический характер и связано лишь с рыночно-капиталистической социально-экономической системой. В рыночной экономике правила рынка определяют возможности накопления капитала. Эти правила – безличные механизмы, господствующие над всеми экономическими субъектами и скрывающие отношения между трудом и капиталом, которые ведут к отчуждению человека от продукта своего труда, от процесса производства, от своей человеческой природы и от других людей, в которых он видит феномены рынка, а не человеческие качества.
Субъективная сторона отчуждения в обществе постмодерна расширяется в своем многообразии, чем затушевывает объективную его сторону. Здесь понимание отчуждения идет не от объяснения противоречия между трудом и капиталом, а от интерпретаций современных техник социокультурного манипулирования людьми. То есть отчуждение понимается через манипуляцию информацией, навязыванием своего представления о реальности («господство интерпретации»). По мнению отдельных зарубежных исследователей, «мы живем в обществе отчуждения не потому, что оно доводит до нищеты, … а потому, что соблазняет, манипулирует, понуждает к конформизму» .
Характерно утверждение британского социолога, что мировоззрение человека формирует новый облик современного социума, который можно назвать «индивидуализированное общество», в которое индивидуализация пришла надолго; все, кто задумывался о том, как относиться к ее влиянию на образ жизни каждого из нас, должен исходить из признания этого факта . Автор выделяет три главных признака такого общества, свидетельствующие о законченности процесса превращения субъекта в объект социального процесса: утрата человеком контроля над большинством значимых социальных процессов; возрастающая неопределенность и незащищенность личности перед неконтролируемыми переменами внешней среды; установка на повседневность, на текущий результат и отказ от долгосрочных целей в условиях неопределенности.
Вместе с тем автор предпринимает попытку социальной критики такого общества. По его утверждению, социум обнаруживает, что его возможности целиком зависят от переменчивых и непредсказуемых таинственных экономических и социальных сил, не допускающих над собой контроля (к ним автор относит силы международного капитала и финансов). Это ведет к утрате веры в то, что коллективным образом можно достичь чего-либо существенного, а солидарные действия способны внести перемены в состояние человеческих дел. Поэтому, существующая ситуация обычно расценивается как естественная необходимость, в которую люди могут вмешаться лишь во вред себе самим . За таким пониманием социальности стоит номиналистическая традиция понимания взаимосвязи абстрактного и конкретного в европейской философии, согласно которой мир – сумма абсолютно разрозненных предметов, а всякая их общность не более чем субъективная характеристика ума, поэтому нет никакой необходимости обращения общества к критерию практики для выявления каких-либо социальных закономерностей. Оборотной же стороной номиналистического подхода в объяснении социальных процессов выступает феноменологическая социология, сводящая содержание этих процессов к интерсубъективному выбору отдельного индивида, оторванного от своих национальных, профессиональных, семейных основ.
Практические трудности нерыночной практики связаны с теоретическим невниманием экономического сознания к природе планового фетишизма. Содержательный анализ данного понятия с позиций нерыночного теоретического и практического мышления выполнен М.С.Лангштейном в работе с глубоким научным потенциалом по реформированию, развитию нерыночной экономической практики и экономического сознания в современных условиях .
Плановый фетишизм – зеркальное (мнимое) отражение сознательного регулятора пропорций общественного производства. Регулятор – оценка результатов труда на основе нормативного ценообразования. В этом ошибка его понимания, ибо возникает соблазн «декретирования», иллюзии, что можно «осознанно исчислять стоимость отдельного изделия, закреплять результаты расчета в директивной цене и держать в ежовых рукавицах ту самую «нечистую силу», которая несправедливо оценивает результаты труда при капитализме» .
Практика хозяйствования, однако, таких ежовых рукавиц не нашла, так как методом выражения внутренней меры эффективности нерыночного производства сделала фетиш плана. Но план, как регулятор пропорций в условиях функционирования материальных интересов относительно обособленных хозяйственных коллективов, выражает только прямую связь в нерыночной экономической системе. Он может адекватно выражать суть этой системы лишь в единстве с обратной связью – соревнованием как сравнением деловых итогов труда на основе уровня трудоотдачи (эффективности использования производственных ресурсов). Поэтому центральным звеном нерыночной экономической практики выступает планомерное соревнование, преодолевающее фетиш плана, появление экономического формализма(отчужденности).
4.2. Онтологическая, гносеологическая и социально-экономическая основы преодоления отчуждения экономической практики и сознания
Обыденное экономическое сознание отражает экономическую практику такой, какая она выступает на уровне явления и может, абсолютизируя его, принимать данные экономические связи, деятельность за сущностный уровень проявления. Подобная ограниченность обыденного экономического сознания свойственна как агентам рыночной практики, так и субъектам нерыночной практики. Для первых эта ограниченность не может быть объективно преодолена в границах рыночной практики рыночных отношений, ибо в основе всех иллюзий его агентов лежит двойственный характер труда, производящего товары, и гносеологические корни иллюзорности здесь усиливаются в процессе универсализации и глобализации рынка и закрепляются социальными корнями – классовым, корпоративным интересом совокупного собственника капитала.
В условиях нерыночного типа экономической практики остается гносеологическая причина подмены сути явлением. Эта причина в условиях социально-экономических, исторических преобразований экономической практики может породить метаморфозы экономического сознания, разрушительно воздействующие на данный тип экономической практики. Поэтому необходимы целенаправленные усилия общества, посредством соответствующего экономического воспитания и образования его членов, по повышению степени адекватности отражения экономических отношений на уровне обыденного экономического сознания и его здравого смысла.
Рассматривая обыденное экономическое сознание со стороны аксиологического характера отражательной деятельности, можно отметить принципиальное отличие этого уровня при рыночном и нерыночном типах экономического сознания. Главной ценностью рыночных экономических отношений выступает производство прибавочной стоимости, а целью обыденного экономического сознания является обслуживание товарообмена. Главной ценностью нерыночных экономических отношений выступает сам человек, а целью обыденного экономического сознания является опредмечивание сущностных сил человека (создание потребительных стоимостей).
По своему содержанию, независимо от того, каким путем оно возникло (стихийно ли из повседневной практики или сформировались в ходе воспитания), обыденное экономическое сознание не поднимается до теоретического взгляда на экономическую жизнь общества и остается совокупностью представлений об экономической практике.
Экономические представления, идеи в повседневной практической деятельности субъектов производства закрепляются и воспроизводятся в форме обычаев, традиций и т.п. и становятся постоянными элементами психологической сферы сознания субъектов производства. На ее основе и возникает их эмоционально-чувственная деятельность. Последняя – продукт длительного исторического развития, характеризующийся преемственностью и устойчивостью «житейских» экономических взглядов, настроений, привычек, обычаев. Это проявляется нагляднее всего в том, что даже новые явления развивающейся действительности люди стараются осмыслить, «привязать» к старым, привычным формам их понимания, проявления.
В элементах социально-психологического уровня экономического сознания – экономических чувствах, стремлениях, мотивах и трудовых установках, переживаниях и других социально-психологических явлений собран и аккумулирован трудовой, жизненный опыт субъектов хозяйственной практики. Здесь возникает вопрос о соотношении обыденного экономического сознания и экономической психологии, который представлен в различных теоретических подходах и эмпирических разработках исследователей . Эти подходы и разработки основаны на анализе соотношения экономики и психологии (М.К.Бункина, В.А.Семенов), или анализе проблем сознания и поведения индивида в сфере хозяйственной деятельности (О.С.Дейнека, С.В.Малахов и другие), или анализе проблем экономической теории (экономического знания) с позиций психологии (В.Н.Машков и другие). Социально значимой общей тенденцией здесь выступает отход экономистов от предельной формализации экономического знания, а психологов – от чрезмерного эмпиризма в исследовании экономического образа жизни. Это проявляется, в частности, в усилении субъектного подхода в экономической психологии, что имеет важное значение в повышении уровня экономической культуры, формирования социально-этической экономической идеологии.
В современной литературе различают макроэкономическую психологию и микроэкономическую . В первую входят психология предпринимательской деятельности, психология денег и инвестиционного поведения, психология поведения на рынке труда и т.п. Задачей макроэкономической психологии является поиск ответов на вопросы о психологических последствиях смены экономического уклада в результате трансформационных процессов, о прогнозах экономического поведения различных групп населения в развивающейся экономической среде. Ответы на эти и другие вопросы могут быть использованы при формировании социально ориентированной государственной экономической политики.
