| На Главную страницу НЭСШ |
В данной главе рассматривается 7 подходов к изучению общественно-хозяйственного развития России: формационный, цивилизационный, экономико-антропологический, экономический, исторический, прогрессорский, этнологический. Каждый из них сыграл или играет до сих пор важное значение в формировании представлений о траектории хозяйственного развития России. Каждый подход обладает и достоинствами, и ограничениями для решения поставленной задачи - выявления закономерностей хозяйственного развития России.
Под "подходом" понимается устойчивое направление общественно - научной мысли, опирающееся на определенный категориальный аппарат и систему исходных посылок, обладающее конвенциальным теоретическим ядром, имеющее своих классиков или признанных авторитетов, а также достаточно широкий круг последователей.
Теория социально-экономических формаций была разработана Марксом и Энгельсом в середине XIX века в противовес конструкциям младогегельянцев и иных идеалистов сводивших историю к "саморазвитию и к самопознанию духа". Тем самым было сформировано материалистическое понимание истории и разработан концептуальный аппарат для выделения и осмысления общественных отношений и лежащих в их основании хозяйственных систем.
В основе формационного подхода лежит категория "общественно-экономическая формация", которая в свою очередь включает систему определенных в рамках данного подхода понятий, таких как способ производства материальных благ, производительные силы, производственные отношения, базис, надстройка. Суть этого подхода состоит в выделении 5 общественно-экономических формаций ( первобытнообщинной, рабовладельческой, феодальной, капиталистической и коммунистической ), последовательная смена которых показывает этапы развития всемирно-исторического процесса. При этом предполагается, что каждое общество в своем развитии, как правило, проходит все эти формационные ступени.
Методология применения формационного подхода к изучению хозяйственного развития различных обществ заключалась в том, что к любому из изучаемых обществ неизменно прилагалась пятичленная схема. Любое общество, с точки зрения этого подхода, должно соответствовать признакам, отвечающим характеристике одной из формаций. В случаях, когда трудно или невозможно было добиться подобного соответствия исторической действительности "идеальному типу", делались оговорки о локальном своеобразии данной общественной структуры либо об ее " недоразвитости". Положение о том, что некоторые народы не проходили через какую-либо общественно-экономическую формацию ни в коем случае не отменяло общеисторического закона.
Надо все же отметить разницу собственно марксистского понимания истории и его последующего использования в исторических и социологических исследованиях. Главное различие, на наш взгляд, - это различие между живым организмом и мумией. Маркс, как показывает анализ его текстов, не склонен был подгонять все бесконечное многообразие истории под жесткую и единообразную схему. Об этом свидетельствует введение им таких понятий как "азиатский способ производства" и " античный способ производства", где угадывается противоположение Запада и Востока. Однако, что именно подразумевал Маркс под этими понятиями в ряду выделенных им же 5 других формаций - определенную стадию доклассового общества, разновидность раннеклассовых образований - осталось невыясненным.
Формационный подход господствовал в советском обществоведении около 70 лет. Он выступал не только в качестве теории или методологии изучения советского общества, но и в качестве идеологии. Это наложило существенный отпечаток на его догматизацию. "Выдвинутая Марксом научная гипотеза была в последствии превращена в непогрешимую догму. Марксу было приписано открытие законов исторического развития, якобы действующего во все времена и под всеми широтами...Марксизм был выведен за пределы науки, сделан предметом веры, компонентом принудительной идеологии тоталитарного строя. Это не могло не привести к вульгаризации и прямой фальсификации мыслей Маркса." [ 44, с.36 ].
Именно поэтому в конечном счете формационная теория Маркса выродилась в формационный редукционизм - "сведение всего многообразия мира людей к формационным характеристикам". [ 152, с.34 ]. При этом остались не разработанными такие фундаментальные вопросы как определение основных категорий ( особенно - производительных сил ), соотношение закономерностей разного уровня ( глобальных , региональных, страновых ), закономерности возникновения новой формации, с одной стороны, и распространения этой формации по различным регионам, с другой. [ 152, с.35 ].
Хозяйственное и общественное развитие России в исторической ретроспективе в советской историографии было переложено на " формационную шкалу". В ходе этой работы возникали трудности с идентификацией того или иного периода с формационными характеристиками. Так, длительное время велись дискуссии о том, является ли Киевская Русь рабовладельческим или феодальным обществом. В итоге периодизация хозяйственного развития России в рамках данного подхода выглядит следующим образом: IX - середина XIX вв. - феодализм; 1870-е - 1917г. - капитализм; с 1917г - социализм.
Как видно, основное историческое время, по установившейся в конечном счете периодизации хозяйственного развития России, господствовал феодализм. В то же время дискуссии о том был ли феодализм на Руси вообще, а если и был, то в какой конкретно период - долгое время являлись центральными для исторической российской науки. То же самое можно сказать и о "развитии капитализма в России". Другими словами, формационные "одежды", в которые наряжали историю России, не очень то ей и подходили.
Формационный подход неоднократно подвергался жесткой критике. И прежде всего - со стороны востоковедов. Утверждалось, что данная схема была разработана на основе одного лишь европейского материала и по этой причине не применима к истории Азии, Африки, Америки, что попытки "искусственно навязать" эту схему неевропейским регионам приводят к искажению конкретного материала, к подгонке фактов под " рецепт - схему" и, таким образом, к догматизму. [ 68 ].
Историки также осознавали, что применение пятичленной схемы чревато упрощениями и неоправданными сближениями разнородных и разнокачественных социальных систем и слабо обоснованными генерализациями. [44, с. 34 ]
После начала трансформационных процессов в России формационный подход был окончательно фальсифицирован не только прошлым азиатского континента, но и современными процессами в России, поставившими под сомнение реальность "социалистической" формации и соответственно, всю формационную траекторию общественного движения.
На мой взгляд, формационный подход крайне неудачен для понимания общественного и хозяйственного развития в России. Прежде всего потому, что он разделяет - в прямом смысле этого слова - историю России на отдельные, слабо связанные между собой исторические этапы. При этом каждый последующий этап отрицает предыдущий, описывается в разных хозяйственных категориях и тем самым блокирует поиск причин тех или иных современных явлений в историческом прошлом. Так, 1917 год являлся тем рубиконом, который разделил историю России на старую и новую.
Вторым негативным моментом применения формационного подхода к хозяйственному развитию России являлся перенос терминов западного общества на российскую почву, что придавало искаженный смысл явлениям российского общества. Так, например, помещики, вотчинники, князья, дворяне, бояре - занимающие разное социальное положение и играющие разные социальные роли на разных исторических этапах, именовались одним словом - феодалами.
