Пережив революцию, советская система отлилась в манипулятивную демократию. Вопрос в том, как она справится со следующим кризисом.

Насколько устойчива сложившаяся в России политическая система, будут ли неизбежно воспроизводиться ее сущностные черты в ходе дальнейшего развития или же ее трансформация неотвратима уже в обозримой перспективе? На эти и другие вопросы пытаются ответить авторы книги очерков «Пути российского посткоммунизма», выпущенной при содействии Московского центра Карнеги, фрагмент из которой «Газета.Ru–Комментарии» предлагает вниманию читателей.

Государство-корпорация

Способность российской политической системы к воспроизводству, применительно к реалиям президентства Владимира Путина, вызывает немало споров. Те, кто считает эту систему воспроизводимой в современных условиях, отмечают, что она представляет собой логическое продолжение российской политической традиции, в рамках которой государство и бюрократия выступают в качестве главного фактора развития страны. Фактора, который не только формулирует цели и смыслы намечаемых им изменений, но и организует и структурирует под них общество. Другая интерпретация акцентирует внимание на том, что сформировавшаяся при Путине политическая система носит закрытый характер, ориентирована исключительно на самосохранение, не способна к развитию и потому не воспроизводима в принципе.

Чтобы разобраться в сути проблемы, необходимо, прежде всего, определить, что конкретно воспроизводится. Облик путинской системы с присущими ей атрибутами – гипертрофированная роль государства, централизация власти, иерархичность, вседозволенность бюрократии и высокомерное пренебрежение к закону, неуважение к правам личности – дает повод говорить о ее тесной связи с российской авторитарной политической традицией.

Фундаментальным ее основанием является признание особой исторической роли государства в России, представляющего собой не организацию для обслуживания общества, а стоящую над ним привилегированную корпорацию, которой уготована роль хранительницы национальных ценностей и культурных смыслов, и на этом основании имеющей право самой формулировать цели развития страны и реализовывать их.

Разумеется, корпорация не едина. Различия по месту в занимаемой государственной иерархии создают для разных групп бюрократии неодинаковые возможности влияния. Но, несмотря на это, корпоративное влияние в целом является очень сильным, если не сказать доминирующим.

Слепок советской власти

Отдельный вопрос – как удалось сохранить эту политическую традицию уже после начала посткоммунистической трансформации. После событий 1991 года советское государство не было демонтировано, а плавно эволюционировало и постепенно «вросло» в новые общественные реалии. Разложение советской системы не привело к автоматическому переходу к демократическому развитию. Для этого не было ни активных гражданских структур и инициатив, ни понимания на массовом уровне целей начавшихся преобразований, ни национального согласия по поводу дальнейших изменений. Система демократических ценностей в общественном мнении не утвердилась. В неустойчивой и неструктурированной политической среде сохранился главный фактор прежней советской системы – государственная бюрократия. В принципе, она могла быть носительницей политической традиции в трех различных сферах, касающихся институтов, ценностей и общественных отношений. Однако институты после августовской революции 1991 г. были большей частью разрушены или парализованы, ценности, по крайней мере, на публичном уровне, быстро менялись.

Поэтому традиция наиболее последовательно была воспроизведена в сфере общественных отношений.

Началось приспособление возникавших рыночных реалий к нуждам и интересам прежней советской бюрократии. Прежде всего это затронуло организацию нового политического пространства и общественных отношений, которые были «отформатированы» согласно известным представлениям и опыту. Постепенно бюрократии удалось приспособить к своим интересам и бизнес. Окончательно же закрепить и оформить в неофициальных правилах патронаж государства над бизнесом удалось только в годы президентства Путина. В условиях, когда права частной собственности не гарантированы, государство в любой момент, используя широкий арсенал средств – от административного давления до судебного преследования, может ее конфисковать. Это придает институту частной собственности «условный» характер. В рамках системы, где бизнес рассматривается как постоянный источник «кормления» для бюрократии, формируется закрытая и неконкурентная модель rent seeking economy, где основной мотивацией хозяйственной деятельности становится стремление к защищенному системой административных привилегий монопольному распоряжению конкретным сегментом рынка. В такой системе коррупция из подкупа чиновников превращается в форму участия бюрократии в хозяйственной жизни, в адаптацию рыночных отношений к ее интересам.

Сетевая бюрократия

Таким образом, нынешняя политическая система воспроизвела такое фундаментальное основание прежней советской государственности, как номенклатурные властные отношения. Признавая родство с предшествующим периодом, нельзя не отметить, что адаптация к новым реалиям привела к серьезным изменениям в их структуре и характере. В этой связи удачным представляется предложение Михаила Афанасьева, отметившего, что эти отношения основаны на «постноменклатурном патронате». По его мнению, «...данное определение отражает актуальный тип господства (в обществе. – «Газета.Ru») в его генезисе и развитии: приватизация социального могущества распадшейся номенклатуры; частное присвоение средств и ресурсов еще в значительной мере синкретически соединенного политического и экономического господства. Кроме того, данное определение указывает на патерналистский, «семейный», неформальный характер господства, устойчиво воспроизводимый в практике отношений управляющих и управляемых, а равно и в практике взаимодействия властвующих. Наконец, данное определение характеризует наиболее действенные средства господства и обмена ресурсами: патрон-клиентские связи, частные союзы защиты и поддержки («команды» и «крыши»).

