Александр Аринин

Предлагаю наш круглый стол открыть. Мы будем сегодня обсуждать очень актуальную и важную тему для нашей страны – «Проблемы перехода России на инновационный путь развития». В этой дискуссии, которая будет, на мой взгляд, очень интересной мы с вами должны осветить три главных проблемы. Первая − надо разобраться, что такое инновационный путь развития. Во-вторых, хотелось бы посмотреть, насколько сегодня страна готова к переходу на инновационный путь развития и с точки зрения власти, и с точки зрения общества, есть ли у нее такие ресурсы. И третье, было бы очень интересно попытаться определить – а что надо делать при переходе на инновационный путь развития, какие приоритеты выделить. И в первую очередь, конечно, государственной власти, которая отвечает за этот переход. Предлагаю выступить с докладом Александра Абрамовича Галкина.

Александр Галкин

В связи с обострением экономического кризиса и укрепившимся пониманием того, что кризис этот всерьез и надолго, вопросы инновационного развития страны отошли на второй план. Это совершенно естественно в современных условиях кризиса – не до жиру, быть бы живу. Поэтому все перестали об этом говорить, причем этот поворот получил определенный официальный характер. 13 января президент страны, выступая на одном из заводов Москвы, сказал, что нам главное − удержать, сохранить промышленность, а не развивать. Похоже, что это уже становится официальной линией. Считаю, что такая постановка вопроса преждевременная, мягко говоря. Потому что противопоставлять кризис и развитие – это совершенно необоснованно. Сам по себе кризис – это сигнал того, что прежняя модель развития, бесспорно, себя исчерпала. В конце концов, кризисный процесс, какой бы глубокий и продолжительный он ни был, он кончится. Проблема в том, чтобы приблизить этот выход. И есть два пути выхода из экономического кризиса. Либо попытаться выходить из него чисто традиционным путем, развивая традиционные средства производства и традиционную промышленность, либо, учитывая проблемы, которые поставлены кризисом, попытаться все-таки проложить путь к новому серьезному рывку вперед. Это, конечно, непросто, но кризис открывает в этом отношении и новые возможности. Это была небольшая преамбула, чтобы объяснить постановку вопроса, которую я постараюсь сейчас изложить.

Широко распространено представление, будто инновационное развитие предполагает всего лишь более интенсивное, чем прежде, внедрение современных технологий в промышленное производство и в его организационные структуры. Разумеется, такая позиция имеет право на существование. Вместе с тем, нисколько не умаляя значения внедрения в практику новейших научных изысканий, технологий и методов организации производства, нельзя не обратить внимания на серьезные изъяны такой заведомо суженной трактовки проблемы.

Сводя ее к очевидной и безусловной необходимости очередного обновления основного капитала, к более активному использованию в производственном процессе научных новаций и новых технологий, мы лишаем идею инновационного развития свойственного ей новаторского содержания. Сами по себе инновации как важнейший элемент общественного производства всегда были первостепенным элементом развития человеческого сообщества.

Более обоснованным представляется в этой связи принципиально иной подход к инновационному развитию, рассматривающий его как процесс, призванный создать над сложно структурированным современным обществом своего рода дополнительный высокотехнологичный этаж общественных отношений. Особенность такого развития будет состоять, в частности, в том, что оно, в свою очередь, неизбежно потребует качественных перемен во всех сферах общественного организма, и, прежде всего, в социальной сфере.

Основная характеристика инновационного типа развития состоит в том, что центр тяжести общественного производства переносится с вещественных составляющих (орудия производства, станки, машины, материалы, физический труд) в духовную сферу – информацию, знания, творчество. Преимущественно именно от этих составляющих зависят производительность труда, результаты производства и его воздействие на всю жизнедеятельность социума.

Инновационный «технологический взрыв» современности поставит социум перед необходимостью кардинальных социальных инноваций, призванных соединить принципы и практики управления общественными процессами с механизмами самоуправления и саморегулирования, спонтанно вырастающими из этих процессов. Ответ на этот вызов требует раскрытия и мобилизации новых ресурсов инновационного потенциала человека и социума. Содержание, величина и качество этого потенциала находят отражение в категориях «человеческого капитала» и «социального капитала».

Человеческий капитал – это творческий потенциал работника, совокупность приобретенного им опыта, знаний и умений, талантов и способностей. Человеческий капитал был задействован и в индустриальном обществе, и в него делались инвестиции. Но при инновационном развитии он начинает играть доминирующую роль в общественном производстве. Его уровень должен отвечать несравненно более высоким требованиям. Соответственно, на передний план выступает гигантское разрастание социальной сферы.

Социальный капитал – это, по сути дела, капитал общественной кооперации и солидарности, капитал взаимного доверия, который лежит в основе взаимосвязи и взаимодействия индивидов в социуме и формирует ценности и цели, выходящие за узкий горизонт эгоистических мотивов потребительского индивидуализма. Развитие социального капитала создает благоприятную общественную творческую среду для инновационного развития, формирует в обществе инновационную культуру.

Является ли осуществление такого скачка объективно назревшим? Для положительного ответа на это вопрос есть достаточно оснований.

Во-первых, позитивное решение множества новых глобальных проблем, вставших перед человечеством во второй половине ХХ и в начале ХХI веков, требует более высокого уровня знаний и умений, чем те, которыми располагало общество до настоящего времени.

Во-вторых, многие страны-лидеры, серьезно страдающие от прогрессирующего старения населения и трудно контролируемой иммиграции из регионов иных цивилизаций и массовой ментальности, жизненно заинтересованы в многократном повышении производительности труда автохтонной рабочей силы.