Третьим отрицательным моментом для изучения хозяйственного развития России являлась собственно сама периодизация. Как отмечалось, под феодализм отводилось около девяти веков. Однако в этот период российское общество претерпевало существенные общественные и хозяйственные изменения. С тем, чтобы хоть как-то их улавливать, были введены новые категории и, соответственно, разукрупнены исторические периоды - раннефеодальное общество и поздний феодализм.
Таким образом, формационный подход, зародившись в 1850-е годы, использовался для объяснения хозяйственной жизни России на протяжении практически всего XX столетия. Догматизировавшись, он довлел над новыми историческими фактами, над любыми другими интерпретациями. И потому главный недостаток этого подхода не в нем самом, а в том, что он, будучи признанным в качестве идеологии, выступал как априорное знание, как единственно возможная схема рассуждения в рамках советской общественной науки. В то же время после отказа от формационного подхода образовалась "черная дыра". Для изучения хозяйственного развития России " необходима теория, но теория не отрывающаяся от исторической почвы; то, в чем нуждаются историки, не всеобъемлющая система, а комплекс теоретических посылок, поднимающихся над эмпирией, но ни в коем случае не порывающей с ней." [ 44, с.42 ].
В настоящее время в российском обществоведении место формационного подхода занял цивилизационный. Можно смело утверждать, что сегодня - это модный подход, подобно тому как в начале XX века моден был формационный подход. Это связано с тем, что в ситуациях исторической разорванности, резкой смене ценностных ориентаций они оба были призваны решать кардинальную проблему обновления цели и смысла истории. Если в рамках формационного подхода исторические коллизии России решались в противопоставлении капитализма социализму, то в рамках цивилизационного подхода эта историческая дилемма рассматривается как Запад - Восток или, точнее, западная или восточные цивилизации. [ 38, с. 11 ].
В основе цивилизационного подхода лежат категории "цивилизация" и "культура". Понятия "цивилизация" (в единственном числе ) и "цивилизации" (во множественном числе ) отличаются друг от друга. Идею цивилизации развили французские мыслители XYIII века в противовес понятию варварства. Цивилизационное общество отличалось от примитивного тем, что было оседлым, городским и образованным. Однако со временем о цивилизациях все чаще начинали говорить во множественном числе и в поле зрения появилось много цивилизаций, каждая из которых была цивилизована по своему.
Повсюду, кроме Германии, цивилизацию считают культурной целостностью. Немецкие мыслители XIX века провели резкую грань между цивилизацией, включающей механику, технологию, материальные факторы, с одной стороны, и культурой, которая включает ценности, идеалы и более высокие интеллектуально-художественные, моральные качества общества, - с другой. Это разграничение нигде больше признано не было, по словам Ф. Броделя, "желание на немецкий манер отделить культуру от ее основы - цивилизации - обманчиво".
И цивилизация, и культура - понятия, относящиеся ко всеобъемлющему стилю жизни народов, причем цивилизация - это культура в широком смысле слова. Оба понятия включают в себя "ценности, нормы, институты и способы мышления, которым сменяющие друг друга поколения придают первостепенное значение". [ 156, с. 115 ].
Суть цивилизационного подхода заключается в понимании того, что человеческая история - это история цивилизаций. Цивилизации представляют собой самую широкую культурную группировку людей и самый широкий круг их культурной идентификации. Цивилизацию определяют и такие общие объективные элементы, как язык, история, религия, традиции, институты и субъективная самоидентификация людей. Цивилизации смертны, но вместе с тем живут долго. Они динамичны, переживают подъем и падение, сливаются и делятся, и исчезают, оказываясь похороненными в песках времени. Фазы их эволюции в разных теориях устанавливаются по-разному, но все они сходятся в том, что цивилизации проходят пору трудностей или конфликтов, движутся к универсальному государству, а затем к упадку и дезинтеграции. Цивилизации - это не политические, а культурные целостности, поэтому они могут включать одну или много политических единиц.
Сложным вопросом цивилизационного подхода является выделение общего числа существовавших в истории цивилизаций. Оно варьируется от 23 у Тойнби до 9 у Броделя. В русской философской традиции классификация цивилизаций специально огрубляется делением на западные и восточные, с тем чтобы определить место русской (российской) цивилизации. Уже более 150 лет существуют две точки зрения на природу российской цивилизации. Одна утверждает, что российская цивилизация имеет "догоняющий" характер по отношению к Западу (ее разделяют так называемые западники ), другая точка зрения (славянофилов) заключается в том, что российская цивилизация имеет особый путь развития и потому является самобытной евразийской цивилизацией.
Запад отличается от других цивилизаций не столько тем как он развивался, сколько особым характером его ценностей и институтов. Это особенно относится к христианству, плюрализму, индивидуализму, власти закона. Европа представляет собой "источник - уникальный источник... идей индивидуальной свободы, политической демократии, верховенства закона, прав человека и культурной свободы" [ 156, с.146 ]. Они делают западную цивилизацию уникальной. Краеугольным элементом западной системы является частная собственность, лежащая в основе рыночной экономики.
Восточные цивилизации имеют другую социальную и экономическую природу. Отсутствие полноценной частной собственности, нераздельность собственности и административной власти при несомненном доминировании последней, властные отношения как всеобщий эквивалент, как мера любых социальных отношений, экономическое и политическое господство (часто деспотическое ) бюрократии - вот определяющие черты восточных обществ. Кодексы восточных империй - обычно длинные и подробные перечни обязанностей подданных перед государством, своды административных ограничений их жизненной и хозяйственной деятельности, в которые вкраплены немногочисленные права собственника. [ 38, с. 12, 13 ].
Российская цивилизация находится между Западом и Востоком, как в географическом смысле, так и в общественном. Ее формы государственного устройства и хозяйственной деятельности отличны и от чисто западных и от чисто восточных аналогов, в то же время в российской жизни присутствует синтез, как бы диалог двух культур "запад - восток". Именно это породило бесчисленную литературу и бесконечные дискуссии о природе российской цивилизации и о траектории ее социального движения - в догонку Запада или по своему особому пути. " Самобытничество, как известно, настаивает на теме принципиальной цивилизационной особости России... Западническое мышление подчеркивает "недоразвитость" (с элементами патологии ) России на пути поступательного развития некоей универсальной цивилизации. " [ 66, с. 165 ].
К характерным чертам российской цивилизации чаще всего относят следующие.
