Власть–Собственность в современной России (как проблема зависимости от траектории предшествующего развития[1]

Р.М.Нуреев

Реформы проводятся, но экономика по-прежнему буксует. Движение вперед вроде бы началось, но темпы его никого не устраивают. Всем хочется, чтобы темпы роста стали устойчивыми и необратимыми, и чтобы в сжатые сроки произошло, как минимум, удвоение ВВП. И левые, и правые предлагают свои рецепты решения. Администрация Президента В.В.

---

Реформы проводятся, но экономика по-прежнему буксует. Движение вперед вроде бы началось, но темпы его никого не устраивают. Всем хочется, чтобы темпы роста стали устойчивыми и необратимыми, и чтобы в сжатые сроки произошло, как минимум, удвоение ВВП. И левые, и правые предлагают свои рецепты решения. Администрация Президента В.В.Путина видит путь решения в попытке централизации государственной власти. Однако какой она должна быть? И что она означает в современной России? Централизация государственного управления это шаг к рынку, или шаг назад, к командной экономике? Для того, чтобы ответить на этот вопрос необходимо рассмотреть предшествующее развитие и, в частности, проанализировать такое проявление восточного деспотизма как власть-собственность. Комплексную институциональную трактовку этого явления дал К-А. Виттфогель[2]. Термин «власть-собственность» предложил Л.С. Васильев[3], а организационную структуру управления как пирамидально-сегментарную охарактеризовал Ю.И. Семенов[4].

Впервые в отечественной литературе аналогию между восточным деспотизмом (азиатским способом производства) и социализмом провел Р.М. Нуреев[5]. Она стала еще более явной после широкого распространения в 1980-е годы (опубликованных ранее за рубежом) социально-политических работ М. Джиласа[6] и М. Восленского[7], анализировавших вопросы стратификации советского общества. Однако, до 1990 года детального анализа российского государственного социализма как наследника азиатского способа производства в отечественной литературе не было. Лишь в 1990-е годы появляются работы, где анализируются азиатские черты российской системы собственности[8] и его социальной структуры[9].

К сожалению, все эти работы не в полной мере используют возможности предоставляемые неоинституциональным анализом: зависимость от предшествующей траектории развития (path dependency)[10], импорт институтов[11], трансакционные издержки связанные со спецификацией и обменом правами собственности[12]. Возникает разрыв между инструментарием новой институциональной экономики[13] и эмпирическими исследованиями постсоветской России[14]. Частично он был сокращен за счет западных исследований[15]. Более того, появляются уже специальные работы, анализирующие приватизацию в Восточной Европе (Восточной Германии, Чехии, Венгрии и Польши) с позиции зависимости от предшествующего развития[16].

Однако, все они исследовали приватизацию прежде всего с точки зрения критериев, выработанных в западных обществах и анализируют ситуацию, сложившуюся в первой половине 1990-х гг. не учитывая тенденции, наметившиеся в последние годы. Между тем, новые тенденции характеризуют современный этап не только как этап, разрывающий с прошлым, но и как имеющий с ним общие черты, черты преемственности. В этих условиях проблема зависимости от предшествующей траектории развития становится чрезвычайно актуальной и позволяет понять возможные пути развития России в первые десятилетия XXI века.

Поэтому мы проанализируем сначала власть-собственность в условиях средневековой России, затем в условиях догоняющего развития в дореволюционной России, потом рассмотрим дуализм командной экономики и, в заключение, проанализируем борьбу власти и собственности в постсоветской России. Мы покажем, что многие проблемы современной администрации предопределены предшествующим развитием, сохраняющимися элементами системы власти-собственности.

1. Власть-собственность в средневековой России

Власть-собственность возникает в условиях, когда происходит монополизация должностных функций в общественном разделении труда, когда власть и господство основываются не на частной собственности как таковой, а на высоком положении в традиционной иерархии и престиже[17].

Формы монополизации функций в общественном разделении труда как основы присвоения могут быть различны:

• монополизация функций распределения совместно произведенного продукта или его части;
• монополизация сферы обмена в условиях, когда общество постоянно нуждается в отсутствующих или недостающих факторах производства или средствах существования;
• монополизация условий производства (инфраструктура, накопленный производственный  опыт,  знания и т. п.);
• монополизация функций контроля и управления общественным производством или отдельными его отраслями[18].

В дальнейшем монополизация функций в общественном разделении труда могла дополняться и укрепляться собственностью на ресурсы или на важнейшие жизненные средства.

Необходимость коллективного труда для создания условий производства мешала появлению и развитию частной собственности, ограничивала процесс социальной дифференциации. Незавершенность процессов классообразования в России проявлялась и в непосредственном совпадении верхнего слоя класса эксплуататоров с государством. Собственники факторов производства и бюрократическая и военная машина образовали в этом обществе нерасчлененное целое. Не экономическая сфера определяла политическую, а политическая экономическую[19].

Рента в виде налога платилась не частным собственникам, а государству, которое в лице деспота распределяло его между бюрократическим аппаратом и армией. Экономической основой присвоения ренты-налога служила верховная государственная собственность на землю.

Частное землевладение в России развивается главным образом сверху: центральное правительство предоставляло право сбора налогов тем или иным представителям господствующего класса. Подобные пожалования чаще всего были временными и условными. Государство нередко перераспределяло их или просто заменяло одно владение другим. И хотя государственная собственность никогда в досоветской России не охватывала 100 процентов, влияние ее всегда было доминирующим. Дело в том, что номинальное право государственной собственности часто становилось вполне реальным благодаря монополии на отправление верховных административно-хозяйственных функций, присвоению значительной части производимого продукта, контролю за владениями православной церкви, регулированию хозяйственной жизни и т. д. В этих условиях частные хозяйства имели подчиненный характер и не могли сколько-нибудь существенно подорвать верховную собственность государства на землю. Перед бюрократическим аппаратом пресмыкались и раболепствовали не только нижние чины, но даже экономически самостоятельные люди. Это общество не знало свободной личности. Здесь не существовало надежной гарантии частной собственности. Обожествленная государственная власть стремилась подавить всякое проявление инициативы, малейшие признаки любой самостоятельности. Особенно эти процессы усилились после Ивана Грозного.

Обращает на себя внимание высокая централизация большинства хозяйственных функций управления, прежде всего распределения земель, податей и сбора недоимок. В то же время для системы управления была характерна нерасчлененность экономических и политических функций, неразделенность законодательной власти и исполнительной, военной и гражданской, религиозной и светской, административной и судебной. Нередко военачальники становились гражданскими чиновниками, а государственные чиновники начинали выполнять функции военных. В этих условиях главным было не разделение на военные и гражданские функции, а степень приближения к центральной власти.

Благополучие отдельных представителей господствующего класса всецело зависело от их места в иерархии государственной власти, от той должности, которую им удалось получить, продвигаясь по служебной лестнице.

В обществе, в котором не существовало надежной гарантии частной собственности, чиновники занимали особое место. Представители государственной власти имели прямые и косвенные доходы от выполняемых ими должностных функций. Многие должности превращались в своеобразную синекуру, обеспечивавшую безбедное и беззаботное существование. В условиях разросшегося бюрократического аппарата, отсутствия надежного контроля над деятельностью каждого чиновника и нерасчлененности их функций неизбежны были коррупция и злоупотребление властью.

Характерно, что понятия частного пользования, владения и собственности складывались на базе государственной собственности и противопоставления ей[20]. Как правило, расширение частной собственности за счет государственной осуществлялось в периоды ослабления центральной власти. Наоборот, в ходе нового усиления централизации нередко происходило поглощение частных владений государственной собственностью.

Должностное владение могло перейти по наследству лишь в случае назначения сына на соответствующую должность. Естественно, что многие стремились превратить свои должностные владения, которыми они нередко пользовались из поколения в поколение, в собственность. Однако это удавалось далеко не всегда[21]. Это не могло не отразиться на национальной ментальности.

Российская экономическая ментальность формировалась веками. Она характеризует специфику сознания населения, складывающуюся исторически и проявляющуюся в единстве сознательных и бессознательных ценностей, норм и установок, отражающихся в поведении населения. Исходя из разделяемых ими ценностей, люди либо принимают, либо отвергают новые социальные нормы. Общеизвестно, что российскую экономическую ментальность можно охарактеризовать как коммунальную, общинную, рассматривающую человека как часть целого. Важную роль всегда в России играли процессы реципрокации и редистрибуции[22]. Православие нормативно закрепило перераспределительные обычаи крестьянской общины. Оно же развивало склонность к смирению и покорности и препятствовало выделению индивида как автономного агента, абсолютизируя моральные ценности в противовес материальным. Отсюда низкие ранги активно-достижительных ценностей в современной России.

В русской культуре успех – это, прежде всего, удача и следствие везения (и наивная вера в быстрое обогащение), а не результат длительных собственных усилий; скорее результат личных связей, а не следствие объективных процессов. Накопительство и собственность часто рассматриваются в национальной культуре не как положительные, а как отрицательные ценности. Свобода трактуется не как независимость и самостоятельность, а как возможность делать что хочется (в духе анархии и своеволия). Не удивительно, что зависимость индивида от общины и общины от государства препятствовала развитию частного труда и частной собственности, повышению эффективности и культуры индивидуального производства. Преодолеть эти препятствия на пути технического прогресса стало возможным лишь в условиях становления частной собственности.

Анализ власти-собственности был бы не полным, если бы мы не показали процесс ее воспроизводства, закрепления и развития в системе экономических отношений. Соответственно движению ренты-налога воспроизводство может быть рассмотрено: 1) на уровне патриархальной семьи и общины, 2) па уровне административной единицы, 3) на уровне государства в целом (рис. 1).

Рис. 1. Движение ренты-налога в системе власти-собственности

В руках местных чиновников постепенно концентрировались финансовые и военные ресурсы данной административной единицы. Такая область самостоятельно воспроизводилась, и в рамках государства она удерживалась лишь силой оружия правящего монарха. Всякое ослабление его армии усиливало центробежные тенденции.

Последний и главный уровень, которого достигала рента-налог, — это уровень государства в целом. В условиях замкнутой экономики России возможности обмена гигантского произведенного продукта, собранного в натуральной форме, были крайне ограничены. И не потребленные господствующим классом, избыточные (с его точки зрения) запасы продовольствия и ресурсов используются  для производства предметов роскоши, строительства дворцов, храмов и крепостей.