В-третьих, появление и развитие новых бурно растущих центров современного индустриального развития, обладающих таким бесспорным конкурентным преимуществом как дешевизна достаточно квалифицированной рабочей силы, делает необходимым для традиционных стран - лидеров незамедлительный переход на более высокую стадию материального производства, недосягаемую, во всяком пока, для «новых индустриальных тигров».

Для реализации такого скачка имеются и немалые объективные предпосылки. Это – накопленные современным научным сообществом новые сферы знания, не нашедшие до сих пор применения в практическом производственном процессе, но способные обеспечить человечеству качественно новые условия существования и образа жизни. Это - наличие мощной научно-производственной базы и научной инфраструктуры, приспособленных для незамедлительного воплощения научных идей и выводов в производственную практику. Это − разветвленная система подготовки квалифицированных кадров, достаточно гибкая, чтобы в кратчайшие сроки подготовить высококвалифицированную рабочую силу того типа, который понадобится для соответствующего экономического маневра. Это − сохранившаяся возможность государственной власти мобилизовать капиталы, минимально необходимые на первом этапе для ставшего необходимым поворота к инновационному развитию.

Разумеется, существуют и препятствия на пути такого поворота. Массовое промышленное производство, характерное для нынешнего этапа экономического развития, инерционно по своей сути. Его коренная переналадка потребует существенных усилий и материальных затрат. Отсюда высокая степень вероятности ожесточенного сопротивления любым коренным новациям, связанным с такой переналадкой, со стороны влиятельных экономических и политических сил.

В качестве реакции на это возникнет необходимость в создании на государственном уровне рычагов и стимулов, способных преодолеть указанную инерционность, не подвергая излишним потрясениям производство и общественную систему в целом. Это, в свою очередь, потребует внесения существенных корректив в организацию управления экономическими процессами и, что особенно важно, в систему льгот и иных поощрений.

Необходимо будет существенно пересмотреть существующую структуру информационных сетей. Инновационное развитие предполагает более свободный доступ к необходимой для него информации, а, следовательно, ликвидацию существующих барьеров в этой области.

Инновационный поворот потребует значительного возрастания роли государственных институтов, призванных отражать интересы общества в целом. Предпосылкой такого поворота неизбежно должно стать более четкое, чем до сих пор, определение и описание совокупности поставленных целей, путей и способов их реализации. Иными словами, придется вновь обратиться к столь осмеянному последние десятилетия индикативному планированию.

Конечно, институты, представляющие групповые интересы, могут внести и свой вклад в это дело. Однако конечная разработка соответствующих проектов потребует серьезных общегосударственных усилий. Неслучайно в тех зарубежных странах, где инновационное развитие уже стало (или, по меньшей мере, становится) существенным направлением политики (в частности в Западной Европе) выработка его принципов, в том числе описание конкретных целей, этапов продвижения к ним, определение состава участников реализации проектов и субпроектов, степени и характера финансирования, как и координации усилий и т.д. поручены институтам, контролируемым государством, или связанным с ним договорными отношениями.

Поскольку инвестиции в инновационное развитие являются, как правило, рискованными, рассчитывать на проявление особого интереса к ним (особенно на первоначальных этапах) частного капитала не приходится. Это породит необходимость участия в активном финансировании инноваций государственного или, по крайней мере, гарантированного государством капитала. При достаточно большом объеме таких инноваций это приведет к существенному изменению направленности финансовых потоков.

Переход к инновационному развитию сделает неизбежным принципиальное изменение отношений науки и государства. Наука в своей основной части должна не только превратиться на практике в прямую производительную силу, но и стать важнейшим рычагом стратегии государства в области общественного производства. В какой-то степени она будет продолжить свою деятельность в качестве исполнителя заказов, отражающих групповые интересы. Однако ее основным партнером и, соответственно, заказчиком должно стать государство.

При этом взаимодействие государственных структур и науки не может быть сведено к уровню отношений «хозяин – слуга». Речь должна идти о равноправном сотрудничестве, при котором не только государство ставит задачи перед наукой, но и наука ставит их перед государством. Это, в свою очередь, потребует не только организационных усилий и существенных дополнительных капиталовложений, но и психологической перестройки сознания тех, кто заправляет в управленческих структурах.

В еще большей степени серьезным препятствием для инновационного развития может стать утвердившаяся в большинстве стран современного мира неоконсервативная модель организации и функционирования народного хозяйства. Несоответствие выявившихся потребностей современности и теоретических постулатов неоконсерватизма давало о себе знать еще до того, как необходимость безотлагательного перехода к инновационному развитию стала предельно очевидной. Первым, но не последним практическим симптомом исчерпания указанной модели следует считать серьезные трудности, которые испытывает сейчас международная финансовая система и все очевидные проявления мировой рецессии. Безусловно, что при повороте к инновационному развитию негативное воздействие исчерпавшей себя неоконсервативной модели будет проявляться с возрастающей силой. Отсюда неизбежность повышения интереса к обновленным вариантам неокейнсианского подхода к регулированию экономических процессов.

Из изложенного со всей очевидностью вытекает, что инновационное развитие, в том понимании, которое предложено выше, является своего рода «категорическим императивом» для всех тех стран, которые ориентированы на сохранение и упрочение своих позиций в мировом сообществе. Поворот в сторону такого развития будет нелегок: он потребует и времени, и значительной мобилизации усилий. Вместе с тем − не встать на этот путь значит не просто отстать, но, более того, оказаться отброшенным на маргинальные позиции и застрять на них надолго, если не навсегда.