"Промежуточный" характер российской цивилизации, дающий ей другое название - евразийская. В такой трактовке российская культура имеет гетерогенный характер, соединяя в себе европейское личностное и азиатское общинное начала. [106, с.151]. Промежуточный характер российской цивилизации также выражается в неспособности к устойчивому развитию ни на основе азиатской, традиционалистской модели цивилизации, ни на основе европейской, модернизационной ее модели [ 60, с.8 ].
В противовес концепции России как "Евразии" предлагается рассматривать и возможность существования феномена российской "Азиопы" - дурного синтеза цивилизаций, периодически ведущего к варваризации России. В предельно формализованном виде механизм этот сводится к следующему: в России на историческом перекрестке культур как бы сталкиваются два типа социальности - индивидно-продуктивный, характерный для Запада, и корпоративно-распределительный, типичный для традиционных цивилизаций Востока. В результате порождается "третье качество" - ситуация непродуктивной индивидности. Но эти "атомизированные индивиды" не связываются продуктивной, вещной, гражданской связью, а превращаются в " перекати - поле", остаются, по-сути, элементами прежней распределительной, но уже не корпоративно-регламентированной, а хаотизированной системы. Именно такой результат обозначают как "социальная деградация", " новое варварство", " историческая патология". [ 66, с. 172 ].
Расколотый характер российской цивилизации также признается в качестве ее характерной черты ( см. например - Ахиезер, Пастухов). В расколотых странах преобладает одна цивилизация, но их лидеры хотят изменить цивилизационную идеинтичность. Люди из расколотых цивилизаций согласны между собой в том, что они собой представляют, но расходятся в представлениях, какую цивилизацию считать своей. "Россия была расколотой страной со времен Петра Великого, мнения там расходились относительно того, является ли страна частью западной цивилизации или сердцевиной особой евразийской православной цивилизации." [ 156, с. 132 ].
Особенностью российской цивилизации принято считать и ее хозяйственную организацию и определенный тип сложившихся ценностей. В литературе подчеркивается преобладание духовно-нравственных приоритетов жизни над материальными, направленность не на потребительскую экспансию, не на максимизацию капитала и прибыли, а на обеспечение самодостаточности, преобладание моральных форм понуждения к труду над материальными. [171 ]. Все это замешано на приоритетных ценностях - (Государство и Служение) - выраженных формулой: государство обязано решать проблемы народа - народ обязан служить государству. [ 80, с. 233 ].
Много внимания уделяется и вопросам русского менталитета и особенностям русской души, создающие "дух" русской цивилизации. Подчеркивается, что российский тип сознания отличается особым религиозно-манихейским радикализмом: русского человека трудно подвигнуть на дело во имя повседневности, душа его взыскует "великих идей" и целей, и только в их контексте он готов признавать и оправдывать повседневность. [ 105, с. 142 ].
В рамках цивилизационного подхода большое значение придается вопросам взаимодействия различных цивилизаций, особенно западных и незападных. Этот вопрос носит практический характер и для российской цивилизации. Экспансия Запада способствовала модернизации и вестернизации незападных обществ. Ответ их лидеров на западное влияние принимал одну из трех форм: отвержение как вестернизации, так и модернизации, принятие того и другого, принятие модернизации и отказ от вестернизации.
Выявлена общая закономерность этого прцесса: на ранних стадиях перемен вестернизация помогает модернизации, на более поздних - модернизация двояким образом способствует девестернизации и возрождению местной культуры. На уровне общества модернизация увеличивает его экономическую, военную и политическую мощь и укрепляет доверие людей к собственной культуре, делает их более уверенными в культурном отношении. На личностном уровне модернизация рождает ощущение отчуждения и аномию, поскольку разрушаются традиционные связи и общественные взаимоотношения. Возникает кризис идентичности, ответ на который дает религия.
Теория заимствования, разработанная в рамках цивилизационного подхода, подчеркивает пределы, в которых цивилизации-реципиенты избирательно заимствуют отдельные элементы у других цивилизаций, приспосабливают, преобразуют и ассимилируют их, чтобы укрепить и обеспечить собственное выживание. [156, с.126 ]. Исторический и современный материал по преобразованиям российского общества наглядно иллюстрирует этот вывод.
Цивилизационный подход значительно лучше, чем формационный подход, позволяет осмыслить общественное и хозяйственное развитие России. Он концентрирует внимание на собственно российских реалиях, опирается на всю историческую траекторию развития российского общества, позволяет комплексно рассматривать социальные, экономические, политические и культурные явления русской жизни, вскрывает дилемму общественно-хозяйственного развития России. Вместе с тем цивилизационный подход не является достаточным для выявления закономерностей хозяйственного и общественного развития России. Его понятия для этого слишком "философичны", предельно абстрактны и обобщенны. Он - лишь необходимое условие для создания теории хозяйственного развития России, поскольку дает правильные методологические ориентиры и угол зрения.
Экономико-антропологический подход, в рамках которого осуществляется изучение общественного и хозяйственного устройства древних обществ ( чаще всего - восточных ), находится на пересечении двух первых рассмотренных подходов - цивилизационного и формационного.
В основе экономико-антропологического подхода лежит категория "азиатского способа производства", введенная Марксом, как полагают, для того, чтобы подчеркнуть глубокое своеобразие общественных структур на Востоке и способов их функционирования, своеобразие, которого он не мог не видеть и которое не вмещалось в рамки схемы формаций. [44, с. 33 ]. Поэтому экономико - антропологический подход как бы "отпочковался" от формационного с целью верификации гипотезы о том, что на Востоке наблюдалась не последовательная смена социальных систем, а их устойчивость и неизменность.
В то же время, последовательная разработка концепции азиатского способа производства привела к выводу о существовании принципиально разных цивилизационных линий в развитии Запада и Востока. В цивилизационном подходе концепция азиатского способа производства используется для описания восточных цивилизаций.
Целенаправленно экономико-антропологический подход используется для выявления подлинной сущности и природы "реального социализма" путем сравнения экономического и общественного устройства древних азиатских систем с существовавшими до недавнего времени плановыми экономиками. " Вполне возможно, что планируемая, контролируемая государством экономика... ближе к образцам Древнего Востока, возникшим пять тысяч лет назад, чем к тем идеалам, основы которых были заложены в начале железного века." [167, с.6 ].
Концепция "азиатского способа производства" также служит инструментом анализа общественного и хозяйственного устройства России на разных исторических этапах. Исследователи экономико-антропологического подхода находят черты азиатского способа производства как в древности, так и в современной жизни России. " Для нас все еще актуален анализ "азиатского способа производства", данный Марксом, потому что этот анализ, к сожалению, имел слишком близкое отношение к социально-экономическим реалиям нашей страны ( России)." [ 38, с. 11 ]. Некоторые из исследователей, наиболее последовательные и ортодоксальные, описывают развитие России исключительно в терминах азиатского способа производства и именно с этим типом общества связывают все негативные стороны российской жизни. Более того, они поставили перед собой задачу " вычленить глубинную модель, своеобразную "кристаллическую решетку", общую и для Древнего Египта и для " реального социализма" [ см. 131, с.5 ].