Таблица 2

Сравнительная характеристика систем собственности:

власть-собственность и частная собственность

Признаки сравнения	Власть-собственность	Индивидуализированная частная собственность
1. Форма собственности	Общественно-служебная собственность	Частная собственность (индивидуальная или коллективная)
2. Субъекты прав собственности	Государственные чиновники – обладатели власти	Владельцы ресурсов, домохозяйства – владельцы собственности
3. Тип правомочий собственности	Властные общественно-служебные правомочия (полномочия) чиновников в рамках иерархической системы государственного управления	Индивидуализированные правомочия владения, пользования, распоряжения и др.
4. Характер распределения правомочий между субъектами (степень индивидуализированности) и степень исключительности	Правомочия размыты между всеми хозяйствующими субъектами и не принадлежат в полной мере никому. Реализация правомочий имеет форму службы	Отдельные пучки правомочий принадлежат независимым от власти и государства частным собственникам
5. Целевая функция субъектов	Максимизация разницы между полученными «раздачами» и произведенными «сдачами»	Максимизация приведенной текущей стоимости активов частного предприятия или дивидендов по акциям (долям в предприятии)
6. Система стимулов	Административное принуждение и контроль	Индивидуальные стимулы к повышению личного благосостояния
7. Механизмы и инструменты передачи прав собственности	Реципрокный обмен (пожалования и конфискации) и редистрибутивный обмен («сдачи» и «раздачи»)	Свободный рыночный обмен (контракты между независимыми участниками
8. Субъекты-гаранты прав собственности	Специальные административно-карательные подразделения центральной и региональной власти	Суды, правоохранительные органы
9. Механизмы гарантий прав собственности	Административные жалобы	Исковые заявления против нарушителей контрактных обязательств
10. Структура и состав трансакционных издержек а) Спецификация (установление) прав собственности б) передача и перераспределение в) Защита	а) Права собственности намерено размываются чиновниками в целях извлечения ренты и как база для коррупции. б) Высокие издержки влияния в рамках иерархических структур; в) Защита прав производится государственными чиновниками «в индивидуальном порядке»	а) Права собственности четко специфицированы с помощью легальных процедур; б) Издержки заключения и выполнения контрактов; в) Государство защищает в рамках установленных законом процедур права индивидуальных собственников

Таблица составлена А.Б. Руновым

Подобная система воспроизводства на базе паразитического потребления ренты-налога затормозила дальнейшее развитие России, зациклила ее поступательное движение. Общество, у которого создаваемый продукт идет не на развитие индивидов, а отбирается в виде ренты-налога и паразитически потребляется царем, его армией и бюрократическим аппаратом, застойно, ему закрыты все стимулы для дальнейшего развития, его ожидает в будущем лишь распад, так как хозяйственное развитие его отдельных областей и их управление стереотипны.

Однако с ослаблением государства, возрастает активность покоренных народов и зависимого населения, стремящегося сбросить ненавистное иго, растут междоусобицы, учащаются набеги соседних государств или кочевников, и снова те же причины вызывают усиление централизации.

Импульс к рыночной модернизации для России был задан не столько внутренними, сколько внешними обстоятельствами. Капитализм в России не столько вырастал "снизу", сколько насаждался "сверху" – путем выгодных, гарантированных заказов, крупных субсидий и дотаций частному капиталу, путем создания монопольных условий производства и реализации отдельных видов продукции, путем прямого развития государственного предпринимательства и т.д. Однако использование институтов российской полуазиатской монархии для создания и укрепления капиталистических отношений предопределило не только прогрессивные, но и реакционные черты российского капитализма начала ХХ в.[23].

Подведем итоги. В досоветской России борются не просто власть и собственность. Борются две институциональные системы собственности. Принципиальные различия между системой власти-собственности и системой частной собственности могут быть сведены к следующим основным элементам. (табл. 2). Мы видим, что власть-собственность и частная собственность существенно отличаются друг от друга и по субъектам, и по типу и характеру распределения правомочий, и по системе стимулов, и механизмом гарантий прав собственности. Всё это накладывает существенный отпечаток на структуру и состав транзакционных издержек.

Таблица 3

Сравнительные особенности
восточной и западной институциональных матриц

Сравнительные признаки	Восточная матрица	Западная матрица
1. Экономическая сфера	Институты «раздаточной экономики» (Бессонова) (общественно-служебная собственность, административные механизмы редистрибуции (К. Поланьи,1944) или раздатка, служебный труд.	Институты рыночной экономики (частная собственность, обмен (купля-продажа), конкуренция, наемный труд, прибыль как целевая функция)
2. Политическая сфера	Институты унитарно-централизованной политической системы (административно-территориальное деление, иерархическая вертикаль во главе с центром, назначения, общие собрания и единогласие, административные жалобы по инстанциям) Политическая система – унитарно-централизованная	Институты федеративной политической системы (федерация, самоуправление и субсидиарность, выборы, многопартийность и демократическое большинство, судебные иски и независимая судебная система). Политическая система – федеративно-субсидиарная
3. Идеологическая сфера	Приоритет коллективных, надличностных  ценностей («соборность», коммунитарность)	Приоритет индивидуальных, личностных  ценностей (субсидиарность)
4. Страны, где матрица преобладает	Россия, большинство стран Азии	США, Западная Европа

Составлено по: Кирдина С.Г. 2000: Институциональные матрицы и развитие России. М.: с.26-29.

Если в системе власти-собственности доминирует общественно-служебная собственность[24], то в системе частной индивидуальная. Если в системе власти-собственности основными субъектами основными субъектами прав собственности являются чиновники, то в системе частной собственности владельцы факторов производства. Поэтому, если в первой доминирует редистрибуция и реципрокность[25], или, выражаясь терминами О. Бессоновой, «сдачи-раздачи», то во второй контракты, на основе добровольности и взаимовыгодности (см. табл. 2). При этом каждому типу обмена свойственны специфические виды трансакционных издержек, их уровень также различается. Так в случае неизбирательного обмена выше издержки по мотивации и принуждению к обмену, а также издержки на предотвращение постконтрактного оппортунистического поведения. В случае же избирательного обмена выше издержки по защите прав частных собственников от посягательств третьих лиц.

Это позволяет некоторым исследователям выдвинуть гипотезу о различных институциональных матрицах, восточной и западной. Институциональная матрица, по мнению этих исследователей охватывает не только сферу экономики, - «это устойчивая, исторически сложившаяся система базовых институтов, регулирующих взаимосвязанное функционирование основных общественных сфер — экономической, политической и идеологической»[26].

И хотя такое сравнение небесспорно оно пытается подчеркнуть главное различие, которое заключается в том, что в отличии от западной в восточной матрице господствуют нерыночные механизмы, институты унитарно-централизованного государственного устройства, приоритет коллективных, надличностных ценностей (см. табл. 3).

2. Конкуренция власти-собственности с частной собственностью в условиях догоняющего развития

  Россия осознала свою отсталость от Западной Европы во время Смуты начала XVIIв. Второй раз после монголо-татарского нашествия российская цивилизация оказалась под угрозой слома. Главным уроком Смуты стала необходимость «учиться у Запада».

При первых Романовых ориентация на Европу (причем не очень последовательная) оставалась прерогативой лишь самых высших слоев правящей элиты. Массовое (хотя бы на уровне дворянства) восприятие Западной Европы как желаемого стандарта началось со времен Петра I, когда «европеизация» стала не модой, а принудительно внедряемым образом жизни. Последующие два столетия, с началаXVIII до начала ХХ вв., прошли с постоянной оглядкой на то, что «подумает Европа». Российская империя сознательно старалась стать Западом, не потеряв при этом своей самобытности. Это – догоняющее развитие, понимаемое как копирующая модернизация: отстающая страна целенаправленно копирует те институты более передовых стран, которые кажутся ей наиболее важными, чтобы сравняться с ушедшими вперед.

Российский опыт догоняющего развития уникален тем, что ни одна другая отстающая страна мира не имела в своем распоряжении так много времени – целых два века. История поставила в России своего рода эксперимент: есть страна с культурными корнями, близкими к европейским, с большими (но не изобильными, провоцирующими рентоискательство!) ресурсами и с тянущейся к Европе элитой; пусть она за двести лет попробует «стать Европой». Таких благоприятных условий не имеет ни одна из современных стран догоняющего развития.

В целом результат российского догоняющего развития получился по меньшей мере двусмысленным.

Когда экономисты-историки изучают формирование капиталистического предпринимательства в императорской России, то они обычно ограничиваются анализом городского промышленного производства[27]. Обнаружив, что здесь все «почти как в Европе» (и банки, и биржи, и железнодорожное грюндерство, и даже монопольные синдикаты), они сознательно или бессознательно склоняются к высокой оценке развития дореволюционной «России, которую мы потеряли». В результате события 1917 г. выглядят как своего рода стихийное бедствие, которое никак нельзя было предугадать. 

Однако при изучении институциональных успехов и провалов рыночной модернизации в царской России главное внимание надо обращать на аграрный сектор экономики – ведь именно там даже накануне революции 1917 г. жило и трудилось 4/5 подданных Российской империи. Если окажется, что институты капиталистической частной собственности развивались в основном в городах, а до деревни не доходили, то это равносильно признанию не-капиталистического характера российской экономики в целом (точнее – дуализма с преобладанием традиционного сектора) и провала догоняющего развития.

Рассмотрим, как в агроэкономике императорской России шло противоборство институтов частной собственности и власти-собственности, препятствующей буржуазной модернизации.

Тернистый путь освобождения крестьян. Российский крестьянин дореформенной России был зависим двояким образом – и от помещика, и от общины. В промежутке от закрепостившего крестьян Соборного уложения 1649 г. до Манифеста о вольности дворянства 1762 г. крестьяне воспринимали свое положение как должное: дворяне непосредственно служат государству, а крестьяне служат ему опосредованно, содержа дворян; община помогает выживать всем крестьянам сообща.

Эта система, видимо, воспринималась обеими сторонами как относительно справедливая и экономически эффективная. Не случайно кроме некоторых эпизодов казацкой войны под руководством Разина в 1667-1671 гг. сколько-нибудь крупных собственно крестьянских восстаний в России династии Романовых не было вплоть до освобождения дворян (хотя, например, поборы Петра I нанесли по российскому крестьянству очень тяжелый удар).

Освобождение от крепостной зависимости. Ситуация резко переменилась после эмансипации дворянства после Манифеста о вольности дворянства 1762 г. Крестьяне перестали понимать, почему они должны содержать барина, который не служит, а живет в свое удовольствие. В движении Пугачева 1771-1773 гг. возник призрак крестьянской «жакерии». Дворяне тоже чувствовали неуместность «крепостного рабства» – не потому, что они соглашались с протестами крестьян, и не не столько из-за опасений новой «пугачевщины», а главным образом потому, что «перед Европой стыдно».

Поскольку правительство желало быть и фактически было «главным европейцем в России», именно оно начало делать первые практические шаги по эмансипации крестьян[28].

Первым шагом стал указ Александра I 1803 г. о вольных хлебопашцах, разрешающий помещикам освобождать крестьян вместе с землей. Энтузиастов-помещиков, готовых освобождать своих крестьян даром, не могло быть много, а из крестьян мало кто мог выкупить не только себя и семью, но еще и свою землю. Поэтому этот указ оказался мертворожденным. Даже западники-декабристы, осуждая «крепостное рабство», не решались идти по миру ради высокой идеи, а в своих проектах будущих реформ планировали освобождать крепостных за крупный выкуп.

Лишь при Александре II правительство решилось на радикальную реформу. Проект Великой Реформы готовился четыре года (1857-1860 гг.) и представлял собой компромисс между взглядами либералов и консерваторов. Свободу от барина крестьяне получили сразу и бесплатно. Землю же предстояло выкупать в рассрочку в течение почти полувека. Сама реформа была принята таким образом, чтобы защищать в первую очередь интересы государства (для этого многие ее важные детали были прописаны нарочито расплывчато, чтобы именно правительственные чиновники могли «правильно» ее объяснить), затем интересы помещиков (для этого цена выкупаемой земли была установлена на 1/3 выше рыночной – тем самым фактически крестьянин платил не только за землю, но и за свободу) и лишь в последнюю очередь интересы крестьян.

Конечно, крестьяне не поняли, почему «свою» землю они должны выкупать, и ответили на Манифест 19 февраля 1861 г. таким взрывом восстаний против «бар, утаивших настоящий царский указ», какого никогда не было за два столетия крепостного права. И здесь Россия оказалась отличной от Европы: там крепостное право отменяли после народных возмущений, в России же народные возмущения разгорелись после отмены крепостного права. Такая «перевернутость» – типичная черта «реформы сверху», когда реформа становится результатом не столько требований граждан, сколько «милостью» правительства, которое «не совсем» удовлетворяет облагодетельствованных.