В этом смысле постановка задачи, предусматривающей переход России к стратегии инновационного развития, вполне своевременна и оправдана. Вместе с тем очевидно, что реализация этой стратегии будет для нее существенней сложнее, что для других относительно развитых стран, которые ставят перед собой эту задачу. России, чтобы выйти на уровень инновационного развития, надлежит не только решить всю совокупность доставшихся ей сложнейших проблем, но еще и совершить исторической скачек через несколько стадий экономического (а значит и иного) общественного) развития.

При этом стране предстоит преодолеть ряд серьезных барьеров. Инновационное развитие неизбежно потребует дальнейшего, более интенсивного включения российской экономики в мировую систему народного хозяйства. Однако, связанное с этим полное открытие рынков сделает Россию в еще большей степени уязвимой перед лицом серьезных кризисных процессов, от которых страдает мировая экономика, прежде всего финансовой неустойчивости, потрясений на рынках труда и делокализации производства.

Одновременно, инновационный процесс уже на первых этапах столкнется с уже фиксируемым дефицитом высококвалифицированной рабочей силы в сфере производства. Этот дефицит, скорее всего, будет возрастать, поскольку постоянно подпитывается общим снижением интеллектуального уровня населения, стимулируемым ростом критического отношения подрастающих поколений к образованию как таковому и все более очевидным разложением системы среднего и высшего образования.

Серьезным тормозом может оказаться ситуация в научной сфере. Не секрет, что униженное состояние, в котором пребывала российская наука последние годы, уронило ее престиж в глазах представителей молодых поколений. Талантливые молодые люди не очень охотно вступают на научное поприще. В результате научное сообщество катастрофически стареет. Если ситуация не будет изменена, мы спустя десятилетие можем, практически, оказаться без науки. О каком инновационном развитии, на которое возлагают сейчас такие надежды, можно будет вести речь в таком случае?

В принципе названные и не названные барьеры, в конечном счете, поддаются преодолению. Однако оно возможно лишь в том случае, если в процесс будет органически включено то, что можно назвать политическим фактором.. Каковы же предпосылки такого включения? Для эффективного политического стимулирования экономического развития в заданном направлении необходимы, во-первых, наличие политической воли высших эшелонов власти, во-вторых, активное участие в реализации этой воли ядра властвующей элиты, в-третьих, наличие отлаженных управленческих инструментов решения поставленных задач и, наконец, в-четвертых, готовность большинства населения – или, по меньшей мере, его значительной части - принять участие в их осуществлении или хотя бы не сопротивляться их решению на практике. Выпадение хотя бы одного из этих условий либо сделает достижение поставленной цели, практически, невозможным, либо потребует введения мобилизационного режима повышенной жесткости.

Есть ли у нынешней России политические резервы, которые бы помогли создать условия, необходимые для успешного инновационного развития? Окончательный ответ на этот вопрос пока дать трудно. Можно лишь сугубо предварительно высказать предположения, как о возможных препятствиях, так и о тех усилиях, которые предстоит приложить, чтобы сдвинуться в заданном направлении.

Политическая воля высшего руководства на вербальном уровне вроде бы присутствует. Однако в политике между вербальными и реальными установками нередко возникает существенное несоответствие. Нельзя также не учитывать внутреннюю противоречивость самого этого феномена. Чтобы привести к желаемому результату, политическая воля руководства должна опираться не только на представление о конечной цели, но и на адекватное знание исходной ситуации и возможных последствий управленческих решений на каждом этапе намеченного продвижения вперед. В противном случае реализация политической воли, скорее всего, выльется в авантюру. Между тем, адекватное знание реальной ситуации и представление о возможных последствиях принимаемых решений в решающей степени зависят от наличия эффективной системы поступления информации и обратной связи, не искаженной промежуточными, отклоняющими воздействиями. Пока современная Россия подобной системой не располагает.

Немало сомнений вызывает степень готовности правящей элиты принять к осуществлению ориентацию на инновационное развитие. В чем, в действительности, заинтересовано основное ядро этой элиты? Прежде всего, в сохранении и упрочении имущественных и властных позиций, приобретенных в 90-ые годы и на протяжении последующего неполного десятилетия. Это находит отражение в его устойчивой ориентации на стабильность, трактуемую исключительно как неизменность сложившихся отношений власти и собственности. Соответственно, любые установки, направленные на перемены, пусть даже сулящие позитивные результаты, как правило, встречаются им в штыки.

Серьезным препятствием на пути инновационного развития могут, скорее всего, стать управленческие институты. Происходившее на протяжении ряда лет выстраивание вертикали власти создало у части публики впечатление, что в стране, наконец, возникла эффективная система реализации властных решений. Однако это представление во многом иллюзорно. Созданная управленческая система, как признают сами ее непосредственные руководители, «коррумпирована» и «не мотивирована на положительные изменения, не говоря уже о каком-то динамическом развитии». И дело тут не только в кадровых просчетах, но, прежде всего, в закономерностях самой иерархизированной жесткой вертикали власти. Поэтому, добиваясь необходимого для инновационного развития коренного преобразования управленческих институтов, недостаточно применения одних чисто административных мер, пусть самых жестких. Необходима решительная демократизация всей системы власти. Но готовы ли к этому наши верхи?

Обратимся теперь к оценке позиции населения – его готовности (или неготовности) позитивно оценить предлагаемую верхами программу инновационного развития и принять участи в его осуществлении. Разумеется, обещания сверхблагополучного будущего, которое, в частности, связывается с реализацией этой программы, приятно слышать. Но способны ли они пробить завесу разочарования, скептицизма и отчуждения, которая до сих пор отделяет значительную часть общества от административного аппарата и власти в целом? Ответ на этот вопрос далеко не очевиден.