После многочисленных дискуссий было выработано понимание азиатского способа производства и выделены его сущностные черты. [68, с. 45 ]. К ним прежде всего относятся:
1. Отсутствие частной собственности. " То, что характеризует все эти этапы развития азиатского способа производства, все его формы и модификации, - это почти полное отсутствие частной собственности как системы отношений." [ 167, с.243 ].
2. Незначительная роль торговли. Товарооборот и товарообмен при азиатском способе производства играл второстепенную роль, охватывал лишь " дополнительные продукты питания" из числа потребляемых общинами.
3. Особый способ эксплуатации - поголовное рабство. Такая эксплуатация осуществляется через посредство коллективов, образуемыми сельскими общинами. При подобной форме эксплуатации человека требуется централизованное авторитарное руководство, деспотический режим.
4. Ведущая роль государства, когда оно как "высшее единство" эксплуатирует сельские общины, непосредственно контролирует основные средства производства.
5. Деление на классы имеет своей основой не собственность на средства производства, а "общественно полезные функции".
В процессе функционирования азиатского способа производства исследователями выделяются как стабильные периоды, так и периоды преобразований. В эти трансформационные периоды чиновники стараются конвертировать свою власть в собственность. Предоставленные за службу наделы земли наследуются ими , а затем начинают продаваться. Земля, формально государственная, доходы от которой должны обеспечить государственные нужды, на деле продается и покупается, концентрируется у богатых чиновников. Такая приватизация разлагает, ослабляет государство, но отнюдь не меняет его тип. В рамках такой "перестройки" существующей системы не происходит формирования института настоящей легитимной частной собственности. Происходит лишь дележ разграбленной государственной собственности государственными чиновниками. Истощенное государство в конце концов рушится. Новый государь вновь восстанавливает эффективность централизованной власти, перераспределяет частные земли, ужесточает контроль за землепользованием. На места покоренных вассалов приходят назначенные начальники. Доходы государства растут. А через пару поколений чиновники вновь начинают приватизировать государственную собственность. Ярче всего такой династический цикл виден в истории Китая, но также он наблюдается и в Египте, и в государствах Средней и Западной Азии. [ 38, с.15-16 ].
Для изучения общественных отношений в древних государствах Востока, относящихся к азиатскому способу производства, экономическим антропологом К. Поланьи был разработан более "тонкий" понятийный инструментарий. В его "редистрибутивной концепции" противополагаются отношения товарообмена - как основы европейской парадигмы общественного развития и редистрибуции - структурной матрицы азиатского, неевропейского типа развития.
Объектами редистрибуции в восточных обществах выступали природные факторы производства, как вещные ( земля, вода и т.д. ), так и людские (рабочая сила), продукты производства в виде потребительных стоимостей и деньги. В структуре редистрибутивных отношений выделяется три этапа.
1. "Восходящая" редистрибуция, выражающаяся в изъятии центральной властью продукта по вертикали снизу вверх.
2. Концентрация и хранение продукта, при котором происходит изменение в правах присвоения.
3. "Нисходящая" редистрибуция - перераспределение изъятого продукта на нужды армии, бюрократии, на содержание рабочей силы, на общественные работы и т.д.
Для обслуживания системы редистрибутивных отношений создавалась соответствующая инфраструктура. К ней относились каналы, дороги, терминалы , склады, а также система контроля, учета и планирования. Деньги в редистрибутивных системах использовались для учета и количественного выражения потребительных стоимостей, хранящихся на государственных складах и для их планового перемещения.
Концепция "редистрибутивной экономики" обогатила экономико-антропологический подход и помогла сформировать более детальную картину социально-экономической жизни восточных государств, однако все же оказалась недостаточной для вскрытия законов функционирования обществ, разделенных тысячелетиями. Во многом это связано с тем, что К. Поланьи, занимавшийся исследованиями исключительно архаичных и древних социумов, не применял свой метод к современным индустриальным обществам. Попытки применения этой концепции к России оказались, на мой взгляд, крайне неудачными, поскольку строились лишь на прямолинейных аналогиях и сравнениях "восточных деспотий" и российского общества. Такой способ анализа хозяйственной и общественной жизни России не приводит к выявлению закономерностей развития ее нерыночной экономики, а только констатирует тупиковое направление в ее развитии.
В целом можно констатировать, что экономико-антропологический подход к анализу общественной и хозяйственной жизни России практически себя исчерпал. Прежде всего это связано с тем, что сама концепция азиатского способа производства так и не была развита, обогащена и конкретизирована, а также не были выявлены сущность, глубинные закономерности азиатского способа производства. " Чем дальше развертывалась дискуссия, тем более очевидным становилось, что о самой категории азиатского способа производства больше сказать нечего". [ 68, с. 88 ].
Экономический подход отличается от экономико-антропологи-ческого тем, что за основу анализа берется современная экономическая система России, разрабатывается определенная концепция, а затем на ее основе делается ретроспективная проекция в прошлое. В то время как экономико-антропологический подход за аналитическую основу берет древние общества и проводит параллели с современной нерыночной экономикой.
Экономический подход, после того как была отвергнута нормативная концепция "плановой социалистической экономики", пытается ответить на вопрос: в чем сущность советской экономической системы и каковы ее перспективы. В рамках этого подхода к анализу общественно-хозяйственного развития России разработано несколько концепций: "административно-командная система", "бюрократический рынок", " экономика дефицита".
Под административно-командной системой понимается иерархическая система принятия решений, руководства и подчинения. Согласно этой концепции, советская экономика управляется сверху директивными органами. Генеральный секретарь КПСС, Председатель Совета Министров СССР, Госплан СССР разрабатывают планы или их основные направления. Затем эти планы, спускаясь по иерархиям вниз к министерствам, главкам, объединениям и предприятиям, конкретизируются и превращаются, наконец, в производственные задания предприятиям. Так административно-командная система управляла страной. [ 90, с. 31 ].
К основным характеристикам административно-командной системы относили : огосударствление всех сторон общественной жизни; неукоснительное, безоговорочное осуществление решений сверху вниз, по вертикали; абсолютный приоритет административных рычагов над экономическими, идеологических представлений - над культурными, духовными ценностями; разветвленный бюрократический аппарат как исполнительский механизм, обеспечивающий выполнение решений. [75, с. 122 ].