Микроэкономическая психология изучает проявления психологических факторов в сфере производства и управления (мотивация трудового поведения, анализ вертикальных – горизонтальных коммуникаций в хозяйственной деятельности и др.). Ее основная задача – служить руководством для экономически активных людей в границах данных экономических отношений. Без выделения и всестороннего исследования экономической психологии (как чувственно-эмоционального компонента экономического сознания) невозможна научная теория экономического сознания, ибо остается неясным до конца функционирование экономической идеологии, механизм ее действия через экономические интересы, экономические убеждения и т.д. Это объясняется тем, что существуют рыночная экономическая психология субъектов экономической практики и нерыночная. Формированию рыночной экономической психологии способствует атомизация личности, рациональность поведения с позиции выгоды/невыгоды, экономический эгоизм. Формирование нерыночной экономической психологии субъектов на принципах коллективизма, трудовой солидарности, нестяжательства возможно в условиях самореализации способностей каждого и при экономическом, социально-этическом ограничении проявлений, реализации личных и групповых экономических интересов субъектов экономической практики, когда они противопоставлены общественным.
Рыночная практика закрепляет, воспроизводит антагонизм между личными и общественными экономическими интересами в форме экономического эгоизма . Это происходит в силу того, что и практически, и теоретически критерием эффективности производства в этих условиях является прибыль (ее норма – для малого и среднего бизнеса, ее масса – для крупных корпораций). Прибыль же есть превращенная форма прибавочной стоимости и в своем движении не может «выпрыгнуть» из законов товарного производства. Поэтому увеличение прибыли – это уменьшение (сокращение) необходимой и увеличение прибавочной части труда. Данное обстоятельство выступает объективной причиной экономического эгоизма собственников капитала.
Нерыночные экономические отношения, становясь универсальными и господствующими, то есть развивающимися на собственной обобществленной основе, создают условия реализации действительного всестороннего развития всех и каждого. Тогда «имеет место не сокращение необходимого рабочего времени ради полагания прибавочного труда, а вообще сведение необходимого труда общества к минимуму, чему в этих условиях соответствует художественное, научное и т.п. развитие индивидов благодаря высвободившемуся для всех времени и созданным для этого средствами» . При полной реализации на практике последнего условия будет «снятие» противоречия между личными и общественными экономическими интересами, отчужденности сознания и практики. Вместе с тем надо видеть и сложную диалектику экономических интересов индивидов, социальных групп, общества внутри данного типа экономических отношений, обусловленную видами практической деятельности и отношениями собственности на средства производства. В основе дифференциации экономических интересов лежит диалектика общего и единичного в реализации особых форм отношений собственности определенного типа общества, но эти особые формы все же определяются господствующим типом собственности и производны от нее.
Диалектика требует значительных умственных усилий, которые в силу закона «экономии мышления» заменяются порой редукционизмом. Так, один из авторов, рассматривая психологические особенности людей при формировании экономических систем, утверждает, что рыночная экономика ориентируется на людей функционального психологического типа, мотивированного на успех и которым необходимы свобода выбора, возможности для самореализации, развития трудовой деятельности. Нерыночная («командная» - в терминологии автора) экономика ориентируется на людей установочного психологического типа, мотивированного на избегание неудачи и которым необходимы стимулирование трудовой активности, удовлетворение первичных потребностей. В итоге такой редукции делается вывод об изначальном неравенстве типов экономических систем (своеобразный экономический «расизм»): «представляется большая адекватность командной системы для гарантированного производства и реализации товаров первой необходимости, а капиталистической – для товаров, прямо не связанных с удовлетворением первичных потребностей людей» .
Противоречивость современных преобразовательных процессов подводит к необходимости использования различных теоретико-познавательных инструментов для их адекватного анализа. Это требует высокой культуры экономического мышления, экономической убежденности основных социальных групп в необходимости соответствия ментальности, ценностей хозяйственной этики общества содержанию и направленности процесса преобразования экономической практики. При этом убеждения выступают важным звеном в формировании повседневной деятельности в сфере хозяйствования: знания – убеждения – поведение – привычки. Здесь развитие знания можно представить как процесс, совершающийся от обыденного созерцания конкретного к научной обобщенности и от последней – к практической деятельности.
Истоки качественного изменения обыденного экономического сознания, главным образом, находятся не в нем самом, а в экономических условиях жизнедеятельности людей. Например, между повышением производительности общественного труда, ростом благосостояния общества и ростом благосостояния отдельного его члена есть внутренняя, но не автоматическая взаимосвязь. Также нет автоматизма в процессе формирования у отдельных индивидов и социальных групп (с позиции коллективистских, нерыночных ценностей) отношения к собственности, труду, управлению и т.д. Здесь необходима постоянная, целенаправленная деятельность государства, научного сообщества, общественных организаций, профсоюзов, школ и других социальных, экономических институтов, как по экономическому образованию и воспитанию молодежи, трудящихся, так и по экономическому механизму раскрытия указанной внутренней взаимосвязи.
Разрушение в процессе перехода к рынку многих социально-экономических институтов, не имевших утилитарно рыночную направленность (профсоюзов, системы экономического образования трудящихся – к 1983 году ею было охвачено около 39 млн. трудящихся – бригад коллективного труда, студенческих строительных отрядов и т.д.), лишило общество действенного механизма привнесения научных экономических знаний о сущностном уровне экономических знаний в обыденное экономическое сознание и психологию общества.
Роль процесса «подтягивания» обыденного экономического сознания на более высокий уровень адекватности отражения и познания экономического бытия (следовательно, сужения и преодоления консервативных, отживших сторон и тенденций в этом сознании) для развития экономических отношений, строящихся на многообразии форм хозяйствования, заключается, в частности, в том, что посредством усвоения экономически зрелым обыденным сознанием субъектов производства общих положений фундаментальной экономической теории в форме рекомендаций, методик, норм, правил и т.д. происходит реализация достижений экономической науки в хозяйственной практике, а последняя, в свою очередь, через свои результаты воздействует на экономическую теорию, обогащая ее новыми данными. В свою очередь, повышается ответственность воздействия экономического сознания на практику. Так, отклонение от главной цели производства с конца 60-х гг. ХХ века в СССР, усиление влияния квазирыночных критериев экономической практики в форме «вала» породило не только практику нерационального хозяйствования, но нанесло немалый ущерб делу воспитания человека на производстве, формированию коллективистского обыденного экономического сознания. Очевидно, для решения этой задачи даже грамотного обыденного сознания недостаточно, в силу гносеологических и социально-экономических причин, рассмотренных выше. Здесь вступает в свои права наука, задача которой заключается в сведении движения выступающих на поверхности явлений к действительному внутреннему движению , чтобы познать природу процесса исторически-определенного типа производства, распределения, обмена и потребления продуктов труда через их внутренние причины движения, преобразования.
Вместе с тем, надо учитывать и тот важный факт для теоретического анализа, что экономическая практика может выступать и как средство, мешающее правильному восприятию фактов: «Вульгарная политическая экономия считает себя тем более простой, естественной и общеполезной, тем более далекой от всяких теоретических хитросплетений, чем более она на самом деле занята только тем, что переводит обыденные представления на доктринерский язык. Поэтому чем в более отчужденном виде она воспринимает формы капиталистического производства, тем ближе она к стихии обыденных представлений, т.е. тем более она плавает в своей собственной природной стихии» . Принятие на веру наличных условий жизнедеятельности и некритический перевод их на логический уровень в сознании – отход от проблемы тождества теории и практики, а не ее решение. В гносеологическом отношении это означает, что непосредственно существующим объясняются лишь проявления сущности, а не сама сущность.
Экономическая теория порой выступает как повторение или комментарий известных положений, следствием чего является уход в «дурную бесконечность» деталей, дискуссий и т.п. Последний путь – это путь постфактум, вечно догоняющий развивающуюся, изменяющуюся экономическую практику, в то время как назначение теории дать подход к проблеме, вооружить методом ее решения.
К.Маркс в «Капитале» впервые исследовал, что уровни сознания при определенных исторических условиях не образуют взаимного перехода друг в друга, то есть буржуазное обыденное экономическое сознание и теоретическое экономическое сознание в своей фетишистской, иллюзорной природе воспроизводятся на одном уровне – рассудочном, даже тогда, когда открыта, показана и доказана их неистинность. Следовательно, причина такого положения не в гносеологических недостатках сознания, а лежит вне сознания, в реальных экономических отношениях людей, необходимым элементом которых является это сознание. Так, Маркс приходит к пониманию, что иллюзорный характер сознания не является предзаданным, вечным у людей, а выступает следствием фетишистского характера капиталистических экономических отношений, которые порождают двойственный характер продуктов труда, но одноуровневый («вещный») характер сознания .
Современная неолиберальная экономическая теория и практическое мышление агентов экономической практики (предпринимателей, менеджеров, инвесторов и т.д.) отбросили всякое различие между внешней формой проявления и сущностью экономических отношений, сведя теорию стоимости к отражению в упорядоченной форме представлений обыденного сознания этих агентов.