Изложенное выше предполагает иную расстановку стратегических приоритетов, чем та, которая вырисовывается на основании заявлений, сделанных в последнее время, в том числе на высоком уровне. Переход к инновационному развитию дело, безусловно, важное. Вместе с тем такой переход требует не кавалерийской атаки, но хорошо подготовленной осады противостоящих укреплений. Необходимо предварительно обезвредить минное поле, которое образуют многочисленные проблемы, как старые, доставшиеся в наследство от пошлого, так и новые, неизбежно возникающие в ходе поступательного движения вперед. Не менее важно своевременно создать необходимые предпосылки такого движения, прежде всего, социальные и политические институты, которые бы обеспечили конечный успех предпринятых усилий. Лишь в этом случае инновационное развитие переместится из виртуального в реальное пространство.

Борис Коваль

Я должен сказать, что доклад Александра Абрамовича мне представляется очень интересным и в целом удачным, потому что он поставил целую серию актуальных вопросов, высказал свою позицию и даже сформулировал некоторые рекомендации на перспективу. Я бы хотел немного приземлить эту тему и остановиться на некоторых вопросах кризиса и реального положения человека труда в России в настоящее время.

Всего 30-40 лет назад мы ломали голову над проблемой научно-технической революции. И уже тогда речь шла о живой взаимосвязи развития техники и самого работника, о подготовке новых профессиональных кадров в системе «человек-машина». И тогда нас волновала перспектива перестройки занятости и роста технологической безработицы. Теперь идея нанотехнологий как бы существует сама по себе и редко связывается с трансформацией социума трудовых и гражданских отношений, сила развития это человеческий и социальный капитал, а вовсе не инструменты и машины. Иначе творческий работник станет невидимым и подчиненным наночеловеком вроде миниатюрного винтика. Мы это хотим? Нет, мы видим в инновации, прежде всего новацию самого человека, его творческого духа, профессиональной грамотности, нравственного благородства, социальной зрелости.

Особенность 2009-го года по сравнению с 2007-2008 годами в том, что начальная идея инновационной стратегии не учитывая, и не могла, и не могла, наверное, учитывать и предвидеть глобальный экономический кризис. Денег было много, цена на нефть высокая, почему бы и не «начать» инновацию на плечах незаконченной модернизации? Оказалось, что в политике инноваций совершать проще (новые правила выборов, назначение губернаторов, подавление оппозиционных партий, изменение сроков властных полномочий президента и думы, ужесточение цензуры и прочие), нежели заставить по-новому работать экономику и производство. Здесь ресурсов самой власти недостаточно. Нужны новые люди, новые мозги, новая творческая энергия. А для этого необходимо время и продуманные действия. Вскрикнуть громкий лозунг об инновационной стратегии развития эффектно и красиво, а сдвинуть дело с мертвой точки сложно и трудно.

Кризис, как мне думается, в корне меняет ситуацию. Хотя власти по-прежнему уповают на «авось», им кажется, что финансовые вливания способны подавить кризис. А посему не стоит отказываться от бешеных затрат на олимпиаду, строительство боевых дредноутов, помощь зарубежным друзьям, неестественную поддержку «естественных монополий» и т.д. и т.п.

На мой взгляд, ум, если всерьез отнестись к новаторству, то основные средства надо вкладывать в человека. Этот, как говориться, «человеческий капитал» и есть главная сила всяческого прогресса вообще.

К сожалению, социальная политика это самое слабое место в деятельном государстве. Нельзя отрицать. Что за последние годы были сделаны определенные шаги в пользу повышения уровня и качества жизни граждан, но основная выгода досталась крупному бизнесу и бюрократии. Под шумок они многократно увеличили свою часть ВВП. Теперь разница в доходах между «верхами» и «низами» стала для всех очевидной. Под влиянием кризиса ситуация обострилась до предела.

Нам теперь приходится одновременно решать целый комплекс новых сложнейших проблем развития:
- социальная помощь бедным слоям и новым безработным,
- проблема рынка труда и сокращения занятости,
- вопрос о гастербайтерах,
- проблема общественных работ,
-пенсионный вопрос,
- образование и занятость молодого поколения.
- демографическая проблема и поддержка семьи,
- нарастающая волна «утечки мозгов»,
- разрыв между научными разработками нанотехнологий и реальным производством,
- приостановление комплекса будущего потребительства и повышения стимулов к труду,
- нравственное перевоспитание «новой русской молодежи», борьба с наркоманией, криминалом и паразитизмом,
- снижение, а не повышение тарифов на электричество, газ, воду, транспорт и всего комплекса ЖКХ.

Эти и многие другие вопросы наполнены глубоким социальным содержанием. В условиях кризиса они приобретают некое судьбоносное значение, ибо от их решения зависит будущее всего общественного развития.

В новых исторических условиях возникает фундаментальное противоречие между целями и средствами развития, в данном контексте между целями инноваций и средствами борьбы с кризисом. Как, скажите, сочетать несочетаемое, а именно: введение новых технологий и повышение производительности труда, что неизбежно ведет к сокращению занятости в традиционных отраслях, с одной стороны, и проведение антикризисных мер ради трудоустройства новой и растущей армии безработных. Они не могут адаптироваться к высокой технологии и попросту невольно переходят в рано бедно, трудоспособного, но безработного люда. Таких людей миллионы, а семьями многие миллионы.