Периодизация советской экономической истории в рамках концепции административно-командной системы выглядела следующим образом: до 30-х годов - становление этой системы, 30-50-е гг. - расцвет и стабильное функционирование, 60-80-е гг. - бюрократизация административно-командной системы и кризис.
Концепция административно-командной системы объясняла пороки, присущие плановой социалистической экономики. В научной литературе много писалось об ограниченности, порочности административно-командной системы, о ее неспособности обеспечить мобилизацию всех резервов роста эффективности производства, несовместимости с научно-техническим прогрессом, своеобразной закономерности ухудшения качества кадров руководителей, вопиющей неэффективности системы тогда, когда масштабы решаемых задач выходят за рамки возможностей " натурального" управления ( по выражению Г.Х.Попова ). [ 75, с. 122 ].
Ни одна важная сфера административно-командной экономики не свободна от дефицита. Это - явление хроническое, оно наблюдается постоянно: на рынке потребительских товаров и услуг, в производстве, в распределении рабочей силы, в сфере капитальных вложений и т.д. "Когда в системе проявляется всеобщий, хронический, самовоспроизводящийся, интенсивный дефицит, то такую систему можно назвать экономикой дефицита." [ 74, с. 20 ].
Командно-административную экономику Я. Корнаи в своей теории "экономики дефицита" сравнивает с гигантским насосом, который , не считаясь с естественными экономическими тенденциями, по команде перекачивает сырье, материальные и трудовые ресурсы, валюту из одной отрасли в другую, в любом заданном направлении. С помощью этой теории Корнаи утверждает, что постоянный дефицит в плановых экономиках представляет собой естественное свойство командно-административной системы. Система директивного управления и внеэкономического принуждения порождает повсеместное стремление предприятий и учреждений к расширению своих масштабов, к количественному росту выпускаемой продукции, не считаясь с затратами, а порой и с качеством. Для нее типичными стали пренебрежение к экономической эффективности, постоянный и неутоляемый "инвестиционный голод", огромные сверхнормативные запасы сырья, материалов и оборудования у предприятий.
Корнаи рассматривает командно-административную экономику как иерархическую систему распределения в соответствии с социальным весом отдельных участников экономической жизни. Ее главными экономическими инструментами является лимитирование и фондирование материальных ресурсов. Цены, заработная плата и другие экономические стимулы слабо влияют на поведение хозяйственных субъектов. Главная причина дефицита, по мнению Корнаи, - " мягкие бюджетные ограничения". Государство выступает в качестве богатой и безотказной страховой компании, готовой компенсировать чуть ли не любые потери предприятий и учреждений, избавляя их от борьбы за свое существование.
В последнее время все чаще используется термин " бюрократического рынка", введенный в отечественную аналитическую литературу В. Найшулем и С. Кордонским. Согласно данной концепции, начиная с 50-х годов в СССР не существует " административно-командной системы" в прямом смысле этого слова. Такая система существовала в 30-40-е годы, однако в дальнейшем претерпела процесс распада. В ходе ее распада отношения между различными силовыми хозяйственно-политическими группами ( отраслевыми и территориальными) постепенно превращаются в систему "гетерархических торгов" : каждая группа, располагающая определенными ресурсами ( материальными, организационными, социально-политическими ), оказывает давление на другие группы с целью получения максимальной выгоды. " В отличие от обычного, денежного рынка товаров и услуг на бюрократическом рынке происходит обмен не только, и даже пожалуй не столько материальными ценностями, но и властью, и подчинением, правилами и исключениями из них, положением в обществе и вообще всем тем, что имеет какую-либо ценность." [ 90, с. 31 ].
Бюрократический рынок, по мнению авторов этой теории, так же, как и товарно-денежный обладает стихийной способностью к саморегуляции. То, что на нем происходит зависит от всех участников торга вместе и ни от кого в частности. В то же время основой обычного рынка являются экономические права участников, бюрократического - обязанности, экономическая активность в одном случае инициируется избытком, а в другом - дефицитом.
Делается попытка увязать концепцию бюрократического рынка с историческими реалиями. " Бюрократический рынок - основной вид рынка при азиатском способе производства, хоть как-то регулирующий, самонастраивающий эту систему". [ 38, с. 126 ].
Если концепция "административно-командной системы" грешит, с моей точки зрения, описательностью и некоторой поверхностностью в выводах о закономерностях хозяйственного развития России, то концепция "бюрократического рынка" вызывает сомнения относительно правильности осмысления самой сущности явлений, попавших в круг ее внимания. Временные границы этой концепции - 60- 80-е гг. как раз приходятся на возникновение и углубление кризисных явлений в российской экономике, и потому интерпретация искаженных экономических отношений как самостоятельных и имеющих собственную природу кажется нам не совсем верной. Причем такие сомнения существуют и у самого автора. " Называя нашу систему бюрократическим рынком, мы немного лукавили...", в действительности была создана система " бюрократический антирынок, в котором процессы управления происходят в обратном по сравнению с обычным рынком направлении." [ 90, с.50, 60 ].
Главный недостаток обоих концепций: и административно-командной системы и бюрократического рынка в том, что в них не созданы теория и разветвленный категориальный аппарат самого хозяйственного процесса. Они обе просто описывают конкретные явления хозяйственной жизни России в советский период. К примеру, теория рыночной экономики существует в абстрактном, теоретическом виде и в качестве приложения иллюстрируется материалом из конкретных стран. Эти же концепции не имеют сухого, абстрактного остатка, с которым можно было бы соотноситься логически и теоретически.
Кроме того, обе эти концепции сформированы с " близкого" расстояния, в поле их зрения попадает лишь последние 70 лет существования российской экономической системы. А как увязать в терминах этих концепций советский этап со всеми предыдущими, имеется ли какая-то связь между ними? Возникшие сомнения и вопросы побуждают не останавливаться на имеющихся концепциях, а идти дальше в осмыслении хозяйственного развития России во всей ее исторической полноте.
Исторический подход предполагает формирование концептуальных взглядов только на прошлое хозяйственного развития России. В его рамках часто используется метод сравнительного анализа общественных и хозяйственных форм, существовавших в России и на Западе. До укоренения формационного подхода в недрах исторической и других общественных науках наиболее распространенной точкой зрения была идея о самобытности исторического пути России, существенном отличии западной и российской траекторий развития. " Мысль о глубоком различии между Россией и Западом объединяет лучших историков, выясняющих: одни - "совершенную самобытность" русской истории, другие - " ее крайнее своеобразие", третьи - ее " полную противоположность" истории западной до резкого "контраста". [ 103, с. 5 ].