Что касается освобождения крестьян от власти общины, которая являлась докапиталистическим пережитком не в меньшей степени, чем власть помещиков, то это задача накануне Великой Реформы даже не была сколько-нибудь осознана. Получив свободу от помещика, крестьянин не мог навсегда покинуть родную деревню, если только не находил на свой надел покупателя, согласного платить положенную (по принципу круговой поруки) долю податей. Уравнивание земли «по едокам» развивало чересполосицу, превращая землепользование отдельного крестьянского домохозяйства в совокупность нескольких полей и «лоскутков», разбросанных по разным краям общинной земли, что препятствовало совершенствованию агропроизводства.  

Освобождение от общины. Поскольку Россия осуществляла копирующую модернизацию, то осознавались и решались в первую очередь те проблемы, которые ранее были решены на Западе. Однако в Европе передельной общины, как в России, давно уже не было (возможно, не было никогда). Поэтому никто не мог «подсказать» отечественным реформаторам, что она тоже тормозит социально-экономическое развитие. Более того, победа в русской деревне института передельной общины произошла при покровительстве властей как раз во второй половине XVIII – начале XIX вв., когда начиналось обсуждение вопроса об отмене крепостного права. Обеспечив при помощи общинной круговой поруки регулярное поступление основной массы налогов, правительство надолго затормозило дифференциацию крестьян и формирование фермерства. Понадобилось почти полвека, чтобы уже при П.А. Столыпине российские бюрократы поняли, наконец, что воплощение в России западной идеи защиты прав частной собственности требует нетипичных для Запада мер.

Правительственный курс на модернизацию поземельных отношений оставался весьма неустойчивым. Так, в последней четверти XIX в. для борьбы с голодом правительство принудительно ввело «общественную запашку», когда крестьян заставляли обрабатывать специальные наделы, урожай с которых использовался как страховой запас[29]. Эта «общественная запашка» является прямым аналогом древнекитайской системы «цзинь тянь», института азиатского способа производства. А в 1893 г. с интервалом в полгода правительство сначала запретило переделы надельной земли до истечения минимального 12-летнего срока (это увеличивало спецификацию прав собственности крестьян), а затем ограничило возможности распоряжаться надельной землей – продавать ее лицам иных сословий или использовать как залог (что, наоборот, размывало права собственности).  

Следующим важным шагом в деле освобождения крестьян стали законы, принятые в1903 г ., когда государство отказалось, наконец, от идеи коллективной ответственности за выплату налоговых и выкупных сборов. Революция 1905-1906 гг., распространившись из городов по сёлам, привела к окончательной отмене выкупных платежей и началу новой правовой реформы.

Премьер-министр П.А. Столыпин (1906-1911 гг.) фактически положил конец революции, подписав 9 ноября 1906 г. указ, оформленный впоследствии в качестве закона 14 июня 1910 г. По новому закону земли отдельного домохозяйства можно было отделять от коллективного участка и огораживать. Эта реформа также проходила в два этапа: на первом происходило наделение правами собственности на землю глав домохозяйств, вторым этапом стало собственно землеустройство – создание отрубов и хуторов.

Столыпинская реформа подразумевала завершение освобождения крестьянства от внешнего контроля. Однако ее успех во многом зависел от того, как крестьянскими домохозяйствами принималось предложение об огораживании земли – благосклонно или «в штыки». В ходе реформ деревня раскололась: наиболее инициативные крестьяне стремились освободиться от общины даже наперекор желанию односельчан, но большинство предпочитало сохранить общинный коллективизм, сдерживающий имущественную дифференциацию[30].  

Оценить эффективность этой реформы очень трудно. Достоверно известно, что к1916 г ., несмотря на сопротивление оставшихся в общине односельчан, выделили свои участки 27% всех домохозяйств, закрепив в личную собственность 14% общинных земель. Однако сразу после Февральской революции 1917 г., еще до начала большевистских экспериментов, общинная собственность на землю была немедленно восстановлена самими же крестьянами. Поэтому среди ученых продолжается спор, была ли столыпинская реформа изначально обречена на неудачу, или для успеха ей просто не хватило времени.

Итак, на протяжении почти всей истории императорской России, даже к началу ХХ в., у сельскохозяйственных производителей не было четко определенных прав собственности. Для сравнения можно вспомнить, что в Западной Европе четкая система прав собственности на землю сложилась уже к XVII-XVIII вв.[31].

Институты власти-собственности как тормоз модернизации агроэкономики. Среди исследователей рубежа XIX – ХХ вв. было распространено представление о поместьях как об анклавах передовой агроэкономики, центрах распространения новаторских форм сельскохозяйственной культуры. Но в конкретно-исторических условиях России конца XIX – начала ХХ вв. поместья стали для крестьян генераторами не столько положительных, сколько отрицательных внешних информационных эффектов (экстерналий).

В работах по теории прав собственности внешние эффекты обычно понимаются в сугубо материальном смысле: запахи, шумы, потравы посевов, дымовые загрязнения и т. д. В то же время признается, что в качестве экстерналий может рассматриваться и такой “нематериальный” объект, как информация. В частности, культурно-капиталистические дворянские экономии (например, Батищево – имение А. Н. Энгельгардта), которые показывали окрестным крестьянам передовые методы и приёмы сельскохозяйственного производства, следует рассматривать как генераторы положительных внешних эффектов. Однако если положительные информационные эффекты порождались относительно немногочисленными передовыми имениями, то помещичье землевладение в целом генерировало отрицательный информационный эффект.

Практически все исследователи аграрного вопроса отмечали любопытный парадокс: хотя крестьян считали страдающими от малоземелья, однако если сравнить среднее землевладение крестьян России и западноевропейских крестьян, то отечественный земледелец имел земли значительно больше, но снимал с неё гораздо более низкий урожай. Экономисты консервативного и даже либерального направлений прямо утверждали, что проблема крестьянского малоземелья есть совершенно ложная проблема.

В сущности, перед крестьянскими хозяйствами было два пути развития:

1) либо экстенсивное расширение землевладения (путем «черного передела»),

2) либо интенсивное совершенствование землепользования.

Почему же крестьяне выступали в основном за первый путь, игнорируя второй?

Интенсивная стратегия развития аграрной экономики требовала высоких инвестиций в физический и человеческий капитал (на приобретение новых орудий труда, на освоение новых агрономических знаний), суля с высокой вероятностью значительную выгоду. Экстенсивная же стратегия предполагала отрицательную (если верна модель А.С. Ермолова[32]) выгоду при труднопрогнозируемых величинах затрат на “лоббирование” программы “черного передела” и столь же трудноизмеримой вероятности успеха этого “лоббирования”. Кажется совершенно непонятным и иррациональным, почему же крестьяне в течение более полувека предпочитали экстенсивную стратегию интенсивной – занимались не столько совершенствованием агротехники, сколько требованиями раздела помещичьих земель.

Однако ситуация проясняется, если вспомнить, что реальные экономические субъекты делают выбор на основе не объективно истинной, а субъективно доступной им информации. Соседство мелких крестьянских наделов с обширными помещичьими хозяйствами создавало у крестьян иллюзию лёгкого решения трудной проблемы – “отнять и поделить”. “Вишнёвые сады”, которые, по мнению крестьян, так и просились под топор, порождали у них острое чувство социальной ущемлённости и зависти, препятствующие интенсификации производства. Крестьяне неохотно вводили агротехнические новшества, зато жадно ловили малейшие слухи о том, что “землю будут раздавать даром”. Это и есть отрицательныйинформационный внешний эффект помещичьего землевладения в России: ожидание близкого раздела помещичьих земель снижало ценность информации о совершенствовании приёмов земледелия.

В сущности, соседство богатства и бедности всегда порождает отрицательный внешний эффект: у бедных появляется вполне понятное желание не преумножать “в поте лица” свой физический и человеческий капитал, а легко и просто “экспроприировать экспроприаторов”. Однако далеко не всегда эта естественная зависть бедного к богатому выливается в столь целенаправленную “классовую ненависть”, как это было у русских крестьян по отношению к помещикам-дворянам. В конце концов, кулацкие хозяйства тоже рождали у бедняков желание “отнять и поделить” (что они и делали как во время столыпинских реформ, так и во время “чёрного передела” 1917-1918 гг.). Однако этот антагонизм не шёл ни в какое сравнение с противостоянием крестьянства, как целого, и дворян-помещиков. Видимо, если помещичье землевладение порождало негативные информационные экстерналии, то какие-то другие факторы их многократно усиливали (мультиплицировали).

Первый из этих факторов был четко осознан уже в начале ХХ в., во время столыпинских реформ, направленных на развал института передельной крестьянской общины. Это – общинный коллективизм, блокирующий индивидуальные инвестиционные усилия, но стимулирующий действия сообща.

Действительно, перечисленные два пути развития крестьянских хозяйств имеют принципиально разный механизм реализации. Интенсификацией агротехники занимаются отдельные передовые хозяйства. Однако в условиях регулярных переделов земли эффект от этих инвестиционных усилий неустойчив: земли, окультуренные рачительным хозяином, могут при переделе «по едокам» достаться постороннему free rider`у, а инвестор потеряет свои вложения. Зато борьбу за «черный передел» крестьяне-общинники вели коллективно, при успехе этой борьбы каждый получил бы дополнительный надел. Поэтому не в силу «темноты», а по вполне рациональным соображениям российский крестьянин не торопился внедрять агроинновации, выжидая экспроприации помещичьих земель.

Именно осознание этой функции общины как мультипликатора «передельных настроений» и стало главной причиной реформ П.А. Столыпина. Теряя в лице общины удобного для контроля налогоплательщика, правительство шло на это ради уменьшения революционных настроений[33]. Однако «последний клапан» был открыт слишком поздно.       

Другой фактор, мультиплицирующий экстернальный эффект помещичьих хозяйств, также хорошо описан в научной литературе начала ХХ в. по аграрному вопросу. Речь идёт о так называемом “двоеправии” – сосуществовании официального права и традиционного права собственности на землю.

К.Р. Качаровский, один из видных представителей народнического направления, писал, что в народе уцелели основы старого народного обычного права. Это право слагалось из двух основных принципов – права затраченного труда и права на труд. С одной стороны, каждый трудившийся имел право воспользоваться плодами своего труда. С другой, каждый желающий имел право трудиться с использованием необходимых ему орудий производства, в особенности, необходимой для этого земли. “Право труда, – замечал Качаровский, – говорит, что владельцы-капиталисты не обрабатывают сами земли, а потому не имеют прав ни на неё, ни на её продукт, а имеют право те, кто её обрабатывает. Право на труд заявляет, что капиталистическая земельная собственность нарушает равномерность распределения между людьми основного, необходимого для их жизни блага и требует уравнительного его распределения сообразно равному праву всех людей”[34].

Объектом конфликта между крестьянами и помещиками, таким образом, являлся один из элементов “пучка” прав на землю – право на защиту от экспроприации. В аграрной экономике России 1861-1917 гг. возникла ситуация недостаточной спецификации прав собственности: помещики в соответствии с официальным правом считали это право своим, но и крестьяне в соответствии с традиционным правом – тоже своим. Если в глазах помещиков требования “землю – крестьянам” выглядели преступными домогательствами чужой собственности, то и для крестьян помещики после реформы 1861 г. стали бес-честными “прихватизаторами”, присвоившими чужую землю. Каждая из конфликтующих сторон была права в рамках “своей” системы права, но неправа в рамках “чужой”[35].