В итоге, масштабы бедности и даже нищеты вырастут. О каких инновациях можно вести речь, если не обратить внимание на эти новые, так сказать «кризисные слои» населения? С ними то, что делать? Хотим мы того или не хотим, само их наличие является тормозом на пути всяческих инноваций. Уповать на то, что в будущем на базе инноваций возрастет занятость, конечно, можно. Но сегодня эти упования никаким образом не улучшают ситуацию. До инноваций далеко, а бедность и безработица уже здесь.

Некоторые рассчитывают на срочное развитие благотворительности. Для чего правительство впопыхах решило облагодетельствовать самих благотворителей, выделив огромные деньги на поддержание прогоревших или даже проворовавшихся магнатов и монополий. Они-то, эти воротилы и помогут дать новые рабочие места, поддержать уволенных и обездоленных работников, проявить милосердие. О государственном патернализме, т. е. «отеческой заботе» власти о гражданах всерьез не задумывается, ограничиваясь красивыми обещаниями счастья после кризиса. Когда и как наступит это «после», никто, разумеется, не знает. Почему же никто? Все прекрасно понимают, что надеется можно только на самого себя да милосердие Всевышнего. Яркую и умную проповедь на этот счет произнес Председатель патриаршего престола Кирилл по случаю Рождества Христова. Что же касается высших чинов власти и политиков, то они пока пребывают в растерянности и погружены в «газовую войну» с Украиной. В этой сфере наблюдается так же немалое число инноваций. Пора реабилитировать идею патернализма, хотя бы на время кризиса.

Вопрос о продуманной тактике борьбы с кризисом в плане разрешения назревших социальных проблем является открытым. Проще разглагольствовать о стратегии инновационного развития на длительную перспективу после кризиса. Но оправдано ли, обрекать нынешнее поколение на страдание ради счастья будущих поколений? На мой взгляд, не оправдано. Доклад А. А. Галкина вызывает большой интерес и стимулирует развитие общественной мысли.

Вячеслав Петров

В обсуждении доклада (исходя из жесткого регламента «круглого стола») я бы выделил несколько сюжетов.

Первое. Инновационное развитие – это продолжение научно-технической революции (НТР) в новых условиях. Александр Абрамович подробнее остановился на первом аспекте заявленной темы, Борис Иосифович – на втором.

Вы прекрасно помните, сколько работ в советский период было посвящено проблеме НТР, причем не публицистических, а именно фундаментальных научных. Многие из них актуальны и сегодня. Чем современная НТР отличается от всех предыдущих? Прежде всего, тем, что она включила в оборот не только новые средства и орудия производства, но и принципиально новые материалы. В середине ХХ века такими материалами были полимеры, которые потребовали внедрения новых технологий их обработки. Затем акцент был сделан на интенсивном развитии информационных технологий. Сейчас – на прорывных исследованиях в области генной инженерии, нанотехнологии, инженерии знаний.

В порядке дискуссии с уважаемым Александром Абрамовичем: я остаюсь сторонником использования таких понятий как постиндустриальное общество и информационное общество.

Так вот: если в индустриальную эру инструменты производства воздействуют на сырье, то в постиндустриальную — они воздействуют на информацию, которая, в свою очередь, регулирует процессы накопления новых сведений, формирования новых организационных структур.

НТР – это детище фундаментальной науки. Но результаты научных исследований только тогда хороши, когда они находят активное использование в повседневной деятельности. Следовательно, не только глубина и актуальность исследований, но и темпы внедрения их результатов существенным образом влияют на изменение окружающего мира. Последнее обстоятельство и явилось краеугольным камнем значительного технологического отставания Советского Союза от развитых стран. Если в Японии срок внедрения научных открытий составлял годы (причем в последнее время – 2-3 года), то в СССР – десять и более лет. Вопрос: преодолено ли Россией это отставание сегодня? Ответ – нет, не преодолено, по некоторым параметрам оно даже усугубилось. Вопрос: как можно, хотя бы сократить это отставание? Ответ – только путем перевода экономики на путь инновационного развития. Так, в разработанной в Институте экономической стратегии «Концепции стратегического планирования для России начала XXI века» отмечалось, что России «необходима серьезная просчитанная стратегия развития, которая должна исходить из исторических, культурных, природных факторов, наличия мощного природно-сырьевого потенциала и необходимости максимально пристального внимания к развитию инновационного, высокотехнологичного производства».

Отсюда напрашиваются выводы и меры, которые руководство страны должны предпринять:
1. Всеми силами «поднимать» отечественную науку, а это значит:
- существенно увеличить финансирование науки из бюджетных средств, заинтересовывать и активнее привлекать частный капитал;
- обеспечить сохранение и приумножение научных школ, исследовательских структур, кадрового потенциала;
- создать условия (в научном и социальном плане) для возвращения из-за рубежа ранее выехавших туда ученых, инженеров-исследователей, крупных менеджеров-управленцев, накопивших богатый практический опыт работы (об этом много и упорно еще в конце 80-х годов говорила Татьяна Ивановна Заславская);
- повысить престиж науки;
- воссоздать систему выявления талантов, их специализированного обучения и профилирования и т.д.
2. Больше внимания уделять системе образования. Откуда взяться инновационно ориентированным кадрам при общем дефиците инновационщиков? Квалификационный потенциал страны продолжает падать.