Возрастание роли субъективного фактора – обыденного и теоретического экономического сознания, его практически преобразующая сила измеряется степенью адекватности познания реальностям экономической жизни общества, способностью направить процесс трансформации в соответствии с природой государства, ее духовной основой и философией хозяйства, типом предпринимательства. В этом случае экономическая теория может в полной степени реализовать свою роль научной основы экономической политики и практики управления общественным хозяйством.
В настоящее время преобладает установка на интерсубъективную практическую парадигму в социологии повседневности. Такая установка исходит из необходимости замены теоретической рефлексии детальным описанием явлений, не привносящим в них теоретических или идеологических категорий, посредством обращения к типичным, незамечаемым действиям из-за их простоты и повседневности, но которые составляют основную часть социальной жизни. Здесь возникает понятие «практик» как различных упорядоченных совокупностей знаний, умений целесообразной конкретной деятельности. Например, практик экономической, политической, правовой и т.д. деятельности. В литературе выделяют две характеристики данных практик: их «фоновый» характер и «раскрывающая способность» . Фоновый характер – это совокупность принятых в данной культуре способов деятельности, навыков, традиций, обращения с различными предметами, которые обусловливают беспроблемность коммуникации. Раскрывающий характер – это деятельность в данной культуре, позволяющая тому, кто в нее вовлечен, иметь свою идентичность. Например, «быть предпринимателем». При этом быть предпринимателем в России, Германии, США – разные «практики», обусловленные разной хозяйственной этикой, традициями, менталитетом.
С позиции феноменологической социологии социальные изменения понимаются как трансмутации фоновых практик тремя способами: артикуляцией, заимствованием, реконфигурацией . Так, у М.Вебера в «Протестантской этике и духе капитализма» можно выделить эти способы: систематическое описание (артикуляция) протестантской этики, способствующее распространению этого образа жизни, превращение аскезы из маргинальной в центральную практику европейского человека (реконфигурация религиозных практик), перенос (заимствование) протестантской аскезы в сферу всякой профессиональной деятельности. В процессе развития рынка происходит новая конфигурация старых практик, которая порождает новые ценности и цели деятельности. Такое объяснение динамических процессов вполне адекватно при синхронном или диахронном анализе практик. Синхронный анализ исследует процессы практического воспроизводства и структурирования форм жизни, языка, институтов в повседневном времени, которое не содержит качественных (на уровне сущности) изменений. Диахронный анализ исследует то же, но посредством объяснения предмета анализа в границах не повседневного, а социально-исторического, изменчивого времени со своим набором независимых причин изменений этого предмета.
Такой анализ на основе рассмотренной методологии применяется отечественными социологами, которые считают, например, что конечным критерием оценки результатов реформируемой России «является преобразование социальных практик, отражающих повседневное поведение … самых массовых социальных групп. Я имею в виду трудовые, производственные, экономические, политические и правовые практики, характеризующие реальную жизнь данного общества» и содействующие активизации структур гражданского общества – общества представительной демократии собственников. Вместе с тем, вряд ли оправдано теорию общественной трансформации применять к объяснению «практик» повседневности из-за их различного уровня, природы бытия и познания.
Неоднозначность понимания сущности происходящих процессов в современном обществе обусловлена сложностью и неоднозначностью преобразований, происходящих в мире, на что обращают внимание исследователи .
Современные «глобализаторские» попытки создать новый миропорядок, повторяя основную черту существующих экономических отношений – иерархическое неравенство, основанное на капитале, не что иное, как попытки поверхностной, «поддельной трансформации» (И.Валлерстайн), ибо оставляют в неприкосновенности существующее неравенство. Так, разрыв в доходах 20% населения Земли, проживающего в самых богатых странах, и 20% населения беднейших стран составил в 1997 году 74:1.
Экономическая практика капитализма более четырехсот лет разрешала свои внутрисистемные кризисы тремя экспансионными механизмами: 1) непрерывным технологическим развитием, 2) пролетаризацией населения, 3) включением новых территорий в мировую рыночную экономику. Эти механизмы обеспечивали циклическое развитие Запада посредством новых источников высокоприбыльной продукции, благодаря созданию новых ведущих отраслей, новых макротехнологий, посредством привлечения новых источников платежеспособного спроса, ибо большую часть национального дохода государств составляет заработная плата наемных работников. Из этих трех механизмов лишь технологические изменения не имеют видимых пределов, два же других подходят к своим естественным пределам: территориальные пределы (экологическое истощение планеты) практически достигнуты, процесс пролетаризации основного населения мира по прогнозу, например, И.Валлерстайна будет завершен в период 2000-2025 годов . В результате издержки производства в глобальном масштабе должны возрасти, а прибыль упасть: возникнет экономическое ограничение процесса накопления капитала.
Кроме того, растет коллективная сила антиглобализма, направленная против концентрации мирового капитала, против мирового универсализма, под прикрытием которого идет извлечение прибавочной стоимости и политико-экономическое господство мирового капитала над трудом.
В этих условиях экономическая практика, основанная на универсализации закона стоимости, постепенно демистифицирует технику господства капитала над трудом для большинства населения мира, что находит свое выражение в существующем парадоксе: нерыночное сознание в интернациональном масштабе формируется раньше интернациональной нерыночной практики, хотя оно подготовлено осознаваемыми пределами рыночной практики. В свое время К.Маркс заметил, что «как только меновая стоимость перестанет составлять предел для материального производства и его предел будет определяться его отношением к целостному развитию (человека и общества. – В.В.), то отпадет вся эта история с ее судорогами и страданиями» .
Господство овеществленного труда (капитала) над живым трудом объективно не может ни устранить, ни снизить разрыв в уровне жизни до социально-справедливого между носителями живого труда (трудящимися массами) и представителями (собственниками) капитала. Не может устранить все формы отчуждения в обществе. Не может выступить критерием познавательного и ценностного отношения человека к действительности. Поэтому полагание общественного труда в форме противоположности капитала и наемного руда представляет собой последнюю ступень развития стоимости и основанного на стоимости производства (К.Маркс).
Лишь при господстве живого труда над овеществленным возможна реализация всеобщности жизнеобеспечивающей трудовой деятельности. В этих условиях общественное производство и воспроизводство трансформируется в продуцирование социальности, предполагающей интериоризацию внешней необходимости в потребность всякого социального субъекта в интенсивной материально-духовной производительной трудовой деятельности как в основном способе реализации своих человеческих сил и способностей.
В итоге экономическая практика станет формой универсализации необходимого труда (через преодоление отчуждения прибавочного труда капиталом) во всеобщий необходимый труд социально равных работников, свободный от экономического и идеологического принуждения извне.
Отражением такой практики будет зрелое практическое и теоретическое экономическое сознание, регулирующее практику посредством превращенных форм и на основе взаимного обогащения научного познания и практики.
Важной современной теоретической и практической задачей выступает дальнейшее теоретико-познавательное «расколдовывание» товарного мира с последовательно материалистических позиций.
Общую логику трансформационного процесса рыночной практики можно представить следующим образом: меновая стоимость и капитал как ее превращенная форма отрицают полезность, потребительную стоимость рабочей силы, составляющей необходимое условие и способ существования капитала. Отрицая потребительную стоимость, меновая стоимость отрицает саму себя. Следовательно, производство, основанное на законе стоимости, имеет свои границы и исторически преходящий характер. На смену рыночной практике (и соответствующему ей гражданскому обществу) приходит другой тип экономической практики и новый тип общества, законом воспроизводства которых становится закон потребительной стоимости .
В отечественной литературе активно разрабатываются концепции производства как производства человеческих сил и преодолевающие сведение производства к производству вещей (В.Г.Долгов, Н.Ф.Дюдяев, В.Я.Ельмеев, В.Л.Иноземцев и другие). Однако, вряд ли можно согласиться с В.Л.Иноземцевым, который говорит, что понятие стоимости имеет смысл, когда человек решает задачу преодоления внешних материальных обстоятельств, а где теряется материально мотивированная деятельность, там теряется стоимость и возникает творчество – новый тип производственной деятельности как переход от рыночного хозяйства к новой форме товарного производства» . Эта мнимая трансформация объективной стоимости в субъективную полезность не что иное, как проявление теории постмодерна применительно к экономике. Автор предлагает «научное» оправдание социально-экономического паразитизма богатых стран: их «творчество» базируется на нетворчестве, т.е. неэквивалентной эксплуатации остальных стран.