Если сам факт наличия помещичьих хозяйств создавал у крестьян ложное представление о возможной выгоде экстенсивной стратегии развития, то ”двоеправие” создавало иллюзии в оценке вероятности достижения этой возможной выгоды и затрат на это. В самом деле, та громадная энергия, с которой крестьяне более полувека добивались всеми средствами заветного “чёрного передела”, будет совершенно непонятна, если только не предположить, что крестьяне изначально нисколько не сомневались в бесспорности своих претензий и, следовательно, в лёгкости их реализации. По их мнению, до раздела помещичьих имений было буквально “рукой подать”, а потому целесообразнее не внедрять новые приемы агротехники, а “давить” на помещика. Революция 1917 г . привела именно к тому, что “обычное право” восторжествовало над “официальным правом” российского истэблешмента.

Итак, хотя в императорской России постепенно осуществлялось вытеснение институтов власти-собственности институтами частной собственности, однако институциональная конкуренция отнюдь не завершилась необратимыми изменениями. Формальный институт передельной общины и неформальный институт традиционного права (трудового права собственности), оставшиеся от «азиатского деспотизма», в конце концов разрушили модернизирующуюся империю Романовых[36]. Парадокс в том, что по крайней мере один из этих гибельных институтов, передельная община, был создан и укреплен самими же Романовыми. Таким образом, догоняющее развитие императорской России оказалось неудачным во многом из-за стремления одновременно идти и по «западному», и по «восточному» пути. 

  3. Дуализм командной экономики

  После 1917 года традиции власти-собственности обрели второе дыхание, получив своеобразное подкрепление со стороны коммунистической идеологии, отрицающей частно-собственническое начало и абсолютизирующей коллективистские традиции. В условиях крайне низкого развития гражданского общества политика получила первенство перед экономикой.

В конце 20-х годов началось чрезмерное (не основанное на реальном уровне развития экономики) огосударствление экономики. Вытеснение частного сектора осуществлялось не столько экономическими, сколько внеэкономическими мерами. Новоявленная авторитарная власть находит опору в жестком централизме и мелочном администрировании. Разрушению товарных связей способствовала как внешняя обстановка(капиталистическое окружение), так и внутренняя (необходимость создания собственной тяжелой индустрии как базы оборонной промышленности). Государство, забрав в ходе национализации у частных собственников сначала функции контроля и учета за общественным производством к середине 1930-х расширяет свои правомочия и захватывает также функции организации и планирования развития системы в целом.

Государственный аппарат регулирует связи между отдельными ячейками производства, определяет, какую часть находящегося в его распоряжении рабочего времени необходимо затратить на удовлетворение той или иной общественной потребности. Не рынок, а планирующие органы государства решают, что, каким образом и в каких размерах производить, кому, когда и где потреблять. Возможность перешла в необходимость с началом Великой отечественной войны, когда в критических условиях потребовалась мобилизация всех ресурсов для создания военной инновационной экономики.

С ростом народнохозяйственной системы, однако, эта задачи централизованного планирования все более и более усложняется, происходит снижение качества составляемых балансов, падение темпов роста.

Рис. 2. Структура власти-собственности в СССР 1950-80-х гг.

Гиперцентрализм закономерно способствует росту бюрократического аппарата. В условиях натурализации экономики и сильной деформации рынка развивается система вертикальной ответственности. Руководители более низкого ранга назначаются вышестоящими чиновниками и не несут ответственности перед работниками тех ведомств, организаций и учреждений, которыми руководят.

Основой разраставшегося бюрократического аппарата была монополизация роли в иерархическом разделении общественного труда. Для советской бюрократии, как и для бюрократии вообще, характерны стремление ускорить ход дела административными методами, абсолютизация формы в ущерб содержанию, принесение стратегии в жертву тактике, подчинение цели организации задачам ее сохранения[37].

В рамках бюрократической структуры можно выделить высшее, среднее и низшее звенья. С известной долей условности к высшему звену следует отнести бюрократический аппарат центральных органов, к среднему - чиновников областных органов, и к низшему - работников управления заводов, фабрик, организаций и учреждений. Можно говорить о воспроизводстве на новом этапе пирамидально сегментарной структуры (см. рис. 2). Однако на верхнем уровне находится уже не царь, а ЦК КПСС (Политбюро), на среднем обкомы и горкомы КПСС, а на низшем директора заводов, фабрик, организаций и учреждений[38].

Хотя в этой структуре каждая нижестоящая пирамидка пыталась копировать вышестоящую, однако осуществить это в полной мере было уже нельзя. Дело в том, что появляются элементы, находящиеся в прямом подчинении от центральной власти (например, предприятия союзного и республиканского подчинения). Однако, постепенно значение этого фактора снижается. Это происходит потому, что структура не была неизменной на протяжении всего существования командной экономики. С течением времени происходило перераспределение власти между ее составными элементами сверху вниз. Несомненно, что в условиях культа личности вся полнота власти принадлежала высшему звену. Первая трещина (или необходимый этап в эволюции, чтобы потом опять усилиться!) в идеальной системе власти-собственности, усиление региональной бюрократии, появилась в 1957 г . Тогда в результате хозяйственной реформы, проведенной Н. Хрущевым под давлением региональной бюрократии, перешли от отраслевого (читай общесоюзного) к территориальному управлению экономикой. Ведущую роль стали играть не отраслевые министерства а совнархозы.

Таблица 4.

Эволюция хозяйственного механизма СССР и России

Периоды	Ключевые события	Основные экономические агенты
Начало 1940-х – конец 1950-х гг.: "экономика государства"	Реформа управления 1940 – 1941 гг.	Наркоматы в составе СНК
Конец 1950-х – середина 1960-х гг.: "экономика регионов"	Хозяйственная реформа1957 г .	Экономические районы, совнархозы.
Середина 1960-х – середина 1970-х гг.: "экономика отраслей"	Экономическая реформа1965 г .	Отраслевые министерства
Середина 1970-х – середина 1980-х  гг.: "экономика подотраслей"	Реформа управления промышленностью 1973 и 1979 гг.	Главные управления министерств, всесоюзные научно-производственные объединения
Середина 1980-х гг. – 1992 г .: "экономика крупных предприятий"	Перестройка 1985 г .	Крупные предприятия, объединения
1992 – 1993 гг.: "экономика малых предприятий"	Приватизация 1991 г .	Предприятия; малые предприятия, выделившиеся из крупных
1993 – 1995 гг.: "экономика физических лиц"	Чековая, послечековая приватизация	Руководители предприятий, их подразделений, физические лица

Составлено по: Клейнер Г.Б. Современная экономика России как экономика физических лиц // Вопросы экономики, 1996, №4; Клейнер Г.Б., Тамбовцев В.Л., Качалов Р.М. 1997. Предприятие в нестабильной экономической среде: риски, стратегии, безопасность. М.: Экономика. С.48.

Во времена Л. Брежнева происходит дальнейшее усиление бюрократии среднего звена. Несмотря на то, что формально в ходе «косыгинской» реформы 1965-го г. опять перешли к отраслевому принципу управления, фактически происходит понижение его статуса. Основным экономическим агентом становится уже не государство в целом, а отраслевые министерства. На уровне предприятий и отраслей был введен хозрасчет, учреждены фонды экономического стимулирования.  В эпоху Горбачева – произошло уже усиление низшего звена партийно-хозяйственной бюрократии (табл. 4). Усиление среднего звена связано с хрущевской оттепелью и хозяйственной реформой 1957 года, когда Общая тенденция -  перемещение ресурсов сверху вниз  в сторону среднего и низшего звена произошел  привела к массовой приватизации 1991 года (табл. 4).

Однако из вышесказанного не стоит делать вывод, что командная экономика охватывала все общество и происходила лишь ее эволюция. На протяжении всей истории Советского Союза сохранялся известный дуализм плановой и рыночной экономики, с одной стороны, и легально и нелегальной экономики, с другой (табл. 5). То, о чем мы писали выше, характеризует лишь, так называемое плановое хозяйство, наряду с которым всегда сохранялся колхозный рынок. Эти два элемента характеризуют дуализм легальной экономики. Однако наряду с ним существовала еще и нелегальная экономика, которая, в свою очередь, тоже была дуалистична. Она включала, с одной стороны, клановый социализм, а с другой, – неформальный сектор. Понятием клановый социализм мы обозначаем бюрократический рынок административно-хозяйственных согласований и рынок должностей и привилегий, который сложился в условиях разлагающегося социализма[39]. Неформальный же сектор включал в себя нерегламентированные хозяйственные отношения, фиктивную и черную экономику[40].

Таблица 5

Двойной дуализм советской экономики

	Командная экономика (редистрибутивный продуктообмен)	Рыночная экономика (рыночный товарообмен)
Легальная экономика	1) Плановое хозяйство	2) Колхозные рынки и др.
Нелегальная экономика	4) “Клановый социализм”	3) Неформальный сектор

Источник: Экономические субъекты в постсоветской России (институциональный анализ). / под. ред. Р.М. Нуреева - М. 2001, с. 309.

  Укрепление государственно-бюрократической формы собственности происходит за счет коллективной, кооперативной и индивидуальной форм собственности. Не секрет, что семейное производство было вытеснено в 30-е годы не экономическими, а административными методами, что существенно ограничило удовлетворение общественных потребностей. Прокламируемая в советских учебниках по политической экономии общенародная собственность фактически была государственно-бюрократической собственностью. Огосударствление происходило тогда не только в сфере производства, но и в сферах распределения, обмена и потребления. Государство определяло стандарты бытия человека во всех сферах в соответствии с местом, которое он занимал в партийно-государственной иерархии.

В условиях административно-командной системы господствует редистрибутивный принцип распределения продукции. Причастность  к власти означает и причастность к распределению. Вертикальная, зависящая от центра, форма распределения продукта воплощается в номенклатурных уровнях распределения. Доход в обществе все больше зависит от статуса, чина и должности.

Неудивительно, что по мере ослабления центральной власти в эпоху Горбачева у бюрократии возникает закономерное стремление прибавить к власти собственность, или «растащить госсобственность по карманам и вместе с тем сохранить элементы этой системы, дающие гарантии иерархической власти над собственностью»[41].

Этот вариант устраивал бывшую советскую и партийно-хозяйственную номенклатуру. Ради обретения собственности она готова была сознательно пойти на смену системы, поступится частью своей административной власти. Однако в полном объеме произошло это уже в постсоветской России.

  4. Попытка разрушения власти-собственности

Чем дольше Россия не может выбраться из трансформационного спада, тем больше внимание исследователей обращается к последствиям приватизации. И чем больше появляется публикаций по проблемам приватизации, тем острее идут дискуссии: насколько она была адекватна российской действительности? Что необходимо, чтобы в России появилась эффективная частная собственность? Какие "правила игры" должны быть созданы? Такие вопросы все чаще и чаще возникают в зарубежной и отечественной литературе [Olson, 1993; Капелюшников, 2001 и др.]. Может быть необходимо вернуться назад, осуществив деприватизацию отдельных предприятий, подотраслей, отраслей или даже целых секторов экономики? [Куликов, 1998; Львов, 2001 и др.]. И действительно, что же нужно сделать, чтобы, наконец, заработал механизм частной собственности, без которого настоящий рынок существовать не может. По-прежнему стоят традиционные российские вопросы: Кто виноват? и Что делать?

В настоящее время все более и более становится очевидным, что приватизация в России явилась закономерным результатом упадка командной экономики советского типа. Чтобы понять в каком направлении развивались процессы приватизации достаточно вспомнить двойственность положения советской номенклатуры. Эта двойственность восходит к институту власти-собственности, возникшему еще в порах так называемого азиатского способа производства [Нуреев, 1990; 1993]. Поскольку данный институт подробно охарактеризован нами в работе 2001 года [см.: Nureev, Runov, 2001], подчеркнем здесь лишь два момента.