Внедрение западной модели образования создает дополнительные риски для России в средне- и долгосрочной перспективе. Присоединение к Болонскому процессу следует рассматривать в одном контексте с заинтересованностью определенной части российской бизнес-элиты в скорейшем вступлении страны во Всемирную торговую организацию. Напомню, что по условиям этой организации вступающая страна должна выполнить целый ряд обязательств, одно из которых – признать образование исключительно товарной услугой. С этой точки зрения многие процессы развертывания болонской модели образования в России становятся прозрачными и понятными. Ясно одно: массовое высшее образование стало очень доходным бизнесом…

Улучшат ли нововведения качество российского образования? Сомневаюсь.
Приведу несколько фактов и цифр:
- Есть такое понятие - «ресурсный потенциал». Согласно экспертным заключениям, в национальной экономики России степень реализации ресурсов составляет: природных – на 25%; людских – на 15%; финансовых – на 10; интеллектуальных – на 3,3%. В целом уровень освоения ресурсного потенциала страны оценивается в 18%. Для сравнения, в США он составляет 76%, в ЕС – 78%, в Японии – 88,6%.
- По среднему коэффициенту интеллекта Россия «скатилась» на 17 место в Европе.
- По данным Росстата на 2005 год, среди высокоразвитых стран Россия занимает первое место по количеству студентов вузов (22%). Это больше, чем учеников в системе начального общего образования (17%). По первому показателю ближе всего к нам США (21%), однако там контингент учеников начального уровня образования в 2 раза выше (34%).
- Ежегодно почти четверть выпускников очного отделения российских вузов не могут трудоустроиться.

Инновационная экономика предполагает, прежде всего, государственное управление в сфере образования и науки. Без него не решить задачи селекции научных кадров, не выстроить целеориентированной система «пожизненного обучения», являющейся основой деятельностного выживания в жестких условиях рынка.

Остро стоит проблема омолаживания научных и исследовательских кадров. В этой среде 32,6% кандидатов наук и 56,4% докторов наук - старше 60 лет: (данные 2004г.). В структурах РАН средний возраст докторов – 58 лет, академиков – приблизился к 70.

Второе. Субъектом инновационной деятельности выступает государство, прежде всего в лице его исполнительных органов, и общество, то есть мы с вами. Вопрос: способны ли сейчас эти субъекты решить задачу перевода российской экономики на путь инновационного развития? Я бы ответил так: велико желание, но мало усилий…

Если мы говорим, что цели определены и ясно сформулированы, то сразу же встает вопрос об их приоритетности, приоритетности в мобилизации всех находящихся в руках государства видов ресурсов, а также формировании механизмов вовлечения в этот процесс средств и возможностей частного бизнеса. Что мы наблюдаем сейчас?

Реформирование инфраструктурных отраслей идет автономно, без взаимной увязки, без планирования согласованных реформаторских действий, при пассивном участии государственных регуляторов. До последнего времени вмешательство государства в экономику было явно недостаточным, основной расчет делался на то, что конкурентная среда сама все отрегулирует. Кризис наглядно демонстрирует ущербность такого подхода. При отсутствии отечественных институтов развития переход неустойчивой российской модели экспортно-сырьевого развития к инновационной представляется маловероятным. Директивное планирование по-прежнему преобладает над индикативным и это в условиях кризисной нестабильности экономики. Ряд экономистов (С.Глазьев, С.Сильвестров, Л.Якобсон, В.Лексин и др.) вообще полагают, что нынешнее состояние управления в России соответствует параметрам первой половины ХХ века, по-прежнему определение будущего осуществляется путем экстраполяции трендов. В 2005 году в рамках Совета по конкурентоспособности при Правительстве России была создана экспертная группа, разработавшая ряд практических рекомендаций. Насколько мне известно, ни одно из этих рекомендаций не было внедрено, а сама группа – распущена.

Задача первостепенной важности - освободить государственную систему от присущих ей качеств «имитационного государства». О государстве мы судим не по декларируемым им целям и задачам, ни по текстам конституций, а по практической деятельности и ее результатам. О российской Конституции, ее преимуществах и недостатках мы поговорим отдельно, на одном из следующих наших семинарах.

Вообще, правомерно ли употреблять в отношении России такое понятие, как «имитационное государство», не обвинят ли меня в предвзятости к власти и т.д.? Тогда как объяснить тот факт, что по данным российских экспертов только 4% распоряжений Президента исполняются (а по данным американских коллег – не более 2%)? Другой пример. Анализ открытых сведений, содержащихся в базе данных «Гарант-максимум», показывает, что в России только в сфере национальной безопасности разработано и введено в действие: более 70 конституционных федеральных законов; федеральных законов и законов Российской Федерации, сотни изменений к ним; 6 доктрин; 13 федеральных стратегий развития; 12 основ конституционной политики; 25 федеральных и отраслевых концепций; 13 концепций федеральных целевых программ; 49 отраслевых концепций; значительное число региональных и муниципальных концепций. Эти данные прозвучали в докладе С.Сильвестрова на научном семинаре в Центре проблемного анализа и государственно-управленческого проектирования в ноябре 2007 года. Ну и как это все функционирует. Кто-нибудь может мне это сказать?

С чем это связано? Я думаю - со сложившейся в современной России практикой т.н. лженормативизма, т.е. повышенного общественного ожидания от функционирования правовой системы без надлежащего обеспечения принимаемых законов и иных нормативных правовых актов энергетикой государственного аппарата. Данная энергетика и есть суть эффективность деятельности государственного аппарата, которая напрямую зависит от легитимности власти. Нелегитимная власть в долгосрочном отношении эффективной быть не может. В этом - диалектика эффективности и легитимности, оставляющая политической элите, преследующей собственные цели, относительно небольшое пространство для маневра в пределах стабильности.

Мне представляется, что российское руководство (по крайней мере, значительная его часть) понимают и реально оценивают складывающуюся ситуацию. В целом общество поддержало его практические шаги, направленные на сохранение государственной целостности России, укрепления властной вертикали, пресечение процесса конфедерации, переход от стихийной десуверенизации Российского государства к продуманной, последовательной, сбалансированной децентрализации полномочий и функций органов государственной власти РФ и субъектов РФ в строгих рамках конституционно-правового пространства. В этом же ключе следует рассматривать принимаемые меры по декриминализации экономики, борьбе с коррупцией.