Представители самых разных направлений гуманитарного знания решают по-своему проблему пределов роста природо-затратного производства, основанного на меновой стоимости. Так, французский философ-персоналист Э.Мунье считал, что «капиталистическая экономика – это … экономика, в которой личность подчинена потреблению, а оно само подчинено производству, производство же в свою очередь служит получению спекулятивной прибыли» . Он предложил принципы экономики, служащей целостной личности: доход личности определяется вкладом ее в производство, производство – в зависимости от потребления, а потребление – в зависимости от этики человеческих потребностей, включенной в целостную перспективу личности.
Американский экономист и социолог И.Валлерстайн считает, что капиталистическая микроэкономика вступила в период исторического кризиса, когда она должна будет в течение 25-50 лет фундаментально перестроена, либо она разрушится как система из-за исчерпания возможностей действия закона стоимости. Чт; явится в результате социально-экономической трансформации – открытый вопрос, ибо будущее и «неизвестно нам, и зависит от нас» .
Российский экономист, философ, социолог В.Я.Ельмеев с последовательно материалистических позиций находит причину тупиковости рыночной экономики, подчиненной производству прибыли в стоимости, в несовместимости стоимостной парадигмы с социально-экономическим развитием человеческого сообщества . Согласно закону стоимости, результаты деятельности всегда тождественны (эквивалентны) затратам на их получение. При производстве стоимости нельзя добиться никакого превышения стоимости результата над стоимостью издержек. Тогда, в равновесной рыночной экономике, прибыль, как разница между нормой затрат и доходом, равнялась бы нулю. Но прибавочная стоимость и ее производные (прибыль, процент, рента) составляют основу рыночной экономики и они никуда не исчезают. Прибавочная стоимость эквивалентна прибавочному труду, который ее создает, но которую у него отчуждают и присваивают другие. Это происходит в результате неэквивалентного обмена стоимости на потребительную стоимость рабочей силы (труда). Отсюда развитие рыночной экономики во всех ее формах основано на увеличении прибавочного труда и уменьшении необходимого труда работников.
Действительное же развитие общества и человека как полноценной творческой личности возможно на иной, потребительностоимостной основе – на неравенстве затрат и результатов труда, их неэквивалентности. Не стоимость будет результатом такого труда, а потребительная стоимость, то есть результат, превосходящий затраты в форме прибавочного продукта, и в форме высвобождаемого, сэкономленного труда. Этот избыток продукта труда над издержками поддержания труда был и остается основой всякого общественного прогресса. Кроме того, если исходить из потребительностоимостной основы, то общей формой обращения (вместо такой же формы обращения стоимости при рынке: Д-Т-Д и Д-Д') становятся фигуры Ч-П-Ч (человек – продукт производства – человек) и Ч-Ч' (человек – развитый человек), то есть обращение капитала как стоимости заменяется обращением «человеческого» капитала – человеческого развития как формы основного богатства общества.
Рассмотренные подходы к перспективам развития человеческого общества объединяют, на наш взгляд, понимание того, что рыночная экономика – система «расчеловечивания человека», отчуждения человека от труда, вещей, самого себя. Возвращение человека к полноте своей жизни, к объективации себя как личности, возможно только с преодолением цивилизации господства вещей как символов господства денег.
По утверждению Й.Шумпетера, «…вещи и души трансформируются таким образом, что становятся все более податливыми к социалистической форме жизни» . По авторитетному мнению, в настоящее время реализуется ранняя стадия трансформации капитализма в социализм и ее движущей силой является экономический процесс . Особенностью этого трансформационного процесса является то, что его «переживают» не общества в национальных границах, а «миросистемы». То есть, это не индивидуальный, не разовый процесс преобразования, а интернациональный, и постепенный, посредством расширяющихся усилий применения внутри капиталистического мира – экономики социалистических форм и социалистических ценностей. Онтологическая причина такой трансформации в том, что общечеловеческие нормы практических общественных отношений изначально были коллективистскими, поэтому объективное содержание исторического процесса заключается в реализации инвариантов обобществленной производственной и социальной практики .
Формирование и развитие нерыночного экономического сознания в международном масштабе делает реально возможной прозорливую мысль Ф.Энгельса о том, что взгляд об определяющем влиянии сознания на условия жизни людей «лишь в более или менее отдаленном будущем может стать соответствующим действительности, поскольку люди будут заранее знать необходимость изменения общественного строя, вызванную изменением отношений, и пожелают этого изменения прежде чем оно будет навязано им помимо их сознания и воли» . Такое экономическое сознание явится активной общественной силой воздействия на процесс перехода от мировой капиталистической практики жизнедеятельности к мировой социалистической практике, ибо это «может быть единственной альтернативой Армагеддону» (И.Валлерстайн).
Аргументом такого утверждения выступает и тот факт, что трансисторический вектор изменений, преобразований типов и форм социально-экономической деятельности объективно, в своей основе, несет коллективистское содержание и структуру. Общечеловеческие нормы социальной практики (разум, добро, справедливость) изначально были коллективистскими и, несмотря на все «зигзаги» истории, выступали и выступают принудительной силой для общественного сознания народов.
4.3. Социально-экономические условия становления нового экономического сознания
Рассмотрим взаимосвязь экономического сознания и экономической практики российского общества посредством сравнения их состояний до и после начала процесса преобразования из одного типа в другой на основе критериев, принятых в литературе . Также дадим основные характеристики трансформации экономического сознания и экономической практики на основе разработанных критериев классификации социально-экономических трансформаций .
Социологический анализ экономического сознания и экономической практики осуществлен на основе их структурной операционализации посредством ведущих доминант, но которые не исчерпывают всего содержания этих сознания и практики. Однако они выражают сущностные черты, совокупность и степень развития которых определяет тип экономического сознания и тип экономической практики. Характеристики экономической практики и экономического сознания российского общества представим следующим образом в табл. 4.1 и 4.2.
Данные таблиц 4.1 и 4.2 показывают не только характеристики экономического сознания и практики российского общества, но и изменение факторов, определяющих их содержание.
Влияние различных факторов на динамику трансформации экономической практики и экономического сознания представим в табл. 4.3 и 4.4.
Данные характеристики получают адекватное отражение в характеристиках изменения экономического сознания.
Итак, система экономических субъектов (индивиды, социальные группы, классы, партии, финансово-промышленные группы и т.д.), которые различаются направленностью своих экономических интересов, формой трансформационной активности, функциями, ролью в экономической практике, выступает движущей силой трансформационного процесса. По мнению отдельных исследователей, из всех видов массового поведения населения для трансформационного процесса наиболее важны адаптационное (иннновационная и пассивная формы) и реактивно-протестное . Ибо их соотношение (поиск новых способов действий, адекватным меняющимся условиям жизнедеятельности или непринятие этих условий) влияет на глубину, интенсивность и направление преобразований общества.
Таблица 4.1
Характеристика экономической практики российского общества в
80-90-е годы ХХ века
Показатели Периоды
1980-е годы 1990-е годы
1. Материальная деятельность людей, детерминированная определенными нормами и ценностями Общенародная, государственная собственность (95%). Государственная монополия на внешнеэкономическую деятельность. Ресурсы распределяются централизованно. Товарно-денежные отношения – инструмент плана. Ценностный критерий практики жизнеустройства – «увеличение досуга».
Частная собственность (>60%). Создана рыночная инфраструктура практики. Процесс универсализации товарно-денежных отношений. Внедрение в практику нормы индивидуальной выгоды и ценности «увеличение комфорта».
2. Технологии деятельности, т.е. виды материальной деятельности в системе общественного разделения труда Структура видов деятельности (и занятости), присущая индустриальному обществу. Сфера услуг недостаточно развита (<50%). Реструктуризация видов деятельности (и занятости): сокращение доли обрабатывающей промышленности при росте сферы услуг. Получают развитие виды деятельности, характерные для рынка: инвесторы, предприниматели, риэлторы, маркетологи и т.д.
3. Цели и средства материальной деятельности, обусловленные экономическим знанием Материальная деятельность – на достижение социальных целей и нормативов трудового образа жизни. Во второй половине 80-х годов начинает доминировать «ведомственность» как обособление целей деятельности отраслевых министерств. Средство – «региональный хозрасчет». Происходит утрата системности практики (планов и действий народного хозяйства).
Материальная деятельность – на достижение конкурентных преимуществ отраслей, предприятий. Начинает доминировать установка на коммерческий успех. Ей подчинены технические, институциональные средства достижения цели с использованием знания о рынке.
Таблица 4.2
Характеристика экономического сознания российского общества в
80-е – 90-е годы ХХ века
Показатели Периоды
1980-е годы 1990-е годы
1. Отношение к труду Обязательность и всеобщность труда. Равенство субъектов трудовых отношений. Патернализм. Стабильность рабочего места. Зарплата – основной вид дохода. Получает распространение стереотип мышления «труд – поденщина». Инструментальное отношение к труду. Неравенство субъектов (агентов) трудовых отношений определяется неравенством места работы. Неуверенность в рабочем месте. Снижение требований к организации труда и к его условиям. Зарплата – один из видов дохода.
