Современный российский менталитет: разнообразие габитусов и направления изменений

Если не желать опаснейшего раскола в  нашем обществе по этническим границам, то говорить следует именно о российском самосознании и российском менталитете, а не о русском (обидно исключающем немалое число российских граждан — этнических украинцев, белорусов, татар, евреев, немцев, чувашей, мордвинов и  т.д., не говоря уже о детях смешанных браков). Американцы с немалым трудом выращивают общую американскую идентичность, немцы — немецкую, а  китайцы — китайскую; в этих пусть и  проблемных, но достаточно крепких обществах никому в голову не приходит специально выделять и пестовать на  конференциях отдельные идентичности англосаксов-протестантов, пруссаков или ханьцев.

Обобщим и представим многократно описанные свойства российского национального характера [Бердяев 2004, 2007; Степун 1928; Лихачев 1990; Касьянова 1994; Мостовая и Скорик 1995; Ментальность россиян 1997; Кессиди 2000; Кукоба 2004; Левада 2006; Гудков, Дубин и Левинсон 2009].

Обычно в качестве общих недостатков, слабых черт указываются разобщенность, низкая самодисциплина и неспособность к самоорганизации без подчинения и принуждения, правовой нигилизм, патернализм и подданническая культура, максимализм и метания от крайности к крайности. Некоторые группы обвиняются также в склонности к раболепию и холуйству и/или принуждению и насилию, а также к лицемерию, цинизму, низкопоклонству перед чужими образцами, нетерпимости и шовинизму.

Общими достоинствами российского характера, как правило, считают адаптивность и самостоятельность, изобретательность и восприимчивость к новому, стойкость к лишениям и терпение, душевную теплоту, заботу о близких. Для некоторых групп отмечается наличие сильной тяги к справедливости, праведной осмысленной жизни, служению высоким идеалам, Родине, чувство долга, бескорыстное подвижничество, способность к самоотречению.

Говорить осмысленно о российском самосознании и менталитете допустимо только с учетом большого и растущего разнообразия, включающего также немалые разрывы и расколы. Можно по-разному структурировать это разнообразие: особо значимыми остаются поколенческие различия, социально-экономические, образовательные и географические (с полюсами состоятельных и высокообразованных групп центров столиц, крупнейших городов и бедных, малообразованных групп городских окраин, «глубинки» и сельской местности).

Существенно также разнообразие по мировоззренческим критериям, тесно связанное с социальной позицией индивидов и групп в отношении к государственным, властным институтам и ресурсным потокам. В смысловом пространстве идейных предпочтений, символов поклонения и самоидентификаций главными измерениями являются отношение к власти, режиму, государству (от инсайдеров-охранителей до аутсайдеров-радикалов), отношение к идеалам и личной пользе (от подвижников до циников), отношение к России и Западу (от самобытников-державников до либералов-западников). Единицей разнообразия национального менталитета является габитус.

Габитусы как комплексы установок (фреймов, символов, идентичностей и поведенческих стереотипов) — это еще и устойчивые сочетания значений по переменным такого рода. Некоторые габитусы весьма близки друг к другу, внутри них бывают взаимопереходы; такие группы габитусов назовем гнездами:

• гнездо отстраненных аутсайдеров (подданный, обыватель, внутренний эмигрант, равнодушный) является самым массовым;

• гнездо ловких инсайдеров (пользователь, пользователь-охранитель и  пользователь-реформатор) представляет наиболее успешный слой современного российского общества, это так называемые «элиты» и околоэлитные круги;

• гнездо честных государственников (службист, службист-реформатор и службист-охранитель), судя по всему, размывается и редеет, хотя в провинции, особенно, в местах, трудных для проживания, остается опорой пусть не стабильности, но приемлемой жизни;

• гнездо недовольных (реформатор-западник, радикал-западник и радикал-самобытник с имперской, националистической, православной, коммунистической или иной спецификой) — неуклонно растущая группа, которая в период кризиса резко увеличится в численности и активизируется;

• гнездо подвижников, как правило, одиночек, некоторые из них в кризисные периоды обретают большое влияние, хоть и ненадолго.