Нам бы хотелось остановиться на трех концепциях: " вотчинной концепции" В.О. Ключевского, развитой впоследствии в трудах зарубежного историка Р.Пайпса, "теории контраста" П.Н. Милюкова и теории "русского феодализма " Н.П. Павлова-Сильванского. В них, во-первых, наиболее полно выражены идеи того времени, во-вторых, вместе взятые они представляют достаточно полную картину прошлого хозяйственного развития России, и в-третьих, эти концепции современны и в настоящее время, многие их положения до сих пор включены в научный оборот.
"Вотчинная концепция" Ключевского базируется на предпосылке о совершенном своеобразии русского исторического развития, которому способствовали определенные, отличные от западных, "условия колонизации". Россия, с точки зрения этой концепции, является по своему происхождению вотчинным государством. В таком государстве политическая власть мыслится и отправляется как продолжение права собственности, и властитель является одновременно и сувереном государства и его собственником.
В рамках вотчинной концепции выделяются этапы хозяйственного развития России через генезис, торжество и частичное свертывание вотчинного уклада. [104 ]. Превращение России в вотчину своего правителя заняло два столетия: процесс начался в середине XY в. и завершился в середине XYII в. Ценой гигантских усилий и немалых тягот цари в конце концов сумели превратить Россию в огромное поместье царствующего дома. Порядок управления, существовавший некогда в их частных поместьях, приобрел политический характер и постепенно навязывался всей стране, пока не охватил все уголки империи. В этом обширном государстве царь сделался сеньором, население - его холопами, а земля и все прочее доходное имущество - его собственностью. " В дворцовом управлении князь был вотчинником с правами государя, а в областном являлся государем с привычками вотчинника" [ 103, с.35 ]. Следуя поместной практике, московские правители поделили население империи на два основных сословия. Служившие им в войске или в управлении составили служивое сословие. Прочие - земледельцы, ремесленники, торговцы, охотники, рыбаки и всякие работники физического труда - сделались тяглым сословием. Таким вкратце выглядит анатомия вотчинного уклада в России в концепции В.О. Ключевского.
"Вотчинная теория" находила широкую поддержку в научных кругах того времени. "Политический корень" Московского государства, писал историк И.Е. Забелин в 1871г., был исключительно вотчинный, был воспитан и вырос на вотчинном развитии народа, " и сама Москва в смысле государства была не чем иным, как лишь типическим высшим видом старинной русской вотчины. Вот почему и общая государственная политика была, в сущности, только наиболее полным выразителем частных вотчинных отношений." [ 103, с. 35 ].
Дополнением к вотчинной теории Ключевского выступает теория контраста Милюкова, в которой не просто подчеркивается своеобразие российского исторического развития, а выводится резкая противоположность между развитием русским и западным.
Европейское общество, рассуждает Милюков, строилось нормально, в результате внутреннего процесса, снизу вверх; там средний слой феодальных землевладельцев вырос на плотно сложившемся низшем слое оседлого крестьянства; централизованная государственная власть явилась как высшая надстройка над среднем слоем феодальных землевладельцев. У России же общество и государство развивалось наизнанку в сравнении с Западом: там все строилось снизу вверх, а у нас - сверху вниз. Другими словами, в России государственная организация сложилась раньше, чем мог ее создать процесс внутреннего экономического развития. В России центральная политическая власть закрепила под собой военно-служилый класс, а этот служилый класс закрепил под собой крестьянство. По тому же контрасту с Западом шло и позднейшее российское развитие: государственная власть строило общество в связи с внешними причинами, с потребностями внешней самозащиты.
П. Милюков провел детальный анализ финансово-экономической системы России до и после реформы Петра I и при этом вскрыл сущность многих элементов российского хозяйства, показывая глубокие различия в их природе, несмотря на внешнюю схожесть, с подобными элементами хозяйственной системы Запада. Например, он замечал, что "наш оброк есть нечто специально свойственное русской системе и едва ли сравнимое с европейскими остатками средневековой доманиальной системы; одинаковый с ней по своей исходной точке, он на столько же отличен в окончательном развитии, на сколько отлична московская царская вотчина от европейского сословного государства." [ 87, с. 18-19 ]
Теория "феодализма на Руси" Н.П. Павлова - Сильванского отвергала полную противоположность исторического развития хозяйства в России и на Западе. В своих работах он " устанавливает тождество основных начал строя удельной Руси XIII - XY столетия и феодальной Европы," [ 103, с. 482 ] проводя точную параллель между отдельными явлениями западного феодализма и русскими удельного периода. Это - вассальные службы, ленное землевладение и раздробление суверенной власти.
До Павлова-Сильванского историческая наука не придавала большого значения своеобразным отношениям, господствующих в Северо-Восточной Руси XIII - XY вв. Одними своими сторонами этот период сливался с Киевской Русью, другими - с позднейшим Московским государством и была потерянным периодом российской истории как неопределенная промежуточная ступень. [ 103, с.32 ]. После детального сравнения отдельных учреждений русского удельного периода с основными учреждениями феодализма, он убедительно доказал, что эти учреждения по существу своему, по своей природе тождественны друг другу.
В конечном счете историческая наука того времени усвоила эту точку зрения, но с большими оговорками. Она признавала существование в России "родовых черт феодального строя" и в удельном порядке увидела " русский вариант того же строя". Однако, настаивала на том, что " при родовом сходстве не следует терять из виду видовой разницы между русским и европейским феодальным строем," [103, с. 27 ] вызванным прежде всего несходством исторического процесса. Действительно, после XY века, и по мнению Павлова-Сильванского, утвердился государственный строй, " противоположный феодальным порядкам удельной Руси". [ 103, с. 482 ].
Теория "русского феодализма" в трактовке Павлова-Сильванс-кого ( не путать с этапом феодализма в формационном подходе ) так и осталась и не отвергнутой, и не признанной. Это связано было с тем, что его теория внесла не дополнение или поправку к существующим воззрениям, а вела к полному разрушению господствующей исторической парадигмы, и потому необходимости ее пересмотра.
С позиций сегодняшнего дня теории, созданные в рамках исторического подхода к исследованию общественного и хозяйственного развития России и активно обсуждавшиеся до "победы" формационной парадигмы, имеют огромное значение. Прежде всего, они дают убедительные доказательства "особости" российской хозяйственной траектории, с одной стороны, а, с другой, также убедительно показывают, что в русской истории существовали определенные периоды экономических отношений крайне похожих на западные. И то и другое практически не вызывает сомнения, однако до сих пор эти два направления мысли не увязаны в единой теоретической схеме и не объяснен феномен сосуществования разнородных хозяйственных этапов в рамках единой русской истории.