2. Отношение к собственности Неприятие большинством населения частной собственности, особенно на землю. Получает распространение стереотип мышления «общественная собственность – ничейная», «чужая». Дифференцированное отношение к частной собственности. «Элита» (1,5% населения) и «средний класс» (22% населения) – положительно. «Бедные» и андеркласс (77,5% населения) – отрицательно.
3. Отношение к производству Установка на трудовое общество, где реализуется принцип «каждый – по способностям, каждому – по труду». Неприятие значительной дифференциации в распределении и потреблении производственных благ. Установка на справедливые трудовые нормы, моральные стимулы. Оптимистическое экономическое настроение. Получает распространение стереотип мышления «зарплата – гарантированное жалованье». Инновационная адаптация собственников капитала и части политической, интеллектуальной, инженерно-технической элиты общества. Пассивная адаптация наемных работников. Установка на материальные стимулы деятельности. Дифференцируется оптимистическое/пессимистическое экономическое настроение в зависимости от наличия собственности, вида деятельности, возраста. Воспроизводство отчужденности индивидуального, группового, массового экономического сознания.
4. Отношения между работниками Коллективизм как форма трудовых отношений. Социально-психологический микроклимат трудовой состязательности. Получает распространение формализм в социалистическом соревновании и стереотип мышления «уравниловка». Растет дефицит коллективизма, трудовой солидарности. Усиление социальной дифференциации различных групп работников как между группами (исполнителей и управленцев), так и внутри самих групп. Появляется конкуренция между наемными работниками за рабочие места.
5. Отношение к управлению Соединение у работников функций управления и исполнения. Получает развитие стереотип «маленького человека». Неразвитость навыков деловитости. Невысокая культура управления. Ориентация на партнерские отношения с руководством, работодателем. При этом растет экономическая отчужденность между работодателем и наемным работником.
Таблица 4.3
Характеристика современного трансформационного процесса экономической практики российского общества
Показатели Характеристики
1. Масштаб
проявления На макроэкономическом уровне – изменения в институциональной среде: реструктуризация экономики; появление устойчивой безработицы, инфляции; зависимость от международных финансовых институтов. Процесс воспроизводства идет в деформированно-ограниченном виде. Резкое снижение сбережений населения.
На микроэкономическом уровне – формируется конкурентное поведение предприятий. Идет снижение капиталовложений в развитие промышленных предприятий и ввода в действие основных фондов. Незначительный рост производительности, архаизация многих видов экономической практики.
2. Факторы
преобразования Внутренние – нарастание в 80-е гг. ХХ века экономического формализма в хозяйственном механизме, стимулировавшего затратные методы работы, что закреплялось и в экономическом мышлении.
Внешние – необходимость контроля над энергоресурсами страны со стороны индустриально-развитых стран.
3. Причина
преобразований Неадекватное внутренним условиям развития разрешение назревшего противоречия между производительными силами страны и производственными отношениями.
4. Движущие
силы Инновационно-адаптивная – часть партийной, государственно-политической, интеллектуальной, инженерно-технической элиты общества (около 7% населения); теневая экономика, финансово-промышленные группы.
Пассивно-адаптационная – часть «среднего класса», «бедные» и андеркласс.
5. Характер и
динамика преобразований Значительное разрушение существовавшей системы централизованно-плановой экономики. Быстрое создание основных институтов рыночной экономики, но их «запуск» тормозится из-за корпоративных интересов финансово-промышленных групп. Это делает институты «квазирыночными». Идет продвижение страны на периферию капиталистического мира – экономики.
Трансформационные социально-экономические процессы 90-х гг. ХХ века в России способствовали массовому засилью товарно-фетишистских иллюзий и предрассудков обыденного экономического сознания, формированию различных метаморфоз общественного сознания россиян. Поэтому ключевая роль в трансформационном процессе становления нового экономического сознания принадлежит возрождению коллективистских ценностей, традиций, национальной ментальности, национальных экономических интересов, социалистической идеологии.
Вместе с тем, многочисленные социологические исследования состояния, динамики индивидуального, коллективного, массового экономического сознания
Таблица 4.4
Характеристика современного трансформационного процесса экономического сознания российского общества
Показатели Характеристики
1. Масштаб
проявления На макроуровне (социетальном) – изменения в восприятии жизнедеятельности общества (аномия, травма, отчужденность).
На микроуровне (личностно-групповом) – социально-психологические изменения отношения к труду, мотивации материальной деятельности.
2. Факторы
преобразования Внутренние – нарастание в 80-е гг. ХХ века противоречий между социалистическим теоретическим уровнем экономического сознания и товарно-рыночным обыденным уровнем экономического сознания.
Внешние – идеи еврокоммунизма, воспринятые частью партийно-государственной, интеллектуальной элиты общества; нарастающее использование социальных технологий манипулирования массовым сознанием через внешние средства массовой информации (печать, радио, телевидение).
3. Причина
преобразований Развитие новых систем идей, интересов, направленных на изменение способа производства. Принятие государством ряда законодательных актов, направленных на подрыв государственной собственности и системы планирования экономики.
4. Движущие
силы Инновационно-адаптивная – часть партийно-государственной, интеллектуальной элиты общества, связанной с международными социально-экономическими институтами (МВФ, ВБ, ВТО, Фонд Сороса и др.), крупные деятели теневой экономики, а также значительная часть среднего класса.
Пассивно-адаптационная – наемные работники, маргинальные группы.
5. Характер и
динамика преобразований Быстрый процесс «надлома» традиционных ценностей, проявившийся в распространении «расколотого», «ложного», «маргинального» и других девиантных видов экономического сознания, экономической психологии. Происходит последовательная смена влияния на общество экономических идеологий: социалистическая ; демократическая ; либеральная ; консервативная (национально-патриотическая).
населения России, других стран СНГ показывают, что обыденное экономическое сознание имеет глубокие корни коллективистских норм, ценностей и мотиваций. Можно согласиться с мнением, что общество «переживает не революцию сознания, а своеобразную линьку своего менталитета», если уточнить, что «линькой» охвачены сравнительно небольшие социальные группы управленцев, предпринимателей, собственников крупного капитала. Так, состояние массового экономического сознания россиян в 1995 г. свидетельствовало о преобладании пассивной формы адаптации к трансформируемой экономической практике при доминировании в нем негативных чувств и ощущений . По-прежнему в массовой экономической культуре стран бывшего Союза приоритетное положение отдается работе на предприятиях, которые обеспечивают долговременную занятость и социальную защиту работника .
Отношение к собственности неоднозначно в массовом экономическом сознании россиян: они признают как собственность на основе своего труда, так и собственность на основе чужого труда, но сторонников второго типа (нетрудовой собственности) незначительное меньшинство, ибо по российской ментальности хозяйствующие субъекты должны быть самостоятельны и действовать по собственному разумению и собственной инициативе, но не только ради самих себя, что характерно для западного человека, а в конечном итоге во имя «общего дела». Плоды такого дела должны стать в той или иной степени доступными для всех и способствовать улучшению жизни в целом. Поэтому «экономическое» в сознании россиян не отделено от «социального», а понятие экономического успеха связывается не столько с индивидуальными усилиями, сколько с коллективными усилиями, с некоторым собирательным «мы» .
В странах бывшего Союза еще сильны характеристики коллективистского экономического сознания (например, идея социальной справедливости) из-за воздействия социальной памяти. Поэтому можно говорить о наличии внутренних, субъективных, условиях становления нового, аутентичного социализму нерыночного обыденного, массового сознания народов России. Теоретический же уровень сильно деформирован как существующей практикой формирования рынка, так и деятельностью части ученых, занимающихся апологетикой рынка. Поэтому нужна структурная перестройка самой экономической практики, отвечающей традиционному жизнеустройству России, ее собственным экономическим интересам. Здесь возможны два подхода, требующие сильной политической воли государства (которой пока нет). Во-первых, экономическая практика, наряду с экономическими показателями, должна включать показатели социального развития качества жизни территории (на Западе это, в определенной мере, реализует концепция экономики “welfare state”). Во-вторых, должна быть реализована концепция территориальных производственно-социальных комплексов на основе производственно-финансовой межотраслевой и потребительской кооперации, координируемой региональными программами подчинения рынка корпоративным задачам повышения уровня жизни населения страны, а также формирования двухсекторной экономической практики (рыночной – для приспособившихся к нему предприятий и планово-управляемой – для всех остальных участников рынка, на основе внутренних платежных средств, защищенных от иностранной конкуренции и внутренних твердых цен, обеспечивающих рентабельность большинства участников плановых программ деятельности) .