Есть ли какое-то единство в столь пестром разнообразии российских габитусов? Как ни странно, есть. Прежде всего, таков общий набор фреймов (схем осмысления окружающего мира) и символов (святынь, ценностей), в рамках которых люди с разными габитусами по-разному помещают себя и устанавливают жизненные предпочтения. Есть специфика следующих фреймов как сложных и подвижных смысловых конструкций: «свои и чужие», «высшие идеалы и выгода», «принуждение и обмен», «сдача-раздача и дележ-передел», «ближний круг и государство», «царь и верховная власть», «Россия и Запад».

Свое и чужое; этот фрейм универсален для всех этносов и наций, культур и цивилизаций; российская специфика, состоит, во-первых, в высоком уровне отвержения, непризнания чужого, в отказе за чужим в праве на достоинство или даже на существование, либо в полном игнорировании и пренебрежении чужим; во-вторых, в особой легкости признания чужого своим и отказа от бывшего своего в пользу нового своего (бывшего чужого);

Высшие идеалы и польза (выгода); данный фрейм также универсален; для россиян характерны жесткое разделение и противопоставление «высоких», «духовных» идеалов (святынь, ценностей) и «низкой», «шкурной» пользы, слабая способность к их органичному и устойчивому объединению, склонность к полному принятию того или иного полюса и последующим радикальным разочарованиям;

Ближний круг и государство; в России первый полюс жестко ассоциирован с теплой, неформальной, демонстративно бескорыстной взаимоподдержкой, тогда как государство, напротив, — с формальным принуждением, всяческими уходами от этого принуждения, либо наоборот с подчинением ему — беззаветной верностью и службой.

Россия и Запад; в российском менталитете для статуса своей страны характерна неустойчивость, высокая неудовлетворенность, что может выражаться как в полном отрицании национальных достоинств, так и в навязчивом их превознесении; отношение к Западу при этом, несмотря на известные крайности и маятниковые колебания, неизменно остается главным пунктом референции, именно с западными странами обычно ведутся сравнения, именно западные оценки остаются наиболее значимыми, вне зависимости от того, соглашаются с ними или яростно их отвергают.

Несложно показать, как специфика этих фреймов порождает как слабые, так и сильные инвариантные черты российского национального характера, особенно, с учетом разного комплексирования этих фреймов и их полюсов между собой.

Разобщенность, низкая самодисциплина и неспособность к самоорганизации — прямые следствия отвержения всего чужого, а также жесткая привязанность трудов и усилий либо к ближнему кругу, либо к вынужденному подчинению институтам власти (обычно государственным). Для широких горизонтальных контактов и создания структур доверия места не остается.

Правовой нигилизм порождается отождествлением законов и судов с чужим (или своим для инсайдеров) принудительным государством.

Максимализм и метания от крайности к крайности — это обобщения принятия одного полюса как своего, которому посвящаются все силы и отвержения другого полюса как чужого, страстно отвергаемого или презираемого.

Адаптивность и самостоятельность, изобретательность и восприимчивость к новому являются проявлением легкого превращения чужих способов выживания, достижения пользы в свои.

Стойкость к лишениям и терпение, душевная теплота, забота о близких — прямое следствие многопоколенного опыта выживания благодаря взаимоподдержке в своем — ближнем кругу и в противостоянии давлению чужого принудительного государства.

Высокая референтность Запада и глубинная неуверенность в достоинстве национальных основ рождают маятниковые колебания: от низкопоклонства перед всем чужеземным и отрицания всего отечественного, до ксенофобии, шовинизма, ревности и ненависти ко всему нерусскому, до бахвальства и «квасного патриотизма».

Основные фреймы и символы, указанные выше мировоззренческие установки и базовые стереотипы поведения являются общими для досоветского и советского прошлого, для постсоветского настоящего.

При этом имеют место изменения, причем, как циклического, так и поступательного характера. Наиболее выраженными являются циклы с периодами преклонения перед Западом и отвержения его, периодами лояльности власти, режиму и политического протеста, периодами идеалистических устремлений и сугубо материальных, утилитарных забот. Эти волны напрямую связаны с базовой цикличностью социально-политической динамики в истории России [Розов 2006, 2011].