В основе прогрессорского подхода лежит идея общего, единого прогресса и принципиальная однолинейность истории. Особенностью данного подхода является то, что в поле его зрения обязательно попадают все страны мира, а затем упорядочиваются по определенному интегральному критерию. Так, если за критерий рассмотрения принята индустриализация, то все страны классифицируются на доиндустриальные ( аграрные), индустриальные и постиндустриальные. Если критерием выступает показатели "экономического роста ", в частности валовый национальный доход на душу населения, то все страны упорядочиваются по шкале "развитые - развивающиеся". Этот подход получил большое распространение в западной экономической и социологической литературе.
Авторство концепции "Россия как развивающаяся страна" принадлежит английскому социологу, долго изучавшему дореволюционную Россию Т.Шанину. По его мнению, "на рубеже XIX и XX вв. Россия стала первой страной, в которой реализовался специфический социальный синдром "развивающегося общества". [ 165, с. 377 ].
Оксфордский словарь дает такое определение "развивающегося общества". Это " бедная или примитивная страна, которая находится в процессе развития своих экономических и социальных условий". [ 165, с.383 ]. В 70-80-х годах на станицах зарубежных журналов состоялась дискуссия относительно существа понятий "развитое" и "развивающееся" общество. Однако не удалось выработать общего подхода. Основной водораздел проходит между теми, кто считает, что "развивающиеся общества" представляют собой лишь отсталый вариант "классического" капитализма, не отличаясь от него по сути, и теми кто считает, что они обладают иной социальной формой, путями развития и потенциалом и требуют соответственно разработки особых теоретических построений.
Эта двойственность позиции присуща и концепции Т. Шанина. С одной стороны, он следует взгляду, что "развивающиеся" страны должны рассматриваться как особая категория форм социальной организации, и с этой точки зрения подходит к России, а с другой стороны, задается вопросом " была ли Россия "развивающейся страной" в том смысле, какой мы сегодня вкладываем в этот термин, т.е. обществом не только бедным и отсталым, но и проявляющим сильную тенденцию к порождению или сохранению отставания ее экономики и социальной структуры." [ 165, с. 381 ].
На мой взгляд, эта концепция достаточно поверхностна, что бы ее можно было использовать для выявления сущности исторического пути развития России. Возможно, она является эффективным инструментом для международных экономических организаций при проведении определенной политики по отношению к развивающимся странам. Однако не следовало бы проводить далеко идущие аналогии между теми странами, которые попали в одну группу по показателям экономического благополучия. И, в частности, сравнивать Россию с Латинской Америкой - что в последнее время "становится общим местом российской политической публицистики и прессы". [ 34, с.43 ].
Сравнительные исследования России с Латиноамериканскими странами в рамках концепции "развивающееся общество" в настоящее время получили широкое распространение с целью извлечения опыта модернизации в условиях экономической и политической нестабильности, социальной поляризации и дезинтеграции. Сторонники такого рода сравнений считают, что это "дает более адекватную картину российского краткосрочного будущего, чем проекция идеализированных европейской и американской моделей на российскую ситуацию," с одной стороны, а с другой - "свидетельствует о разрешимости, хотя бы частичной, экономических и политических коллизий весьма сходных с теми, которые в России кажутся безысходными и неизбежно ведущими к катастрофе". [ 34, с. 43 ].
В то же время многие исследователи, в их числе и автор данной работы, вообще считают неправомерным само сравнение России с Латинской Америкой. Прежде всего потому, что существуют серьезные различия в характере и глубине социально-экономических преобразований, переживаемых сейчас Россией и странами Латинской Америки. Эти различия связаны со спецификой исходной, подлежащей трансформации системы: социалистической, высокомонополизированной, полностью огосударствленной экономикой, с характерным для нее высоким уровнем внутренней целостности и взаимной обусловленности отдельных частей в России и капиталистической, насчитывающей уже более чем полуторавековую историю, с низким уровнем государственного вмешательства - в странах Латинской Америки.
Расположение России на индустриальной шкале осуществляется в концепции " советской индустриальной системы" А. Белоусова. Индустриальная система - это экономика, рассматриваемая в одном из ее аспектов, а именно в аспекте воспроизводства и включающая ресурсно-технологическую базу; субъектов, организующие хозяйственную среду в соответствии со своими целями; "правила игры", по которым она функционирует. [ 17, с. 7 ]. Согласно этой концепции, индустриальная система находится в постоянном развитии, в ходе которого возникают периоды глубокой трансформации и модернизации.
Модернизация индустриальной системы - многоаспектный процесс, затрагивающий все ее элементы. В 50-60-е годы в теориях модернизации явно доминировал "технократический" подход: главным считалась согласованность между технологическими, образовательными, институциональными и организационными элементами индустриальной системы. В 80-х годах стал доминировать социо-культурный подход: в качестве ключевой позиции стало рассматриваться согласование технико-организационных преобразований с социо-культурными ценностями.
С точки зрения индустриальной концепции, в 90-е годы Россия переживает системный кризис индустриальной системы, которая характеризуется утяжеленной производственной структурой, несопряженностью технологических укладов, избыточными затратами и потерями ресурсов, деградирующим производственным аппаратом.
Кризис советской индустриальной системы, принявший в 70-80-х годах скрытую, а в 90-х годах - открытую формы, генетически связан с теми успехами, которые советская экономика демонстрировала в 50-е и 60-е годы. Мощный ресурсный и технологический потенциал, созданный в 30-40-е годы, позволял в течение длительного времени успешно совмещать реализацию крупномасштабных целей: развертывания военно-стратегических программ и повышения жизненного уровня населения. Однако созданная в этот период индустриальная система оказалась неспособной противостоять социальным, ресурсным, военно-политическим вызовам 70-80-х годов, что в конечном счете привело к ее коллапсу.
Суть структурного кризиса советской индустриальной системы состояла в том, что сложился устойчивый, самовоспроизводящийся комплекс ресурсных ограничений, который обуславливал одновременно замедление экономического роста и падение его эффективности, технологическую деградацию. Образовалась "структурная ловушка", характеристику которой дал академик Ю.В. Яременко: " Вся система жизнеобеспечения страны была страшно ресурснорасточительна. Мы все время что-то строили, закачивали в эту сферу колоссальные объемы ресурсов. Но поскольку эти ресурсы были низкого качества, все, что мы строили, почти сразу разваливалось. Вследствие этого мы продолжали строить, в громадных масштабах перепотребляя первичные ресурсы. Экономика не могла выдержать такого режима." [ 17, с.25 ].