Во-первых, двойственность власти-собственности заключалась не только в том, что представители советской номенклатуры были одновременно и подчиненными, и начальниками. В отличие от обыкновенной иерархической структуры для них была характерна нерасчлененность функций: партийной и государственной, законодательной и исполнительной, административной и судебной, а нередко - гражданской и военной. Следствием этого была особая роль партийно-хозяйственной номенклатуры различных уровней в социальной стратификации советского общества [Радаев, Шкаратан, 1996: c. 222-286].

Во-вторых, на протяжении всей истории Советского Союза сохранялся известный дуализм плановой и рыночной экономики, с одной стороны, и легальной и нелегальной экономики, с другой (табл. 4).

Фактически на "высшей и последней стадии социализма" [Найшуль, 1991] была уже представлена частно-государственная (номенклатурная) собственность во всей ее красе, так как реально объектами государственной собственности распоряжалась отраслевая и региональная элита, тесно связанная с криминальным миром [Экономические субъекты… 2001: с.298-313]. Эта двойственность плановой / товарной форм хозяйствования, легальной / нелегальной экономики и предопределила развитие приватизации.

С известной долей условности можно выделить три основных этапа изменения системы прав собственности в постсоветской России [Гайдар, 1995; Приватизация…, 1999].

Этап 1: Номенклатурная приватизация (1987 – 1991)

Фактическое растаскивание государственной собственности происходило еще в рамках советской институциональной системы власти-собственности. На первом этапе за основу рынка номенклатура пыталась взять старый «бюрократический рынок», где позиция участника определялась его чином, положением в  социальной иерархии, своеобразным административным весом [Кордонский, 2000, с.21-60]. На всех уровнях приходящей в упадок централизованной системы номенклатура учится извлекать из своего положения не только косвенные, но и прямые денежные доходы.  При этом происходил переход от совокупной государственной собственности (которой владела номенклатура как целое) к индивидуальной государственной собственности отдельных представителей номенклатуры. Одновременно происходила своеобразная "мультипликация номенклатур на постсоветском пространстве"  [Чешков, 1995: с. 37].

Разгосударствление приобрело вид спонтанной приватизации в форме передачи имущества отдельным предприятиям (а реально их директорам) на основе права полного хозяйственного ведения.  Ключевым моментом явилось то, что широкимиправами руководители государственных предприятий были наделены вне всякой связи с ответственностью за результаты деятельности. С ослаблением и последующим фактическим разрушением централизованной партийно-хозяйственной вертикали управления (выполнявшей функции, как сейчас принято говорить, системы инфорсмента[42]) общеноменклатурная собственность все больше стала превращаться в частно-бюрократическую собственность. На ранних этапах особое место в этом процессе занимало так называемое кооперативное движение. Позднее в 1990-1991 гг. стали развиваться арендные предприятия.

В подавляющем большинстве (более 80%) кооперативы были образованы при государственных предприятиях, а число занятых в таких кооперативах превышало 90% занятых в кооперативном секторе. Причин «афиллированности» к государственным предприятиям можно выделить несколько. Во-первых, это жесткое административное (через местные власти) давление госпредприятий  в тех случаях, когда кооперативы подрывали монополию госсектора. Во-вторых, это монополия госсектора на материально-сырьевые ресурсы, невозможность без содействия заинтересованного госпредприятия получить помещение в аренду [Радыгин, 1994][43].

Однако по мере развития кооперативов стали видны и их явная неспособность удовлетворить потребности фактических собственников в новой институциональной структуре производства. Во-первых, такая форма организации бизнеса как кооператив является эволюционно неустойчивой для промышленности [Калягин, 2001]. Именно эта тенденция обусловила (после кооперативного бума 1988-1989 гг. и появления в 1990 г . нормативных актов СССР и России о предприятиях, акционерных обществах и ТОО) спад в развитии кооперативного сектора. Большинство созданных кооперативов были тогда преобразованы в организационно-правовые формы, более адекватные сложившимся де факто властно-собственническим отношениям. Во–вторых, кооперативная форма не позволяла легализовать крупные состояния и целиком формализовать свои правомочия на крупные промышленные предприятия и объединения, защитив собственность от возможной экспроприации (со стороны государства или трудовых коллективов) по мере развития бизнеса.

Рис. 3. Изменение де факто системы собственности в России.

Для высшего слоя номенклатуры нужно было изобрести какие-то другие организационно-правовые инновации (помимо создания кооперативов). Отметим, что обладателем фактических правомочий высшего порядка была, несомненно, высшая республиканская и региональная номенклатура. Она и стала той группой давления на высшем уровне, которая предъявила спрос на массовую и масштабную легальную приватизацию как таковую (вдохновляя последовавшие за ней залоговые аукционы).

В результате первого этапа приватизации возникает своеобразная частно-государственная (номенклатурная) собственность, которую можно трактовать как форму проявления власти-собственности в период ослабления «деспотического» государства (рис. 3). В стране появляется своеобразное здание номенклатурно-государственного капитализма [Гайдар, 1995: с. 152].

Этап 2: Попытка создания системы частной собственности (1992-2000).

Пытаясь создать частную собственность не только по форме но и по существу, администрация президента Б. Ельцина решила сделать процесс приватизации формальным и массовым. Тем самым была предпринята попытка остановить бесконтрольное усиление экономической власти бывшей партийно-хозяйственной номенклатуры и создать институциональные предпосылки для развития рыночной мотивации у производителей. В соответствии с программой приватизации, принятой в конце 1992 г . любой желающий, имеющий достаточный капитал, мог приобрести государственное имущество в частную собственность.

Главная цель данного этапа, по мнению организаторов, состояла, в создании институциональных условий для становления и развития системы частной собственности по образцу западных демократий. Приватизация здесь рассматривалась как средство необходимое и достаточное для подкрепления либеральных реформ и стабилизационных мер. Импорт западных институтов прикрывал российское (полувосточное) содержание.

Рис. 4. Динамика процесса приватизации в промышленности России

В приватизации не менее других были заинтересованы теневые владельцы номенклатурно-государственного капитала («новые старые собственники»). Ведь в условиях размытости старой и неупорядоченности новой системы прав собственности над ними постоянно витала угроза экспроприации приобретенной собственности. Эта угроза из потенциальной могла легко превратиться в реальную по мере ослабления их связи с федеральным или региональным руководством.

Начало положила массовая ваучерная приватизация. За чековым этапом последовал этап залоговых аукционов и инвестиционных конкурсов. 1996 г . ознаменовал собой начало денежного этапа, и хотя этот этап продолжается и поныне пик приватизации приходится на 1993-1994 гг. (рис. 4)[44].

Рис. 5. Динамика изменений основных характеристик
государственной и муниципальной собственности в промышленности

К началу 2001 г . на долю государственной собственности приходилось только 42% основных фондов в экономике (по сравнению с 91% в 1991 г .), в частной собственности находилось более 80% от общего числа предприятий. Приватизация государственной и муниципальной собственности затронула все без исключения отрасли экономики. В результате не только в общем числе предприятий, но и в общем объеме производства и численности работников государственная собственность стала занимать подчиненное место (рис. 5).

Большинство населения негативно относилось к крупным новоявленным частным собственникам, видя в бизнесменах, не трудолюбивым производителей, честно наживших свои огромные состояния, а алчных хищников, отнявших собственность у ослабевшего государства или награбивших её у своих соотечественников. Неудивительно, что российский бизнес приобрел криминальный и аморальный оттенок. Возникает своего рода порочный круг: поскольку "новый русский" олицетворяет в глазах сограждан жулика, то у него отсутствуют нравственные ограничения. Осужденный общественным мнением, он совершает такие поступки, которые соответствуют его образу в глазах обывателей.

Этап 3. Институционализация новой власти-собственности (2000-2006)

После всего хаоса, возникшего в ходе второго этапа, к концу 1990-х гг. стало очевидно, что система власти-собственности в конкурентной борьбе с новым институциональным устройством не сдала своих позиций.

Опыт приватизации не может не рассматриваться вне контекста зависимости от предшествующего развития. Приватизация в восточных обществах всегда выступала как временный отход от генеральной линии развития, как подготовка нового витка централизации (в соответствии с «циклом власти-собственности»).

О том, что этого нельзя исключать, наглядно свидетельствует состав российской политической и экономической элиты высшего уровня, сложившийся в 1990-е гг. До сих пор окружение Президента и российское правительство на три четверти состоят из выходцев из советской номенклатуры. Региональная элита и того больше – на 4/5. И лишь партийное руководство и бизнес-элита на 60%. (см. табл. 6). Есть все основания предполагать, что к началу 2002 г .состав элиты по своему происхождению не сильно изменился (особенно в регионах).

Таблица 6

Состав российской политической и экономической элиты высшего уровня,

середины 1990-х гг. (в % от общей численности элитной группы)

	Высшее руковод-ство	Лидеры партий	Регио-нальная элита	Прави-тельство	Бизнес-элита	В целом
Всего из номенклатуры в том числе:	75,0	57,1	82,3	74,3	61,0	69,9
Из партийной	21,2	65,0	17,8	0	13,1	23,4
Из комсомольской	0	5,0	1,8	0	37,7	8,9
Из советской	63,6	25,0	78,6	26,9	3,3	39,5
Из хозяйственной	9,1	5,0	0	42,3	37,7	18,8
Из другой	6,1	10,0	0	30,8	8,2	11,0

Источник: Крыштановская О. 1995: с. 65. (основой данных послужили социологические исследования, которые проводились сектором изучения элиты Института социологии РАН под руководством О. Крыштановской в 1989-1994 годах).

Однако это не означает, что в составе элиты не происходило никаких изменений. Если сравнить высшее руководство при Брежневе, Горбачеве и Ельцине, то совершенно очевидно значительное уменьшение технократов (с 88,5% при Брежневе до 36,4% при Ельцине) и удвоение лиц, получивших экономическое или юридическое базовое образование (с 11,5% до 22,7%) [Крыштановская, 1995: с. 63]. Эти сдвиги стали еще более заметны к концу 1990-х гг.

Для того, чтобы понять, насколько возможен (или неизбежен?) новый виток централизации, остановимся сначала на понятии "остаточная государственная собственность".

  5. Остаточная государственная собственность

Действительно, в результате процесса приватизации возник своеобразный экономический институт – остаточная государственная собственность. Он включает в себя не только прямые остатки государственной собственности, но и тип хозяйствования, характерный для большинства так называемых частных предприятий,  находящихся в руках бывших "красных директоров" или трудовых коллективов, и  управляются по-прежнему (патерналистски) [Пригожин, 2001, с.16], хотя окружающая их институциональная среда резко изменилась.

Исторически сила государственной собственности в условиях командной экономики заключалась в том, что она охватывала все народное хозяйство, управлялась из единого Центра сверху и должна была служить интересам общества в целом (так называемая "общенародная собственность"). Это главное преимущество (если оно и теоретически существовало) было окончательно утеряно в ходе приватизации. "Общенародная собственность" превратилась в островки государственной собственности, которые выступают как частная собственность по отношению к другим фирмам (включая и другие государственные предприятия). Это означает, во-первых, что государственная собственность приобрела частную форму и выступает как частное предприятие, поскольку охватывает не все общество в целом, а только его часть.