Конечно, и тот и другой подходы имеют немало открытых вопросов. Так, социальное планирование экономических отношений предполагает социалистический тип экономической практики, а это дело относительно отдаленного будущего. Территориальные производственно-социальные комплексы уже были опробованы на практике в СССР, капиталистических странах и доказали свою эффективность. Поэтому экономическая теория трансформирования либеральной экономической практики российского общества нуждается в переосмыслении с точки зрения нерыночной практики, в переводе на язык практического мышления (язык методик, рекомендаций, программ и т.п.). Когда раскрытые теорией тенденции нерыночного социально-экономического развития приобретут характер должного, полезного для жизни и закрепятся в экономическом мышлении (как понятийно-рациональном уровне экономического сознания), оно станет преддверием к реальному действию, стремлением знания к своему практическому осуществлению.
Поэтому, чтобы экономическое сознание могло превратиться в экономическую силу, направляющую и регулирующую социально-экономическое развитие общества и человека, необходимо овладевать всем объемом и качеством современных научных экономических знаний. Такие знания расширят кругозор и исторический горизонт экономического мышления, способного преодолеть отчужденность труда, чтобы эффективно, творчески управлять производством, реализацией адекватной человеческому развитию экономической практики в России.
Диалектика требует монистической трактовки экономической практики теоретическим экономическим сознанием. Критерий здесь – выявление господствующей формы собственности: частной или общественной. Но та же диалектика требует внутреннего разнообразия в реализации типа экономической практики, обусловленного господствующей формой собственности. Нельзя все сводить к дилемме «план – рынок». Такой механический редукционизм теоретической модели «в чистом виде» к практическому ее приложению к действительности дает лишь огосударствление экономической практики, ее отчужденность для субъектов этой практики.
Необходимо поощрять и развивать разнообразные хозяйственные уклады, повышающие устойчивость нерыночной социально-экономической системы: малые предприятия в транспортной, торговой, производственной сфере, семейные предприятия общественного питания, колхозный рынок, рынок сэконд-хэнда и т.п., чья деятельность обладает логикой товарности и собственной динамикой эффективности малых масштабов деятельности. Здесь, на стыке разных форм собственности, где естественно возникает экономическое обособление производителей продукции в товарной форме (вещей и услуг), можно без угрозы для прочности нерыночной экономической практики использовать товарно-рыночный механизм ценообразования, соизмерения результатов труда. Соотношение 1:5 или 1:4 между разнообразными экономическими укладами, представленными индивидуальной частной, коллективной частной, смешанной (частной и государственной) формами собственности и господствующей государственно-общественной формой собственности (по мнению отдельных авторов: А.И.Субетто и др.) будет способствовать устойчивости функционирования нерыночной экономической практики за счет легкой адаптации отмеченных укладов к динамичным изменениям социально-экономической системы, отвечающим вызовам времени.
Вместе с тем, теоретическое экономическое сознание не должно никогда упускать из виду принципиальную монистическую посылку в понимании и объяснении феноменологии экономической практики: «потребительностоимостной» монизм или «стоимостной». Первая или вторая монистическая парадигма задает все разнообразие интерпретаций нерыночной или рыночной экономической практики. Другими словами, общества труда или общества капитала. Тогда многое становится яснее и прозрачнее в осмыслении современных социально-экономических реалий. Так, современный технотронный мировой уровень развития производительных сил, который западное капиталистическое общество в виде «информационного общества» пытается использовать в конъюнктурных, геополитических целях для максимизации позиций мирового капитала, «выводит человеческое общество на новый этап реального, экономически обусловленного обобществления труда» . Растущее машинозамещение труда в капиталистических странах (в России процесс замедлился из-за либеральных реформ 90-х гг. ХХ века) подготавливает и соответствующие этому этапу развития производительных сил экономические отношения: с централизацией распределения труда и материальных ресурсов, интеграцией хозяйственных связей между непосредственным производством и сферой конечного потребления. Объективная необходимость такого соответствия вытекает из противоречия, неразрешимого при стоимостном подходе: растущая производительность труда снижает его эффективность, рассчитываемую по величине добавленной стоимости (чем выше производительность труда, тем ниже стоимость единицы продукции). Логика процесса развития рыночной экономической практики (со стороны производительных сил) показывает, что корпоративная форма интеграции хозяйственных связей «дрейфует» в сторону более развитой сетевой формы организации общественного воспроизводства . Но это не что иное, как плановая форма его организации. При соединении ее с соревнованием по результатам трудоотдачи последует преобразование рыночной практики в нерыночную. То есть, если корпорации станут звеньями разнообразных сетей массового обслуживания, то критерием эффективности производства станет не прибыль производителя, а экономия времени конечных потребителей продукции.
Конечно, хитрость «капиталистического разума» будет продолжать искать способы сохранения капиталистической формы присвоения результатов общественного труда. Капиталократия продолжает процесс атомизации и овещнения территориальных пространств, обществ, индивидов, их сознания, который был подвергнут анализу в данной работе. Это ей успешно удавалось ранее и удается в настоящее время . Вместе с тем, историческая практика показывает, что развивающиеся с 80-х годов ХХ века технотронные производительные силы имеют самодвижение в русле обобществления труда, приближая современное капиталистическое общество либо к саморазрушению (при сопротивлении капитала), либо «к повороту от закона прибавочной стоимости к закону экономии труда и, далее, к закону увеличения свободного времени трудящихся» . Другими словами, качественное развитие производительных сил (производительности труда) предполагает рост потребительной стоимости и уменьшение стоимости продукта труда, обобществление труда и производства, что подрывает частную собственность, отчуждение труда и стоимостную их основу. Следовательно, правда труда эволюционно одолевает неправду капитала и переход человечества к «технотронному обществу» может ускорить процесс трансформации рыночной практики в нерыночную. Этот исторический оптимизм базируется и на понимании, что жизнь и богатство общества всегда будут стоять на труде, поэтому, сколько времени и как будут трудиться люди будущего общества, должно определяться не стоимостью рабочей силы, не усилиями получения прибыли, а разумными потребностями людей и полезностью нужных для этого материальных и нематериальных благ. Такое понимание на обыденном и теоретическом уровнях должно производиться и воспроизводиться практическими нерыночными условиями жизнедеятельности, жизнеустройства общества.
Конечно, переход к таким условиям должен учитывать как объективные особенности развития того или иного общества, так и объективные тенденции к кооперации деятельности всех человеческих обществ, отражающих рост планируемого начала совокупного общественного интеллекта в управлении будущим. Для российского общества процесс преобразования экономического строя с возвращением главенства в нем социальности может быть (в общих чертах) следующим: переход от мотива прибыли как цели производства к критерию качества жизни на макроэкономическом уровне; ограничение сферы действия частного уклада видами деятельности, не наносящими ущерба обществу и государству, переход к многоукладной экономике с преобладанием государственного (общественного) уклада, без упрощения институциональной структуры экономической практики; реализация концепции трудового общества, то есть достаточности потребления не в ущерб природе и обществу; технологический прогресс на потребительностоимостной основе как средство сохранения природной среды и развития человека; возрождение культурно-духовных ценностей, соответствующих ментальности общества, воссоздание его солидарного жизнеустройства; развитие свободы личности, понимаемой как уверенность в своем настоящем и будущем на основе полной занятости, способствующей самореализации в труде каждому члену общества.
Для западноевропейского общества процесс преобразования, по содержанию, во многом аналогичен, но должен при этом учитывать необходимость «наполнения» экономического сознания социальным содержанием посредством усиления социальности экономической практики (и такие тенденции наблюдаются). Вместе с тем способ средства, сроки данного трансформационного процесса являются открытыми и зависят от объективных возможностей общества постмодерна по их реализации и коллективной воли (общественного интеллекта) политической элиты, основных социальных групп.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Завершая исследование, приходишь к пониманию, что в современном обществознании есть два неравновесных по объему социально-экономических знания: развернутое концептуально и дискурсивно знание рыночно-капиталистического общества с адекватным понятийным аппаратом его исследования и формирующееся, еще недостаточно системное знание цивилизационного хозяйственного строя России, нередко описываемого заимствованным и неадекватным этому строю понятийным аппаратом неолиберализма и постмодерна. Поэтому мы во многом не знаем общества, в котором живем, и наша экономика по сути остается неизвестной экономикой из-за разрыва преемственности (концептуальной, языковой) в отечественном экономическом теоретическом знании в первой четверти ХХ века.