Если уж говорить о кризисе, то нелишне напомнить, что теневая экономика сама является одной из ярких форм кризиса государственного управления. О реальных объемах теневой экономики свидетельствует хотя бы факт, озвученный В.Персиановым, директором Института управления на транспорте Государственного университета управления. С одной стороны, объемы перевозок ежегодно увеличиваются, в то время как официальная статистика говорит об обратном. Так, по статистическим данным в 1995 году в России объем пассажирских перевозок всеми видами транспорта составил около 45 млрд. человек, в 2005 году – 25 млрд. человек. Даже если предположить, что объемы перевозок за эти десять лет не возросли, ежегодно не учитывалось более 20 млрд. пассажиров, что равносильно недополучению поступлений в бюджет не менее 200 млрд. рублей ежегодно. Эти громадные средства просто выпали из государственного контроля.

Его преодоление невозможно без уничтожения обеспечивающей ее функционирование теневой инфраструктуры - законодательной, судебной, правоохранительной, идеологической, культурной, этической системы, системы ценностей и поведенческих норм и т.д.

В России коррупция остается встроенной в систему экономических отношений, которые характеризуются как «раздаточные» (по теории О.Э.Бессоновой). Раздача - это процесс передачи материальных благ, ресурсов или услуг «из единой собственности во владение различных субъектов хозяйственной жизни». По мнению Ю.Пивоварова, директора ИНИОН РАН, на такой экономической основе публичная политика вырасти просто не способна.

Однако именно эта экономическая основа востребована бизнес-элитой, социальная особенность которой лучше всего описывается формулой «слабая организация - высокая эффективность». Наиболее сильное влияние на властные структуры оказывается не через официальную систему представительства, а по неформальным каналам.

В то же время, я не могу согласиться с мнением о том, что в России власть узурпирована президентом, и что именно это способствовало бурному росту в России такого явления, как коррупция. Наоборот, сама коррупция вызвала к жизни в качестве самозащиты от губительной для нее демократии авторитаризм в форме президентской республики. Отсюда понятно, почему даже авторитаризм оказывается бессильным перед могуществом этого крайне опасного явления. Да и применительно ли к коррупции такое определение как явление, если по данным Фонда ИНДЕМ ее годовой объем в России достиг 300 млрд. долларов.

Без поддержки общества, применением одних только карательных, фискальных и ограничительных мер эту задачу не решить. Мы опять таки возвращаемся к проблеме легитимности власти, ее эффективности, которая несовместима с попытками урезать уже достигнутые политические и гражданские свободы.

Третье. Имитационность неизбежно распространяется также и на демократию, т.е. на сферу политических, прав и свобод.
Один из самых значительных сдвигов в нынешнем публичном дискурсе власти и состоянии массового сознания. По существу, вопрос, «Какой гражданин нужен России?» вытеснен вопросом «Какое население необходимо для нынешней власти?». Происходит замещение общественной потребности в участии граждан в управлении обществом и государством (включая участие в определении целей его инновационного развития) потребностью власти в конструировании «нетребовательного политического потребителя», создаваемого в целях ее (власти) самосохранения.

В последние пять-шесть лет мы фактически наблюдаем последовательное сужение и так еще не окончательно сформированного институционального поля проявления гражданина в качестве публичного участника управления обществом и государством. Существенному ограничению подверглись общественные объединения и другие институты гражданского общества.

Принятие ряда поправок в избирательное законодательство, и в частности закона «О политических партиях», привело к уничтожению условий для действенной политической конкуренции и фактической безальтернативности выборов. Так, за прошлый год в России количество партий сократилось вдвое, с 14 до 7. По мнению ряда политологов, к думским выборам 2011 года их останется 4-5. Принятые Госдумой поправки о снятии порога явки избирателей на выборы всех уровней могут свидетельствовать о стремлении определенной части российской политической элиты сохранить власть. Последнее решение расценивается независимым экспертным сообществом как «прямое поощрение политической пассивности граждан, попустительство неучастию, не востребованию своих прав и неисполнению избирательных обязанностей гражданами». Существует опасность дальнейшего ограничения институтов и механизмов деятельности местного самоуправления.

Еще Платон говорил, что «политика – это искусство жить вместе». Здесь подчеркнута важная интегрирующая функция политики. Действительно, политика объединяет общество, мобилизует его на реализацию общезначимых целей, вырабатывает единый курс, концепцию развития общества, ориентирует на поиск общественного согласия. Там, где происходит сужение поля публичной политики, политическая система становится ригидной и замкнутой на себя.

Результаты многочисленных социологических исследований ярко свидетельствуют о том, что в российском обществе преобладают пессимистические настроения в отношении возможности активного и результативного участия гражданина в политическом процессе. Отсюда и общественный фатализм в отношении возможностей легального отстаивания своих гражданских и политических прав, отсюда пассивный либо примитивный характер выражения недовольства в моменты возникновения социальной напряженности: «ворчание на кухнях» либо крайние формы выражения протеста (голодовки, перекрывание транспортных путей и т.д.), что мы наблюдаем в условиях разразившегося кризиса. Население не видит легитимных способов решения своих проблем – ни через судебные органы, ни через органы государственной и муниципальной власти. Доминирующим остается установка «разочарованного патернализма»: не смея требовать чего-то от государства, люди продолжают ждать «отеческой» заботы, при этом жалуясь на недостаточность таковой.