Во-вторых, частной она является еще и потому, что управляется не по единому народно-хозяйственному плану, а по воле местного начальника. Остаточная государственная собственность  служит не на благо общества в целом, а на благо тем, кто успел ее "прихватизировать". Это означает, что она может развиваться и не на пользу государства в целом, а во вред ему.

Третья ее особенность заключается в том, что она не является и настоящей частной собственностью, поскольку аллокация ресурсов была осуществлена по остаточному принципу. Этот остаток не заинтересовал реальных частных собственников, а достался выходцам из бывшей советской номенклатуры. В ней сохраняются пережитки так называемой "общенародной собственности" как в характере применяемых ресурсов (включая трудовые), так и в организационно-управленческой структуре. Поэтому под остаточной государственной собственностью в экономическом смысле мы понимаем не только юридические предприятия или пакеты, принадлежащие государству, но и все те, которые сохранили рудименты традиционной командной экономики. Эти ее особенности и предопределили формальные и неформальные правила игры, а также характер санкций, которые сложились в постсоветской России.

Тот факт, что в процессе приватизации большая часть государственной собственности перешла не к аутсайдерам, а к инсайдерам (в конечном итоге к прежним директорам предприятий), привело к тому, что в России не возникло эффективного частного собственника (что в значительной степени обусловило инерционность традиционной экономической системы, медленные темпы ее реструктуризации и мучительные переход к новым формам корпоративного управления). Этим предопределяются и внутренние причины глубокого трансформационного спада при переходе от командной экономики к рыночному хозяйству.

Остаточная государственная собственность воспроизводится и в других типичных для советской системы формах - таких как нецелевое использование бюджетных средств, скрытая оплата труда, неоплачиваемые административные отпуска и др. К ним добавились и другие формы, свидетельствующие о доминировании неформальных правил над формальными: задержки заработной платы, неплатежи, торговля налоговыми освобождениями и др. Несмотря на их существование формальные отношения между экономическими субъектами не разрываются: нет массового увольнения с предприятий, задерживающих заработную плату, сохраняются отношения между предприятиями и в случае неплатежей. Это - своеобразный отношенческий контракт, в котором неформальные отношения превалируют над формальными [Капелюшников, 2001, с. 147].

  6. Назад к частной собственности?

Естественно возникает вопрос: закончились ли номенклатурные игры? Иными словами, закончилась ли "прихватизация" государственной собственности, с одной стороны, и, не возникают ли новые проекты возвращения назад к тому периоду, когда номенклатура играла роль верховного распорядителя государственной собственности, как это было на "высшей и последней стадии социализма", с другой. Первую тенденцию отражают программы приватизации, вторую – программы национализации[45]. Кратко остановимся сначала на программах нацонализации, а затем (в следующем разделе, проанализируем программы приватизации 1995, 1998 и 2002 гг.

Оценивая внесенные проекты можно заключить, что ни один из них не решает тех конструктивных задач повышения эффективности использования активов предприятий путем изменения прав собственности. Они либо «консервируют» сложившиеся нерациональные отношения в сфере собственности, делая непоколебимой позиции остаточной государственной собственности, либо в популистских целях призывают к проведению масштабной национализации, итогом которой может стать лишь хозяйственный хаос и гражданская война.

Хотя законопроекты о национализации нынче не популярны и многие из них в существующем варианте недавно (в январе 2002 г .) отклонены Государственной Думой, идеи централизации и усиления государственного вмешательства в экономику набирают силу. Правда, проявляются они больше не в призывах к национализации, а в пересмотре некоторых итогов приватизации. Среди основных направлений перехода частной собственности в руки государства можно выделить следующие:

1) деприватизация - частичное восстановления или усиления государственного контроля над уже приватизированными предприятиями;

2) реприватизация - повторная приватизация предприятий, в которых предыдущие собственники не выполнили инвестиционные условия и программы (по существу это смена частного собственника);

Как показывает практика, наиболее интенсивно рассматриваемые механизмы используются в рамках процессов реструктуризации предприятий с государственным участием. К основным инструментам, на основании которых такие действия могут быть произведены относятся: прямая конвертация задолженности перед бюджетом в акции предприятия; реструктуризация бюджетной задолженности с использованием залоговых схем; приобретение акций предприятий на фондовом рынке; переоценка и учет государственной собственности (материальных (прежде всего земля) и нематериальных (объекты интеллектуальной собственности) активов), внесенной в уставной капитал предприятий; признание недействительными сделок приватизации на основании невыполнения инвестиционных условий; прямой обмен акций на инвестиции. [Совершенствование управления…, 2000]

Итак, возможность значительного усиления государства как собственника  витает в воздухе. Во всяком случае, в качестве возможного сценария развития его не исключают экономисты, придерживающиеся разных взглядов [Куликов, 1998: с. 17-19; Радыгин и Сидоров, 2000: с.59-60]. Однако, в каком направлении она пойдет и к каким последствиям она приведет?

Исходя из предшествующего изложения, представляется, что критерии и результаты того или иного варианта могут и должны быть скорректированы. Все зависит от того, какие отношения из фактически существующих экономических отношений будет решено закрепить в праве.

  7. Вперед к частной собственности?

Для того, чтобы осуществить переход к настоящей частной собственности надо наполнить возникшую частную форму частным содержанием.

Частная собственность обладает целым набором положительных эффектов, в числе которых фиксация экономического потенциала активов, интеграция разрозненной информации, развитие ответственности собственников, повышение ликвидности активов, развитие общественных связей и паспортизация сделок [подробнее см.: Де Сото, 2001: с.53-67]. К тому же экономическая свобода — фундамент и составная часть свобод гражданского общества. Она выступает, прежде всего, как необходимое средство достижения политической свободы; в свою очередь, политическая свобода есть гарант экономической свободы.

Под системой собственности неоинституционалисты обычно понимают все множество формальных правил и неформальных ограничений, регулирующих доступ к редким ресурсам, экономических агентов, которые являются субъектами прав собственности [Alchian, 1965; Кузьминов и Юдкевич, 2000, с.68-71]. Кроме того, в систему целесообразно включить экономических агентов, которые устанавливают эти права, а также гарантов, обеспечивающих выполнение указанных норм.

Исходя из принятого в теории прав собственности понимания собственности (см. выше), необходима корреляция между зоной прав и зоной ответственности для каждого субъекта собственности. Принцип при этом такой: оптимальное распределение прав собственности предполагает ситуацию, когда принятие на себя риска происходит в соответствии с принадлежащими правами (кластерами отдельных правомочий) и степенью (не) склонности к риску.

В настоящее время все большее и большее значение в движении вперед к частной собственности, приобретают интегрированные бизнес-группы (ИБГ) - своебразный аналог американских трестов начала ХХ века [Паппэ, 2000]. В условиях высокой неопределенности и отсутствия доверия между предприятиями складываются своеобразные финансово-экономические комплексы, включающие в себя промышленные предприятия, коммерческие банки, страховые компании и другие дочерние структуры, значительно снижающие трансакционные издержки ведения бизнеса. В 2000 г . в 8 крупнейших из них было занято 2% общей численности занятых в российской экономике, при этом они производили почти ¼ ВВП, а их продукция составляла ¼ российского экспорта [Дынкин, Соколов, 2002: с.90]. Большинство ИБГ выросло из энергетических и сырьевых компаний и (благодаря природной ренте) в настоящее время обладают значительными финансовыми средствами, позволяющим им наращивать экономический потенциал. С 1996 по2000 г . их капиталовложения в собственные инвестиционные проекты удваиваются почти ежегодно (рис. 6) и они становятся одними из главных инвесторов российской экономики.

Рис. 6. Финансирование инвестиционных программ ИБГ за счет собственных средств

Важно подчеркнуть, что деятельность ИБГ осуществляется в значительном числе российских регионов (табл. 7). Так, если в 1993 г . "ЛУКойл" оперировал в 5 регионах, то в 2000 г . – уже в 21, соответственно "Интеррос" – в 1 и 23, "Альфа-групп" в 2 и 37 регионах. Крупнейшие ИБГ в настоящее время уже являются политическими и экономическими конкурентами региональной элиты. Они объективно заинтересованы в унификации законодательной среды и создании единого экономического пространства на территории РФ. Уже сейчас некоторые из них осуществляют реструктуризацию остаточной государственной собственности. Скупая предприятия, они оптимизирую их организационную структуру и финансы с целью повышения рыночной стоимости активов и реализуют непрофильные (с их точки зрения) подразделения (например, покупка, реструктуризация и продажа "Альфа-групп" кондитерской фабрики "Большевичка", "Борского стекольного завода" и др.).

В развивающейся экономике резко возрастают альтернативные издержки ведения бизнеса, опирающегося на неформальные отношения. В условиях экономического роста неопределенность внешней среды, необязательность партнеров, отсутствие доверия, нарушение контрактов обходятся все дороже.

Однако, "спонтанный сдвиг "снизу" в пользу большей формализации и "прозрачности" способов экономического взаимодействия, - отмечает Р.И. Капелюшников - может обеспечить долгосрочный эффект, только если он будет поддержан "сверху" – законодательно, организационно и политически" [Капелюшников, 2001: с. 154].

Таблица 7

Субъекты Российской Федерации с активным участием крупнейших ИБГ

(на начало 2001 г .)

Интегрированные бизнес группы	Количество субъектов Федерации с активным участием предприятий ИБГ
"ЛУКОйл"	22
"ЮКОС"	28
"Интеррос"	24
Сургутнефтегаз"	10
"Альфа групп" – "Ренова"	38
"Сибирский алюминий" – "Сибнефть"	16
"Северсталь"	8
АФК "Система"	42

Источник: Дынкин А, Соколов А. 2002.

Возможность такой поддержки сверху появилась с приходом к власти новой администрации. "Путинский проект", как известно, включает целую систему мер: "(1) Политическое и экономическое ослабление элитных групп, заинтересованных в сохранении прежнего порядка…; (2) унификация законодательного пространства, устранение противоречия между нормами и процедурами, действующими … на разных уровнях правовой административной системы; (3) сокращение числа и упрощение содержания формальных ограничений, а также издержек, связанных с их соблюдением; (4) ужесточение санкций за нарушение законов и контрактных установлений" [Капелюшников, 2001, с.155]. Сложность, однако, заключается в том, что претворять в жизнь эту программу придется государственному аппарату, в котором еще живы методы и технологии советской номенклатуры. Поэтому есть опасность, что радикальные изменения могут превратиться в персональные подвижки и в усложнение бюрократической процедуры контроля, которая позволит извлекать политическую ренту.

Это означает, что в долгосрочном плане необходим переход от модели "политической модернизации" институциональной среды, предполагающей активное предложение институтов со стороны правительства, к модели "рыночной модернизации", ориентирующейся на спрос на институты со стороны самих участников рынка [Cadwell, Polishchuk, 2001].

При этом конкретные меры по развитию частной собственности и реализуемая в связи с этим экономическая политика в сфере приватизации и возможной деприватизации, по нашему мнению, должны основываться на двух  общих принципах: во-первых, на комплексном подходе к проблемам реформы законодательства о собственности, во-вторых, на создании системы экономических стимулов для всех фактических обладателей отдельных правомочий собственности.

Кроме того, для разрушения института остаточной государственной собственности сегодня в России необходимо:

Радикально реформировать государство.  Перейти от государства «производящего» к государству «защищающему».

Реорганизовать государственные унитарные предприятия, основанные на праве хозяйственного ведения (как на федеральном, так и на региональном и муниципальном уровнях) либо в казенные предприятия или учреждения, либо в акционерные общества (с возможностью дальнейшей приватизации). Резко ужесточить контроль за финансово-хозяйственной деятельностью государственных предприятий.