Трансформационные процессы, охватившие мир в последнее десятилетий ХХ века, показали силу сознательных социальных технологий, направленных на подрыв и слом самостоятельной цивилизации, жизнеустройства российского общества. Достойный ответ – возрождение страны – возможен посредством синтеза традиционных основ развития хозяйственной практики, позволяющих раскрепостить энергию народа и опереться на его созидательную самодеятельность, с научной трудовой теорией потребительной стоимости как экономики не капитала, а труда, где человек и его развитие есть истинное богатство и ценность общества.
Многие проблемы в работе затронуты в общей теоретической форме. Так, обоснована закономерность возрастающего обратного влияния экономического сознания на практику в объективном плане. Определены социальные условия превращения экономического сознания в главную доминанту общественного сознания (количественные масштабы экономической деятельности в отличие от всех других; рационализация, расчет и предусмотрительность, которые подчиняют себе и все взгляды на жизнь; нацеленность на успех, достижительность результата). Эти условия позволили выявить особенности трансформации типов экономического сознания. В результате морфогенеза особенностью современного рыночного экономического сознания стала его тотальная отчужденность: человека от человека, человека от самого себя, человека от общества и природы. Это привело к дефрагментации сознания, оно самообманывается и обманывает, предоставляя ложные теоретические инструменты либерализма и постмодерна для понимания действительности.
Особенность изменения и преобразования нерыночного экономического сознания в другом. В «наполнении» его идеологемами других форм общественного сознания (в первую очередь, науки и морального сознания) как проявление цельности мыслительной активности, выражающей цельность мироустройства мобилизационно-коллективистского российского социума. Однако в этой способности к «наполнению» есть и способность подвергаться манипуляции сознанием (теоретическим и обыденным) при помощи современных социальных технологий.
Установлены онтологические, гносеологические и социальные причины фетишизации экономической практики и соответствующего ей экономического сознания (первенство товара над созидающим его трудом; дуализм общественного бытия; универсальное воспроизводство рыночной практики на собственной основе). Это позволило не только вскрыть искаженную, мнимую сущность товарно-вещного мира, но и представить его отчужденные формы, а также показать особенности реализации метода представительства (превращенных форм) для разных типов экономической практики и сознания.
В качестве особенности современных процессов фетишизации экономического мира представлены его символизация как замещение объективной формы реальности созданной, искусственной и виртуализация как замещение объективной реальности ее образами, знаками и которую сами люди принимают за настоящую, объективную. В итоге символическая и виртуальная экономические практика и сознание выступают как предельно превращенные формы отчуждения в условиях современного капиталистического общества.
Работа не ограничена констатацией общей взаимосвязи и особенностей трансформационных процессов экономической практики и сознания. В ней предложены пути и способы преодоления отчужденности экономической практики и экономического сознания (первенство труда над капиталом; возвышение обыденного сознания до усвоения основ трудовой теории потребительной стоимости; обобществление труда и человека и др.). Указаны социально-экономические условия становления нового экономического сознания и новой экономической практики, нацеленных на удовлетворение человеческого развития как формы основного богатства неиндивидуализированного общества: формирование и развитие нерыночного сознания и его социальной базы – людей труда, подготовленного осмыслением исторических пределов рыночно-товарной практики.
Вместе с тем можно утверждать, что тема исследования далеко не исчерпана и в силу динамики анализируемых объектов, и в силу сложности, многозначности их интерпретаций.
В методологическом отношении необходимы дальнейшие исследования особенностей функционирования и активности субъектов – носителей экономического сознания (индивидов, групп, наций, этносов). Социоструктурный аспект трансформации российского общества и роли в нем экономического сознания субъектов данного процесса нуждается в дальнейшей своей конкретизации.
Ждут своего обоснования вопросы дальнейшего развития нерыночных экономических теорий (потребительностоимостной, раздаточной и др.), экономической терминологии, достаточно точно различающей традиционные смыслы хозяйствования и прозрачной для здравого смысла всех носителей русского языка. Необходим сравнительный анализ альтернативных способов мышления по поводу различных типов экономической практики. Поэтому требуется разработка социологии отечественного экономического знания, истории его идей, и серьезный научный задел в этом направлении уже представлен отдельными авторами.
Социальный анализ экономической динамики нуждается в возрождении эмпирических исследований, мониторинга массового экономического сознания и различных его субъектов-носителей по определенным проблемам (оценке состояния сознания, выявления в нем изменений, роли в трансформационных процессах).
Остаются и другие задачи (методологического, прикладного характера) по развитию научной социологии экономической практики и сознания, которые могут быть решены лишь коллективными усилиями разных авторов.
Приложение
НАСТРОЕНИЕ ПОТРЕБИТЕЛЕЙ В ДАУГАВПИЛСЕ (ЛАТВИЯ):
ДИНАМИКА И ТЕНДЕНЦИИ
В настоящее время все более важное теоретическое и практическое значение приобретают показатели социально-экономической динамики, ибо они характеризуют направленность и интенсивность происходящих процессов переходной к рынку экономики в Латвии и ее регионах. К ним можно отнести, кроме четырех классических макроэкономических показателей (темп роста ВВП, уровни инфляции и безработицы, платежный баланс страны по текущим операциям), потребительское поведение, субъективное благополучие, уровень и качество жизни и другие. Они являются, на наш взгляд, интегральными оценками таких процессов и выражаются в индексе потребительских настроений (ИПН), индексе субъективного благополучия (ИСБ) и других показателях. Сравнительная динамика ИПН разных стран, отражающего изменения в массовом экономическом сознании населения в их социальной функции потребителей, представлена на рис.1.
Дадим обзорную характеристику экономической динамики в Даугавпилсе, втором крупнейшем промышленном городе Латвии после Риги, с населением 114 тыс. человек, на основе одного интегрального показателя – ИПН, как наиболее практически значимого. Так, для государственных институций разного уровня ИПН может выступать достоверным индикатором эффективности проводимой социально-экономической политики. Финансово-кредитные учреждения на основе ИПН могут более точно определить динамику спроса на заемные средства (кредит, лизинг и т.п.) у населения страны, региона, города. Деловые люди с учетом ИПН могут принимать более взвешенные инвестиционные, маркетинговые и иные решения в бизнесе (об уровне запасов, наборе персонала, стимулировании сбыта и т.д.), особенно в средне- и долгосрочной перспективе. Если проводить регулярный мониторинг ИПН, то предприниматели смогут достоверно прогнозировать динамику потребительских расходов на товары длительного пользования и своевременно реагировать на изменения экономической конъюнктуры.
Поскольку в условиях переходной экономики потребитель живет, в основном, повседневными проблемами местной экономической жизни, местного рынка товаров и услуг, постольку региональные и городские исследования потребительских настроений, массового экономического сознания весьма актуальны, ибо позволяют выявить факторы структуры потребительских настроений (уровень доходов, стабильность цен, условия для сбережений, уровень безработицы, система социальной защиты населения и др.) по степени их значимости для агентов экономической практики данного региона и города.
Информационной основой анализа в целом и отдельных переменных потребительского поведения, самочувствия и ожиданий домашних хозяйств Даугавпилса являются материалы опросов, проведенных с использованием методики Мичиганского университета (США) в 1998-2002 годах по случайной (маршрутной) выборке, репрезентирующей по полу, возрасту, образованию взрослого (старше 16 лет) населения города. Объем выборки – 300-340 человек.
ИПН рассчитывается на основе ответов респондентов на пять вопросов, отражающих различные аспекты уверенности потребителей: 1) оценка текущего материального положения домохозяйств города по сравнению с тем, каким оно было год назад; 2) ожидаемые изменения в материальном положении домохозяйств Даугавпилса через год; 3) ожидаемая экономическая ситуация в городе через год; 4) ожидаемая экономическая ситуация в Даугавпилсе в ближайшие 3-5 лет; 5) оценка условий для крупных покупок домохозяйствами города товаров длительного пользования.
Отдельными составляющими ИПН являются индекс текущего состояния экономики (ИТС) – ответы на 1-й и 5-й вопросы и индекс экономических ожиданий (ИЭО) – ответы на 2-й, 3-й и 4-й вопросы. По каждому вопросу рассчитывается отдельный показатель: из доли положительных ответов в процентах вычитается доля отрицательных и прибавляется цифра 100. В итоге определяется значение показателя в пунктах. ИПН рассчитывается как среднее арифметическое всех отдельных показателей и его значение колеблется от 0 (худшее значение индекса, когда респонденты отвечают на все вопросы отрицательно) до 200 (лучшее значение индекса при положительных ответах на все вопросы).
Динамика ИПН в Даугавпилсе в 1998-2002 годах и его составляющих индексов показана на рис.2. Там же изображена поквартальная динамика темпов роста ВВП Латвии за тот же период.
Из рисунка видно, что динамика уверенности потребителей Даугавпилса в целом повторяет динамику темпов роста ВВП Латвии. То есть экономика города и экономика страны живут в одном ритме. ИПН вполне адекватно отражает динамику ВВП, что свидетельствует о его объективной достоверности.