Наиболее существенные поступательные изменения российского менталитета в постсоветскую эпоху связаны со структурным фактором открытия границ и глобализации, облегчившей экспорт активов разного рода. Особенно это касается габитусных гнезд «ловких инсайдеров» (держат деньги в зарубежных банках, покупают за границей недвижимость и предприятия, вывозят туда семьи), недовольных и подвижников (нередко ведут челночный образ жизни, либо вовсе эмигрируют). Удручающий ментальный эффект — утеря основы национального единства, поскольку Россия перестает восприниматься как общая страна, достойная заботы, вкладывания сил и средств.

В этом отношении россияне, скорее, не приблизились, а отдалились от европейцев, которые при некоторых оговорках и редких исключениях по-прежнему считают своим главным или даже единственным домом и Европу в целом, и свою страну, и свой родной город (провинцию).

Выражение «неколебимое ядро русской идентичности» имеет принудительно одобряемую коннотацию («враги нашу стойкость не поколеблют»). Однако, в большом разнообразии габитусов и циклических волн ментальной динамики «неколебимый» инвариант оказывается не таким уж и привлекательным, нуждающемся не укреплении и поклонении, а наоборот — в существенной коррекции.

Этот инвариант можно выразить такой конструкцией: отказ быть внутренне и сущностно связанным какими-либо обязательствами и ограничениями, а при осознании отсутствия такой связанности и у других, при дефиците доверия к ним, главная ставка в социальном взаимодействии на принуждение, насилие или угрозу насилия. Выражается это «неколебимое ядро» общеизвестными ходовыми приговорками: «с ними (вариант: с нами) иначе нельзя!»; «управа нужна!»; «хозяин должен быть, чтоб порядок был!»; «Сталина на них (на нас) нет!», «не можешь – научим, не хочешь – заставим!» и т.д. и т.п.

Очевидно, что такого рода установки, общие для властвующих и для подчиненных, напрямую связаны с практиками и институтами принуждения, а также с произволом властей и терпимостью к этому произволу, в том числе и властному ресурсному переделу. Отсюда проистекают общеизвестные феномены нелегитимности собственности и правового нигилизма. Массовое нежелание держателей капиталов инвестировать во что-либо на российской земле, растущие масштабы вывоза капитала и эмиграции наиболее образованной и талантливой молодежи — это не привнесенная иноземная «порча», а вполне рациональное поведение в сложившейся обстановке.

Ситуация изменится в корне отнюдь не благодаря возврату к мифическим корням «русского характера» или «православной духовности», а только при тройном принципиальном сдвиге: а) в глубинных культурных символах, б) во фреймах социального взаимодействия, в) в самих институтах и практиках. Об императивах таких изменений и подходах к их осуществлению будет сказано в докладе.

Николай Розов, доктор философских наук, профессор

Институт философии и права Сибирского отделения РАН

Литература

Бердяев Н.А. Судьба России. М.: ООО «Издательство АСТ», 2004.

Бердяев Н.А. Русская идея. М.: АСТ. 2007.

Гудков Л.Д., Дубин Б.В., Левинсон А.Г. Фоторобот российского обывателя // Мир России. 2009. № 2. С. 22-33.

Касьянова К. О русском национальном характере. М.: Институт национальной модели экономики, 1994.

Кессиди Ф.Х.: О парадоксе России // Вопросы философии, № 6. 2000.

Кукоба О. А.: Доминанты российского национального менталитета // Вестник Воронежского государственного университета. Серия: Гуманитарные науки. 2004. №2.

Левада Ю. Ищем человека: Социологические очерки. 2000-2005. М.: Новое издательство. 2006.

Лихачев Д. С. О национальном характере русских // Вопросы философии. 1990. № 4. С. 3-5.

Ментальность россиян: (Специфика сознания больших групп населения). 1997. М.

Мостовая И. В., Скорик А. П. Архетипы и ориентиры российской ментальности // Полис. 1995. №4.

Розов Н.С. Цикличность российской политической истории как болезнь: возможно ли выздоровление? // Полис. 2006. № 3.

Розов Н.С. Колея и перевал: макросоциологические основания стратегий России в XXI веке. М: РОССПЭН, 2011.

Степун Ф. А. Мысли о России // Современные записки. Париж.1928. № 28.