В общем, не претендуя на глобальные обобщения, концепция "индустриальной системы" в России вскрывает современные структурные диспропорции и дает фундаментальную основу для анализа и разработки промышленной и технологической стратегии.
Прогрессорский подход в целом дает возможность увидеть особенности развития хозяйства России на фоне многочисленных стран мировой экономической системы, лучше понять и специфику развития российского общества и общие закономерности. Вместе с тем этот подход страдает некоторой однобокостью в оценках экономического развития России и приводит зачастую к некорректным межстрановым сравнениям.
Этнологический подход к исследованию исторического пути России опирается на концепцию этногенеза Л.Н. Гумилева, которая охватывает длительный временной интервал (более 1500 лет) развития российского (евразийского) суперэтноса. Под этносом понимается естественно сложившийся на основе оригинального стереотипа поведения коллектив людей, существующий как система, которая противопоставляет себя другим подобным системам, исходя из ощущения комплиментарности, т.е. подсознательного ощущения взаимной симпатии и общности людей, определяющих деление на "своих" и "чужих".
Евразия, по Гумилеву, - это не только огромный континент, но и сформировавшийся в центре его суперэтнос с тем же названием. Этот континент за исторически обозримый период объединялся три раза. Сначала его объединили тюрки, создавшие каганат. На смену тюркам пришли из Сибири монголы. Затем, после периода полного распада и дезинтеграции, инициативу на себя взяла Россия: с ХV века русские двигались на восток и вышли к Тихому океану. Новая держава выступила, таким образом, "наследницей" Тюрского каганата и Монгольского улуса. Объединенной Евразии во главе с Россией традиционно противостояли: на западе - католическая Европа, на Дальнем Востоке - Китай, на юге - мусульманский мир. [ 43, с. 297-298 ].
В рамках "евразийства" Гумилевым была разработана целостная теория этногенеза с ее ключевым звеном - учением о пассионарности и ее носителях - пассионариях. Пассионарность - это признак, возникающий вследствие мутации (пассионарного толчка) и образующий внутри популяции некоторое количество людей, обладающих повышенной тягой к действию. Сам этногенез проходит 6 фаз, каждая из которых характеризуется определенным уровнем пассионарного напряжения и соответствующим ему стереотипом поведения людей.
Первая фаза - фаза пассионарного подъема этноса, вызванная пассионарным толчком. Наибольший подъем пассионарности - акматическая фаза этногенеза - вызывает стремление людей не создавать целостности, не подчиняться общим установлениям, а считаться лишь с собственной природой. Обычно в истории эта фаза сопровождается таким внутренним соперничеством и резней, что ход этногенеза на время тормозится. Постепенно пассионарный заряд этноса сокращается, ибо люди физически истребляют друг друга. Наступает следующая фаза - фаза надлома, которая сопровождается огромным рассеиванием энергии, кристаллизующейся в памятниках культуры и искусства. Кончается эта фаза обычно кровопролитием, система выбрасывает из себя излишнюю пассионарность, и в обществе восстанавливается видимое равновесие. Этнос начинает жить "по инерции", благодаря приобретенным ценностям и наступает инерционная фаза этногенеза. Вновь идет взаимное подчинение людей друг другу, происходит образование больших государств, создание и накопление материальных благ.
Постепенно пассионарность иссякает. Когда энергии в системе становится мало, ведущее положение в обществе занимают субпассионарии - люди с пониженной пассионарностью. Они стремятся уничтожить не только беспокойных пассионариев, но и трудолюбивых гармоничных людей. Наступает фаза обскурации, при которой процессы распада в этой социальной системе становятся необратимыми. Везде господствуют люди вялые и эгоистичные, руководствующиеся потребительской психологией. А после того как субпассионарии проедят и пропьют все ценное, сохранившееся от героических времен, наступает последняя фаза этногенеза - мемориальная, когда этнос сохраняет лишь память о своей исторической традиции. Затем исчезает и память: приходит время равновесия с природой (гомеостаза ), когда люди живут в гармонии с родным ландшафтом и предпочитают великим замыслам обывательский покой. Пассионарности людей в этой фазе хватает лишь на то, чтобы поддерживать налаженное предками хозяйство.
Новый цикл развития может быть вызван очередным пассионарным толчком, при котором возникает новая пассионарная популяция. Но она отнюдь не реконструирует старый этнос, а создает новый, давая начало очередному витку этногенеза.
На первый взгляд кажется, что приведенные рассуждения о фазах этногенеза и пассионарности далеки от хозяйственной жизни России. Действительно, этот подход дает взгляд на прошедшую историю что называется с " высоты птичьего полета", обобщения в нем достигли необыкновенной высоты. В то же время без понимания законов этногенеза вряд ли стоит браться за создание более конкретных экономико-социологических теорий. Теория Гумилева проливает свет на многие обсуждаемые вопросы и дает масштабное историческое видение. Так, например, он замечает, что " механический перенос в условия России западноевропейских традиций поведения дал мало хорошего, и это неудивительно. Ведь российский суперэтнос возник на 500 лет позже. И мы, и западноевропейцы всегда это различие ощущали, осознавали и за "своих" друг друга не считали. Поскольку мы на 500 лет моложе, то, как бы мы ни изучали европейский опыт, мы не сможем сейчас добиться благосостояния и нравов, характерных для Европы. Наш возраст, наш уровень пассионарности предполагают совсем иные императивы поведения. Это вовсе не значит, что нужно с порога отвергать чужое. Изучать иной опыт можно и должно, но стоит помнить, что это именно чужой опыт. " [ 43, с.299].
Итак, формационный подход вступил в противоречие с историческими фактами и современными трансформационными процессами и был фальсифицирован. Цивилизационный подход не выработал теоретических представлений для анализа общественной и хозяйственной жизни в рамках одной цивилизации, его категории имеют чрезмерно обобщенный характер. Экономико-антропологический подход, разоблачив "реальный социализм" исчерпал свой методологический потенциал. Экономический подход не позволяет провести ретроспективный анализ , поскольку ориентируется на краткие исторические промежутки. Прогрессорский подход примитивизирует картину экономического развития, сводя все к богатству и бедности. Исторический подход поставляет богатейший фактический материал, но не охватывает современности. Этнологический подход рассматривает общественную жизнь с невиданной "высоты" этногенеза, но не имеет инструментов постепенного "спускания" на реальную хозяйственную жизнь. Всех этих недостатков лишен институциональный подход, в котором разработаны разнообразные приемы для исторического, теоретического и конкретно-эмпирического анализа общественной и хозяйственной жизни.
| На Главную страницу НЭСШ |