Направить значительные средства на развитие судебной системы и увеличить ее независимость от исполнительной власти. Это подразумевает: А) увеличение числа судей и судов (тогда у предпринимателей отпадет необходимость обращаться за разрешением хозяйственных и административных споров к тем же чиновникам, тем самым уменьшится власть чиновников, которые сегодня часто выступают как фактические «третьи стороны» при разрешении хозяйственных проблем). Б) рост литературы с толкованиями законов, и описанием правоприменительной практики, так чтобы к этой информации имел доступ любой желающий. В) ужесточение санкций за административные правонарушения чиновников.

Стимулировать развитие малого и среднего бизнеса, как носителя идеологии свободной индивидуализированной частной собственности;

Усилиями средств массовой информации формировать у населения положительный образ бизнесмена;

Для выработки экономической политики активно использовать методологию институционального проектирования с учетом предпочтений предпринимателей, менеджеров и собственников и всех заинтересованных сторон. При этом обращать особое внимание на наличие бюрократии, как  сильной группы интересов на политическом рынке.

Только такая активная программа позволит сделать новый шаг вперед на сложном пути формирования настоящей частной собственности.

  Литература

Гайдар Е.Т. (1995) Государство и эволюция. М.: Издательство «Евразия».

Де Сото Э. (2001) Загадка капитала. Почему капитализм торжествует на Западе и терпит поражение во всем остальном мире. – М.: ЗАО "Олимп-Бизнес".

Дынкин А. Соколов А. (2002) Интегрированные бизнес группы в российской экономике. // Вопросы экономики, №4, 2002, с.78-95.

Капелюшников Р.И. (2001) "Где начало того конца?…" (к вопросу об окончании переходного периода в России)  // Вопросы экономики. №1, с.138-156.

Клейнер Г.Б., Тамбовцев В.Л., Качалов Р.М. (1997) Предприятие в нестабильной экономической среде: риски, стратегии, безопасность. М.: Экономика. С.48.

Конституция Российской Федерации, М., 1993.

Кордонский С.Г. (2000) Рынки власти. Административные рынки СССР и России. М.: ОГИ.

Крыштановская О. (1995) Трансформация старой номенклатуры в новую российскую элиту // Общественные науки и современность, №1, с. 51-65.

Кузьминов Я.И., Юдкевич М.М. (2000) Институциональная экономика, Часть 2, - М., с. 68-71.

Куликов В. (1998) Российская приватизация в шестилетней ретроспективе // Российский экономический журнал. № 1, с.10-19.

Латов Ю.В. (2001) Экономика вне закона. М.: МОНФ, 2001.

Львов Д.С. (2001) Система национального дивиденда – планетарная модель XXI века // Экономическая наука современной России. №3, с.5-21.

Найшуль В. Высшая и последняя стадия социализма / Погружение в трясину. М., 1991.

Нуреев Р.М. (1993) Азиатский способ производства как экономическая система // В кн.: Феномен восточного деспотизма: структура управления и власти. – М.: Наука, 1993, с. 62-87.

Нуреев Р.М. (1990) Азиатский способ производства и социализм // Вопросы экономики. №3. 1990, С.47-58.

Олейник А.Н. (2002) "Бизнес по понятиям": об институциональной модели российского капитализма // Вопросы экономики, № 5.

Опрос «Национализация – на повестке дня?» / Фонд «Общественное мнение», октябрь 1998 / http://classic.fom.ru/obzor/o411.htm

Паппэ Я.Ш. (2000) "Олигархи": Экономическая хроника, 1992-2000. – М.: ГУ-ВШЭ, 2000.

Постановление Правительства РФ от 17.07.98 №784 «О перечне акционерных обществ,  производящих  продукцию  (товары, услуги), имеющую стратегическое значение  для  обеспечения  национальной безопасности государства, закрепленные в федеральной  собственности акции которых не подлежат досрочной продаже».

Постановление Правительства РФ от 18.09.95 №949 «О перечне акционерных обществ,  производящих  продукцию  (товары, услуги), имеющую стратегическое значение  для  обеспечения  национальной безопасности государства, закрепленные в федеральной собственности, акции которых не подлежат досрочной продаже».

Пригожин А.И., (2001) Цели организаций, стереотипы и проблемы // Общественные науки и современность, №2, с.5-19.

Приватизация по-российски. / коллектив авторов: М. Бойко, Д. Васильев, А. Евстафьев, А. Казаков, А. Кох, П. Мостовой, А. Чубайс / под. ред. А. Чубайса. – М., 1999.

Радаев В.В., Шкаратан О.И. (1996) Социальная стратификация. – М.: Аспект Пресс, 1996.

Радыгин А., Сидоров И. Российская корпоративная экономика: сто лет одиночества?// Вопросы экономики, 2000, № 5, с. 45-61

Совершенствование управления государственной собственностью в условиях рыночной экономики. Заключительный отчет. / рук. А.К. Пономарев. - М.: Межведомственный аналитический Центр, 2000.

Тамбовцев В.Л. (2001) Институциональный рынок как механизм институциональных изменений // Общественные науки и современность, 2001, №5, с.25-38.

Тамбовцев В.Л. (1994) К типологии экономических систем / ЭИММ, Т.30, вып. 2, с.33-37.

Тимофеев Л. (2000). Институциональная коррупция. М.: РГГУ.

Трансформация экономических институтов в постсовесткой России (микроэкономический анализ). (2000) / Под. ред. Р.М. Нуреева. - М.: МОНФ.

Чешков М.А. (1995) "Вечно живая" номенклатура? // МЭ и МО, №6, с.32-43.

Шкредов В.П. (1973) Метод исследования собственности в "Капитале" К. Маркса. М.: Изд-во МГУ.

Экономические субъекты в постсоветской России (институциональный анализ). / Под. ред. Р.М. Нуреева - М. 2001, с. 309.

Alchian A. Some Economics of Property Rights // Politico 30, No. 4: 816-829.

Andreff, W. (1999) The current state of economics of privatization: lessons from transitional economies / in S.B. Dahiya, ed., The current state of Economic Science, Spellbound Publications (India ), 1999.

Cadwell C. and Polishchuk L. Evolving Demand for Institutions in Russian Economy: Implications for Economic Reform. Paper presented at the conference “Modernization of Russian Economy”, Moscow , April 2001.

Findley R. and Wilson J. (1984) The political economy of the Leviathan // Seminar Paper. No. 285. Stockholm : Institute for International Studies.

Nellis, J. (1999) Time to rethink privatization in transition economies? // International Finance Corporation Discussion Papers, No.38, Washington DC : International Finance Corporation, 1-29.  

Nureev R., Runov A. Russia: Whether Deprivatization is Inevitable? (Power-property Phenomenon as a Path Dependency Problem) - Proceedings from the Fifth Annual ISNIE conference. Berkley ,  September 2001.

North D. (1981) Structure and Change in Economic History. – NY: Norton.

Olson M. (1993) Why is economic Performance even worse after communism is abandoned / Virginia political economy lecture series. – Fairfax , Virginia , March 17.

Olson M.  (2000) Power and prosperity: outgrowing communist and capitalist dictatorships. New York : Basic Books.

Williamson, O. (2000) ‘Economic Institutions and Development: A View from the Bottom’, in M. Olson and S. Kahkonen, (eds.), A Not-So-Dismal Science,New York : Oxford University Press: 92-118.

---

[1] В статье частично использованы материалы статьи: Нуреев Р.М., Рунов А.Б. Россия: неизбежна ли деприватизация? // Вопросы экономики. 2002. № 6. С. 10-31.

[2] Wittfogel K.A. Oriental despotism. A Comparative Study of Total Power.London : New Haven , 1957.

[3] Васильев Л.С. Феномен власти-собственности. К проблеме типологии докапиталистических структур. / В кн.: Типы общественных отношений на Востоке в средние века. М., 1982.

[4] Семенов Ю.И. Об одном из типов традиционных социальных структур Африки и Азии: прагосударства и аграрные отношения. / в сб. Государство и аграрная эволюция в развивающихся странах Азии и Африки. М.: 1980, с. 102-130.

[5] Нуреев Р.М. Признаки основного производственного отношения и дискуссия об азиатском способе производства / Механизм функционирования производственных отношений в условиях развитого социализма. М.: Институт Экономики АН СССР, 1976, С. 212-218. Он же: Азиатский способ производства и социализм // Вопросы экономики. № 3. 1990. С.47-58.

[6] Djilas M. The New Class: An Analysis of the Communist System. NewYork : Praeger, 1956.

[7] Восленский М. Номенклатура: господствующий класс Советского Союза. М.: Прогресс, 1990.

[8] Стариков Е.Н. Общество-казарма: от фараонов до наших дней. Новосибирск, 1996; Гайдар Е.Т., Государство и эволюция. М., 1997; Бессонова О.Э., Раздаток: институциональная теория хозяйственного развития России. Новосибирск, 1999; Кирдина С.Г., Институциональные матрицы и развитие России. М., 2000.

[9] Радаев В.В., Шкаратан О.И. Власть и собственность. // Социологические исследования 1991 №1. С.50-61.

[10] Норт Д, Институты, институциональные изменения и функционирование экономики. – М.: “Начала”, 1997

[11] Bromley D. Economic Interests and Institutions. The Conceptual Foundations of Public Policy. New York , 1989. Сornell S. and Kalt, J. Where Does Economic Development Really Come From? Constitutional Rule Among the contemporary Sioux and Apache / Economic Inquiry. V. XXXIII, 1995.

[12] Barzel Y. Economic Analysis of Property Rights. New York , Cambridge Press, 1989; Pejovich, S. Economic Analysis of Institutions and Systems, Kluwer Academic Publishers, 1998. Более подробно о развитии теории прав собственности см. в обзорных статьях Furubothn E., Pejovich S., 1972; De Alessi L.. The economics of property rights: a review of the evidence, Research in Law and Economics, 1980, v.2; Он же: Development of the Property Right Approach, Journal of Institutional and Theoretical Economics, 1990, 146: p.6-23.

[13] Eggertsson T. Economic Behavior and Institutions, Cambridge ; Furubotn, E., Richter, R. 1997. Institutions and Economic Theory. The Contribution of the New Institutional Economics. Ann Arbor : The University of Michigan Press , 1990; Kasper, W. and Streit, M. Institutional economics: social order and public policy. Cheltenham : Edward Elgar, 1998; Шаститко А.Е. Неоинституциональная экономическая теория. – М.: ТЕИС, 1998; Кузьминов Я.И., Юдкевич М.М. Институциональная экономика. М.: ГУ ВШЭ, 2000; Олейник А.Н., Институциональная экономика. М.: Инфра-М, 2000.

[14] Радыгин А. Реформа собственности в России: на пути из настоящего в будущее. М., 1994; Он же: Приватизация как процесс формирования институциональной базы экономических реформ / Экономика переходного периода. Очерки экономической политики посткоммунистической России 1991-1997, / коллектив авторов, рук. Е.Т. Гайдар. М.: ИЭПП, 1998: С. 405-465; Приватизация по-российски. / коллектив авторов: М. Бойко, Д. Васильев, А. Евстафьев, А. Казаков, А. Кох, П. Мостовой, А. Чубайс  / под. ред. А.Б. Чубайса. – М., 1999.