В условиях институциональной неопределенности личные связи и клиентарно организованные социальные сети восполняют «дефицит государства». В то же время они подрывают официальные публичные институты, лишая их гражданского и правового содержания. В этом и есть основное отличие современной системы власти от той, что существовала в советскую эпоху.

Тогда ключевую роль играли институты, ныне – неинституционализированные клиентельно-патерналистские связи.

Линия на усиление личной власти главы государства не привела к укреплению политических институтов. Широко распространена практика манипулятивного отношения к праву со стороны влиятельных групп интересов, имеющих доступ к механизмам принятия решений. Курс на укрепление государства способствовал усилению постноменклатурного патроната во властных отношениях. Эта система «паразитирует на «укреплении государства», на деле превращая его из механизма устойчивого национального развития в механизм собственного воспроизводства».

Индивидуальная непереносимость

Итак, в процессе посткоммунистической трансформации России воспроизводятся не только традиционные формы государственности, но и властные отношения. В начале ХХI столетия этот процесс ускорился в связи с завершением очередного «сдаточно-раздаточного» цикла в экономике. В этот период появился и дополнительный импульс к воспроизводству традиционной системы, поскольку устремления новых лидирующих групп, установивших полный контроль над властными институтами, совпали с массовым общественным запросом на стабильность и порядок. Именно государство выступало гарантом решения этих проблем. Поскольку у населения России представления об эффективной государственности базировались исключительно на авторитарных воспоминаниях, а опыт демократической государственности начала 1990-х годов в этом смысле оказался неудачным, оно легко легитимировало восстановление привычных, традиционных форм организации политического пространства.

Проблема в том, насколько устойчива воспроизводимость политической системы в расчете на ближайшую перспективу. Существует точка зрения, согласно которой уже при новом главе государства нынешняя система будет значительно изменена. И, стало быть, говорить в этом контексте о ее воспроизводимости не имеет смысла. Подобные утверждения как минимум неточны.

При переходе властных полномочий от одного президента к другому в транзитных системах типа российской, где власть персонифицирована, а институты слабы, неизбежно изменится политический режим, т. е. совокупность способов и приемов реализации власти.

Но при этом с высокой долей вероятности сохранятся и нынешняя роль государства, и система властных отношений постноменклатурного патроната.

Существует концептуальный подход, заставляющий усомниться в устойчивости фундаментальных оснований существующей системы. Андрей Фурсов, анализируя внутреннее развитие нынешнего российского государства, приходит к выводу, что оно, в отличие от дореволюционной и советской государственности с их ярко выраженным социальным патернализмом, постепенно эволюционирует в сторону «корпорации-государства», которая, ориентируясь на реализацию интересов узких привилегированных групп, постепенно отказывается и от выполнения социальных функций, и от производства политических и культурных смыслов для общества. По мысли этого автора, «государство заботится только о тех, кто внутри, но те, кто внутри, – это и есть корпорация». Подобная трансформация неизбежно будет подрывать основы традиционной российской государственности – патернализм и идеологическое доминирование. Значит, и легитимация подобной системы, и способность ее к воспроизводству будут постепенно разрушаться. Рано или поздно граждане поймут, что государство, вопреки их ожиданиям, не только не хочет усилить социальную опеку, а, напротив, стремится полностью избавиться от подобных забот. Да и вера в высокое предназначение государства, для которого официальные идеологические постулаты являются лишь средством обеспечения решения конкретных проблем, возникающих перед теми или иными группами элит, едва ли может оказаться устойчивой.

Распад от неожиданности

Закрытость системы делает ее весьма уязвимой в условиях нынешнего быстро меняющегося мира, в котором регулярно появляются все новые вызовы. Анализ политической практики показывает, что система предпочитает (а может быть, не умеет по-иному) действовать, стремясь заранее определить перечень потенциальных угроз и, опираясь на эти предположения, с помощью превентивных мер выстроить оптимальные модели реагирования. Содержание этих мер в решающей степени определяется централизацией управления и усилением государственного контроля над все новыми секторами общественной жизни.

Сталкиваясь с неожиданными, «не предполагавшимися» вызовами, система демонстрирует устойчивую неспособность своевременно и адекватно реагировать на них.

Так, в начале 2005 года правительство, шокированное неожиданными массовыми выступлениями против монетизации льгот, вначале искренне полагало, что они инспирированы некой таинственной оппозицией. Столкновения с новыми неизвестными вызовами способны довести внутреннее напряжение в системе до «нерабочего» состояния, при котором возникает угроза ее самопроизвольного распада.

Риски усиливаются и в связи с тем, что на протяжении последних лет правящая элита целенаправленно перекрывала каналы обратной связи между властными институтами и обществом. Наиболее значимым здесь является выхолащивание сути процедуры выборов. С помощью разного рода приемов (снятие через суд неугодных кандидатов и партий, неравенство кандидатов в плане доступа к предвыборным ресурсам) исход голосования становится абсолютно предсказуемым. Выборы как институт превращаются в общественном мнении в процедуру протокольного характера, с помощью которой невозможно на что бы то ни было влиять. Все это существенно осложняет возможности корректировки политического курса в условиях столкновения системы с новыми вызовами.