В декабре 2002 года значение ИПН в Даугавпилсе, по сравнению с предыдущим годом, немного снизилось и составило 95,3 пункта. Домохозяйства города ожидают, что через год их материальное положение стабилизируется и стабилизируется экономическая ситуация в городе. Немалое число респондентов (38%) отмечают, что теперь благоприятное время для крупных покупок (мебели, компьютеров, сложной бытовой техники и т.п.). Последние четыре года повышался уровень материального благосостояния и субъективного благополучия горожан, сейчас он стабилизировался (см. рис.3).
Одной из возможных причин этого является повышение минимальной заработной платы в 2001 году в Латвии до 60 латов/мес. (100 $/мес.), а с 2003 года – 70 латов/мес. (116 $/мес.), а также рост экономической активности домохозяйств города.
Стабилизация уверенности потребителей домохозяйств Даугавпилса в связи с некоторым улучшением их материального благополучия способствовала изменению структуры их рациональных поведенческих предпочтений в своих потребительских расходах или сбережениях. Анализ данных в табл.1 позволяет выявить две группы тенденций (кратко- и долгосрочных), выражающих экономическую ситуацию в городе и отношение к ней домохозяйств.
Рассмотрим эти тенденции подробнее.
1. Краткосрочные тенденции (до 1 года):
• растут предпочтения потребителей в покупке дач и земельных участков, что свидетельствует о росте неформальной экономической деятельности внутри домохозяйств с целью увеличения денежных и неденежных доходов посредством самообеспечения, обмена услугами и внутрисемейного производства как выполнения дачей рекреационной функции и способа выживания в период социально-экономического преобразования общества;
• растет число планирующих обустроить свое жилье (квартиры), что свидетельствует о процессе дальнейшей дифференциации домохозяйств по доходу: более бедные переселяются на окраины, а богатые – в центр, но той и другой мобильности домохозяйств сопутствует ремонт жилья на основе социального статуса и материальных возможностей.
Таблица 1
Поведенческие предпочтения домохозяйств Даугавпилса в своих
потребительских расходах или сбережениях в период 1998-2002 годов
Если бы в Вашем распоряжении оказалась крупная сумма денег, то как бы Вы, скорее всего, ее использовали? (в %)
(отметьте не более 2-х вариантов) 1998 г.
ноябрь
(n=300 чел.) 1999 г.
май
(n=309 чел.) 2000 г.
январь
(n=340 чел.) 2001 г.
декабрь
(n=300 чел.)
2002 г. декабрь (n=300 чел.)
1. Потратил бы на текущие нужды 21 27 23 27 26
- На покупку дома, квартиры 26 21 25 22 24
2. На покупку дачи, участка земли 5 4 1 8 6
3. На покупку автомобиля 5 7 7 9 10
4. На покупку акций, других ценных бумаг 5 4 7 6 5
5. Открыл бы свой бизнес 21 28 25 17 18
6. Положил бы в банк под проценты 10 8 15 11 10
7. Потратил бы на лечение 16 10 12 22 22
8. Потратил бы на обустройство жилья (евроремонт и т.д.) 17 19 16 23 19
9. На хорошее профессиональное образование за границей (своё, детей) 35 32 36 25 21
10. На отдых, развлечения, путешествия 10 13 9 10 8
11. Другое 5 4 22 4 6
2. Долгосрочные тенденции (3-5 лет для переходной экономики):
• падение значимости предпринимательства. Значительная дифференциация домохозяйств по доходу с господствующей долей бедных привела к падению рентабельности обычных для переходной экономики видов бизнеса: мелкой торговли и посредничества. Для организации среднего и крупного бизнеса нужны значительные инвестиции, которыми местные предприниматели не располагают. Тому подтверждение, например, покупка транснациональной торговой компанией “Mego” в 2001 году двух универсамов у местной фирмы «Гурон». Мелкий же бизнес в Даугавпилсе больше рассматривается как одна из форм выживания на основе самозанятости, а не как перспективный вид экономической деятельности;
• значительно возросла у домохозяйств потребность в расходах на поддержание здоровья, лечение. На наш взгляд, это вызвано следующими факторами: удорожание медицинских услуг, отсутствие государственных программ профилактики заболеваний (простудных, легочных), «экономия» на своем здоровье у людей из-за резко подорожавшей системы обращения к врачу и покупки лекарств в аптеках, сдвиг рациона продуктов питания в сторону «товаров Гиффена» и др.;
• снижается потребность в профессиональном образовании за границей, что можно объяснить следующими факторами: идет объективный демографический процесс сокращения количества учащейся молодежи в городе; образование за границей стоит значительно дороже, чем в Даугавпилсе, где конкурируют между собой пять вузов, транспортный колледж, несколько профессиональных училищ; меньше стал цениться престиж зарубежного образования по традиционным профессиям (юрист, экономист, инженер) на местном рынке труда, ибо место получения диплома практически не влияет в настоящее время на величину заработной платы на данном рынке.
На основе полученных результатов исследования можно сформулировать некоторые выводы по изменению массового экономического сознания населения города.
1. Стабилизация уровня уверенности потребителей Даугавпилса связано, с одной стороны, с некоторым ростом материального благосостояния домохозяйств, а с другой стороны, с пассивной адаптацией их к существующим условиям жизнедеятельности.
2. Домохозяйства Даугавпилса ожидают относительной стабилизации своего материального положения и экономической ситуации в городе в ближайшие 12 месяцев.
3. Потребительский оптимизм способствует стабилизации уверенности горожан, их готовности идти на значительные расходы в покупке крупных вещей для дома, в том числе и с использованием привлеченных средств (кредит, лизинг).
4. По сравнению с прошлыми годами жители Даугавпилса будут меньше вкладывать средства в открытие (развитие) бизнеса, в профессиональное образование за границей. Однако они больше будут вкладывать средства в свои первичные потребности (здоровье, жилье, безопасность).
Данные выводы могут, в определенной мере, служить ориентиром для корректировки социально-экономической политики самоуправления города.
Содержание
ВВЕДЕНИЕ 3
Глава 1. ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ ЭКОНОМИЧЕСКОГО СОЗНАНИЯ И ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ПРАКТИКИ 10
1.1. Экономическое сознание и экономическая практика: основные определения 10
1.2. Обусловленность экономической практики экономическим сознанием 23
1.3. Воздействие экономического сознания на практику как проблема экономической культуры 36
Глава 2. ИСТОРИЧЕСКАЯ ДИНАМИКА ЭКОНОМИЧЕСКОГО СОЗНАНИЯ И ПРАКТИКИ 47
2.1. Методологические основы анализа трансформации общественного сознания 48
2.2. Пределы трансформации экономической практики и экономического сознания 59
2.3. Особенности преобразований экономической практики и сознания в различных типах общества 67
Глава 3. ФЕТИШИЗАЦИЯ, СУБЪЕКТИВАЦИЯ И ВИРТУАЛИЗАЦИЯ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ПРАКТИКИ И ЭКОНОМИЧЕСКОГО СОЗНАНИЯ 80
3.1. Онтологические, гносеологические и социально-экономические условия фетишизации экономической практики и сознания 81
3.2. Субъективация экономической практики и сознания 95
3.3. Виртуализация экономической практики и сознания как предельно-превращенная форма их отчуждения 107
Глава 4. ПРЕОДОЛЕНИЕ ОТЧУЖДЕННОСТИ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ПРАКТИКИ И ЭКОНОМИЧЕСКОГО СОЗНАНИЯ 117
4.1. Понятие отчужденности в современных условиях жизнедеятельности общества 117
4.2. Онтологическая, гносеологическая и социально-экономическая основы преодоления отчуждения экономической практики и сознания 122
4.3. Социально-экономические условия становления нового экономического сознания 135
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 146
ПРИЛОЖЕНИЕ 149
Научное издание
Воронов Виктор Васильевич
Экономическое сознание и экономическая практика
на рубеже веков
ЛР № 040815 от 22.05.97.
Подписано в печати 26.01.2003 г. Формат бумаги 60Х84 1/16. Бумага офсетная.
Печать ризографическая. Объем 10 п.л. Тираж 500 экз. Заказ 2597.
Отпечатано в отделе оперативной полиграфии НИИХ СПбГУ
198904, Санкт-Петербург, Старый Петергоф, Университетский проспект, 26
 |
Сервер Проза.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил сервера и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о сервере и связаться с администрацией.
Ежедневная аудитория – порядка 30 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более двухсот тысяч страниц. Более точная информация – по данным независимых счетчиков посещаемости Top.Mail.ru и LiveInternet, которые расположены справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.