[15] Кутер Р. Организация как собственность: экономический анализ права собственности применительно к приватизации / В сб.: Становление рыночной экономики в странах Восточной Европы.- М.: РГГУ, 1994; Олсон М. Рассредоточение власти и общество в переходный период: лекарства от коррупции, распада и замедления темпов экономического роста // ЭиММ, Т.31, вып. 4, 1995, с. 53-81); Олсон М. Возвышение и упадок народов. Экономический рост, стагфляция, социальныйсклероз. Новосибирск. 1997; Olson, M. Why is economic Performance even worse after communism is abandoned / Virginia political economy lecture series. – Fairfax , Virginia , March 17, 1993; Он же: Power and prosperity: outgrowing communist and capitalist dictatorships. New York : Basic Books, 2000; Boycko M., Shleifer A., and Vishny R. PrivatisingRussia . Cambridgе, 1995; Joskow P. and Schmalensee R. Privatization inRussia : what should be a firm? - In: Transaction cost Economics C. Menard (ed.), - Edward Elgar Chentelham, UK , Brookfield US, 1997, р.86-126; Andreff W. “The current state of the economics of privatization: lessons from transitional economies” In: S.B. Dahiya, ed., The Current State of Economic Science. Spellbound Publications (India ), 1999.

[16] Stark D. Path Dependence and Privatization Strategies in East Central Europe . East European Politics and Society. 1992, v.6 (1): р.17-54.

[17] Service E. Origin of the State and Civilization. New York , 1975; SahlinsМ. Tribesmen. Englewood Cliffs, 1968; Fried М. The Evolution of Political Society. An Essay in Political Anthropology. New York , 1967; Васильев Л.С. Феномен власти-собственности. К проблеме типологии докапиталистических структур’. – В кн.: Типы общественных отношений на Востоке в средние века. – М., 1982.

[18] Подробнее см.: Нуреев Р.М. Политическая экономия. Докапиталистические способы производства: основные закономерности развития. М.: Изд-во МГУ, 1991, с.54-55.

[19] Wittfogel K.A. Ук. соч.

[20] Нуреев Р.М. Экономический строй докапиталистических формаций. Душанбе.: Дониш, 1989.

[21] Нуреев Р.М. Азиатский способ производства как экономическая система // Феномен восточного деспотизма: структура управления и власти. М.: Наука, 1993. С. 62-87.

[22] Термин «реципрокность» (от лат. reciproco – двигать туда-сюда, возвращать обратно) был введен антропологами для обозначения экономического аспекта принципа системы эквивалентного обмена, «основанного, как известно, на уравнительности. Первоначальная суть реципрокного взаимообмена сводилась к тому, что каждый вносил в общий котел, сколько мог, и черпал из него, сколько ему полагалось, тогда как разница между отданным и полученным измерялась в терминах социальных ценностей и выражалась в форме престижа и связанных с ним привилегий» (См.: Васильев Л.С., 1993, Т.1, с.52-53). Постепенно принцип реципрокции сменяется системой перераспределения, получившей наименование редистрибуции. «Редистрибуция возникает с того момента, когда средства коллектива и тем более его избыточный продукт оказываются в распоряжении главы группы. Посредством щедрых демонстративных раздач глава группы повышает свой престиж и занимает более высокое положение в обществе». «Редистрибуция – это, в конечном счете, прежде всего власть, которая опирается как на экономическую реальность (владение ресурсами группы или общины, так и на юридическую ее форму (право выступать от имени группы или общины, распоряжаться ее достоянием и особенно ее избыточным продуктом) (См.: Васильев Л.С., 1993, с.56-57; Систему реципрокции (reciprocity) редистрибуции (redistribution) и обмена (exchange) как три альтернативных способа организации обмена в экономике детально охарактеризовал К. Поланьи (См.: Polanyi K. Great transformation. New York : Farrar & Pinehart, Inc., 1944; Он же. ‘The economy as instituted process // Polanyi, Arensberg, and Pearson authors, Trade and Market in the early Empires. Glencoe , Illinois : Free Press, 1957, p.243-270).

[23] Нуреев Р.М. "Развитие капитализма в России": первый ленинский шаг от схематизма к реальности (возвращаясь к напечатанному) / Развитие капитализма в России – 100 лет спустя. Москва-Волгоград, 1999.

[24] Бессонова О.Э. Раздаток: институциональная теория хозяйственного развития России.  Новосибирск, 1999, c. 83-84.

[25] Polanyi K. Great transformation. New York : Farrar & Pinehart, Inc., 1944.

[26] Кирдина С.Г. 2000, Институциональные матрицы и развитие России. М.: с.24-29. Данную концепцию можно отнести скорее к традиционному институциональному направлению, чем к неоинституционализму. Отсюда, к сожалению и ее слабые стороны, сложность операционализации теории с помощью методов современного экономического анализа. О таких попытках см.: Hayden F. Social fabric matrix: from perspective to analytical tool. Journal of Economic Issues. 1982, 16 (September): 637-662.

[27] Это характерно и для дореволюционных, и для современных исследователей (см., например: Туган-Барановский М.И. Избранное. Русская фабрика в прошлом и настоящем. М.: Наука, 1997; Бессолицын А.А., Кузьмичев А.Д. Экономическая история России. Очерки развития предпринимательства. М., ГУ-ВШЭ, 2005).

[28] Об организации отмены крепостного права см.: Попов Г.Х. Отмена крепостного права в России («Великая» реформа 19 февраля 1861 г .) // Истоки. Вып. 1. М .: Экономика, 1989; Вып. 2. М .: Экономика, 1990.

[29] См.: Зырянов П.Н. Полтора века споров о русской сельской общине // Проблемы социально-экономической и политической истории РоссииXIX-XX веков. СПб.: Алетейя, 1999.

[30] Американский экономист Д. Филд, исследуя, как и В.И. Ленин, данные земских переписей рубежа XIX-XX вв. по отдельным уездам Центральной России, видел эгалитарное влияние общины в том, что коэффициенты Джини распределения надельной земли (обычно порядка 0,3-0,4) почти во всех уездах были ниже коэффициентов Джини распределения лошадей (порядка 0,4-0,5). Дело в том, что различия в обеспечении тягловой силой зависели только от деятельности домохозяйств, в то время как дифференциация земельных наделов сдерживалась общинными переделами. См.: Филд Д. Расслоение в русской крестьянской общине: статистическое исследование // Россия и США на рубеже XIX-XX вв. Математические методы в исторических исследованиях: Сб. ст. М.: Наука, 1992.

[31] См., например: North D.C. , Weingast B.W. Constitutions and Commitment: The Evolution of Institutions Governing Public Choice in 17th Century England // Journal of Economic History. December 1989. Vol. 49. P. 803-832.

[32] Подробнее см.: Нуреев Р.М., Латов Ю.В., Леонард К. Догоняющее развитие императорской России // Экономический вестник Ростовского университета. 2006. Т. 3. № 4.

[33] Среди дворян в столыпинскую эпоху общину прямо называли «рассадником социалистических бацилл» (Труды 1-го съезда уполномоченных дворянских обществ 29 губерний. СПб., 1910. С. 36). Эту интерпретацию общины как «генератора уравнительной идеологии и школы коллективных действий» недавно возродил английский историк-экономист Т. Шанин, связав ее с концепциями «моральной экономики» и «оружия слабых» Дж. Скотта (см.: Шанин Т. Россия как «развивающееся общество» [1985]. Революция как момент истины. Россия 1905-1907 гг. [1986] (Главы из книг.):http://www.russ.ru:8083/antolog/inoe/shanin.htm).

[34] Качаровский К. Р. Русская община. СПб., 1906.

[35] Доказательством того, что сами помещики понимали известную двусмысленность правового статуса своих хозяйств, может служить интересное наблюдение А.Н. Энгельгардта, хорошо знакомого с реалиями российской аграрной экономики. Описывая упадок многих имений в пореформенный период, он замечает: “Я положительно недоумеваю, для чего существуют эти хозяйства: мужикам – затеснение, себе – никакой пользы. Не лучше ли бы прекратить всякое хозяйство и отдать землю крестьянам за необходимую для них плату? Единственное объяснение, которое можно дать, – то, что владельцы ведут хозяйство только для того, чтобы констатировать право собственности на имение” (Энгельгардт А.Н. Из деревни: 12 писем. 1872 – 1887. М ., 1987. С. 399). Поскольку согласно “простонародному” “праву труда” крестьянин соглашался считать собственником земли лишь того, кто не только владел ею, но и хозяйствовал на ней, то помещики без предпринимательских способностей оказывались вынуждены имитировать хозяйственную деятельность, даже неся на этом прямые убытки. Очевидно, когда помещик откровенно забрасывал своё хозяйство, то его имение становилось первоочередным объектом крестьянского “лоббизма” (потрав, самовольных захватов земли, поджогов усадеб и т. п.), в результате чего падала его продажная ценность. Пренебрежительно третируя на словах “мужицкое право”, помещики на деле были вынуждены с ним считаться.

[36] Доказательством мультипликационных (усилительных) эффектов передельной общины и «двоеправия» может служить, например, сравнение России с Германией (в советской историографии обе эти страны приводили как пример «прусского пути» развития капитализма в сельском хозяйстве). Немецкий крестьянин, в отличие от российского, не участвовал в регулярных переделах земли «по едокам» и вовсе не питал уверенности, будто имение соседского юнкера следует «по справедливости» немедленно «отнять и поделить». Поэтому вместо организации поджогов и потрав он занимался преумножением своего физического и человеческого капитала. Негативный информационный внешний эффект от помещичьих хозяйств в Германии, вероятно, не слишком отличался от ситуации в России, но зато не было мультипликаторов, и этот экстернальный эффект оставался низким, латентным. Поэтому в новой истории Германии конца XIX – начала XX вв. нет ничего даже отдаленно похожего на крестьянские революции 1905-1907 и 1917-1921 гг. в России, хотя и наблюдались отдельные аграрные возмущения.

[37] В то же время советская бюрократия обладала и рядом специфических черт. Административно-командная система - это своеобразная, идеологизированная форма бюрократизма

[38] Winecki J. Why economic reforms fail in the Soviet system: a propertyrights approachю / in Alston, L., Eggertsson T., North, D. (eds.) EmpiricalStudies in Institutional Change. Cambridge., 1996. P. 68-69.

[39] Найшуль В. Высшая и последняя стадия социализма / Погружение в трясину. М., 1991.

[40] Латов Ю.В. Экономика вне закона. М.: МОНФ, 2001.

[41] Гайдар Е.Т. Государство и эволюция. М. 1995. С. 142-144; Pejovich S. Economic Analysis of Institutions and Systems, Kluwer Academic Publishers, 1998. P. 143-145.

[42] От англ. еnforcement – принуждение к выполнению правил.

[43] Законодательство, направленное на легализацию частной о собственности, в то время развивалось очень медленно, было фрагментарно и не успевало за реальными процессами. Исторические этапы его становления в 1985-1990 гг. таковы: Закон СССР «Об индивидуальной трудовой деятельности» (1986), Закон СССР «О кооперации» (1988), Закон СССР «О собственности в СССР» (1990) и др.

[44] По данным Минимущества РФ если в 1993 и 1994 г . было подано по 19000 заявок на приватизацию, то за два года 1995-1996 всего 11700 заявок, а в 1999 г . только 749 заявок [Приватизация в России, 2001, №2, с.8].

[45] В этом разделе мы опираемся на материалы парламентских слушаний и заседаний по проектам национализации в Государственной Думе 1997-2002 гг. В поиске и подборе материалов неоценимую помощь оказали депутаты и сотрудники аппарата профильного комитета Госдумы по собственности и комитета по экономической политике и предпринимательству. Авторы выражают всем им искреннюю признательность за высказанные замечания и комментарии.

Сайт создан в системе uCoz