Так, по данным Левада-Центр, представления о взаимных обязательствах и взаимном контроле государства и граждан в России конкретизируются следующим образом: утверждение «Граждане контролируют деятельность власти» выбрал 1% опрошенных; «Власть контролирует деятельность граждан» – 21%; «Граждане и власть контролируют друг друга» – 7%; «Ни власть, ни граждане друг друга не контролируют» – 30%; «Граждане и власть обманывают друг друга» – 31%. Таким образом, можно констатировать, что взаимный обман, невыполнение обязанностей – наиболее часто упоминаемые характеристики, свидетельствующие о показном, «лукавом» характере зависимости граждан от государства.

Население реально столкнулось с трудностями идентификации политической ситуации в стране. Четко прослеживается разброс мнений о том, движется ли Россия к демократии, или происходит возврат к советским порядкам, или нарастает хаос. Такая неопределенность ситуации порождает чувство неуверенности в будущем, не способствует консолидации власти и общества.

Понимает ли это власть. Да, понимает. Не случайно, например, в программных документах партии «Единая Россия» доминируют установки на лояльность и патриотизм, в то же время комплекс демократического участия представлен, на мой взгляд, лишь в декларативно-имитационной форме (более органично проблемы демократического участия граждан в управлении государства рассмотрены в документах партии «Справедливая Россия»). Фактически в публичном пространстве политической коммуникации дискурс гражданского участия постепенно и неуклонно вытесняется идеалом «единения народа и власти». Спрашивается, возможна ли в России публичная политика или нет? Ответ остается открытым.

Четвертое. Напомню, что в России миссия и цели развития определены статьей 7 Конституции Российской Федерации, в которой четко записано, что «Российская Федерация – это социальное государство, политика которого направлена на создание условий, обеспечивающих достойную жизнь и свободное развитие человека».

Как я понимаю, элементами этого достойного уровня жизни должны быть не только материальные условия, но и другой образ жизни, обобщенным показателем которого выступает т.н. «человеческий капитал» или «человеческий потенциал». Здесь я лишь обозначу проблему, поскольку уважаемые коллеги уделили и уделят этому основное внимание, однако не удержусь, чтобы не сделать одной, с моей точки зрения важной ремарки: Теодор Шульц, получивший в 1979 году Нобелевскую премию по экономике, утверждал, что «благосостояния людей зависит не от земли, техники или их усилий, а скорее от знаний». Именно этот качественный аспект экономики он и назвал «человеческим капиталом».

Далеко не все государства могут уже сегодня реально защитить права и свободы человека. Одна из основных причин — состояние экономики страны. Ведь социальная функция может осуществляться в полном объеме лишь при высоком уровне экономического развития, позволяющем разумно перераспределять средства и ресурсы, сохраняя свободу рыночных отношений и предпринимательства.

К сожалению, мы достаточно часто сталкиваемся с фактами, не отвечающими ожидаемым уровням открытости и ответственности власти перед обществом, ее недостаточной компетентности и некорректности.

Так, такой, казалось бы, общедоступный показатель, как прирост ВВП, оцененный в 2006 году на уровне 6,7 процента, во многом требует разъяснения. Он на две трети был обеспечен финансовым сектором экономики. В реальном же секторе прирост составил 4—5 процентов. В результате доля реального сектора в экономике страны продолжала уменьшаться, а доля услуг, особенно посреднических, увеличивалась.

Я буквально недавно прочел интервью с директором НИИ Росстата Василием Симчерой. И к своему удивлению узнал, что у нас в стране вообще не подсчитывают такой показатель, как инфляция! Чтобы обсчитать инфляцию, необходимы соответствующие указ Президента, постановление Правительства или федеральный закон. Но этого нет. Вместо инфляции Росстат считает индекс потребительских цен (ИПЦ), который и преподносится общественности как инфляция. На самом деле инфляция — это обесценивание, в частности и, прежде всего, денег, а затем и всех других нематериальных активов (акций, облигаций и других ценных бумаг), которое по принципу цепной реакции вызывает последующее обесценивание материальных активов. По его мнению, проблемы России даже не в высоком уровне инфляции, а в носящим устойчивый характер удорожании стоимости единицы производимой продукции, услуг, труда и капитала, в основе которого лежит убывающая эффективность использования национальных ресурсов и еще более убывающая эффективность управления ими. Именно поэтому реальная инфляция в России не равна индексу потребительских цен (в 2006 году — уточненная оценка 9,7 процента), она всегда больше и сегодня равна скорее индексу — дефлятору ВВП, который подсчитывается с учетом всех товаров и услуг. Так, в ИПЦ действительный прирост инфляции в 2006 году составлял 8,8 (по дефлятору ВВП — 16,7) процента. Именно на эту величину в 2006 году следовало увеличивать денежную массу, что так и не было сделано. По его словам, искусственно занижая уровень потребительской инфляции, власть в буквальном смысле «урезала пенсионные и другие социальные выплаты».

Создается впечатление, что есть в стране политические силы, прямо не заинтересованные в усилении социальной роли государства. Целостной стратегии социальной политики в России пока нет. Вместе с тем о связи социальной политики и экономики свидетельствует следующее наблюдение. Многие эксперты утверждают и не безосновательно, что «в современной России власть и общество смогли негласным образом договориться между собой. Государство не спешит на помощь гражданам, но зато смотрит сквозь пальцы на то, какими методами (далеко не всегда законными) они все-таки ухитряются выживать и адаптироваться к любым реформам. Правда, сами люди не выражают восторга от системы теневых отношений, которая буквально пронизывает все структуры социальной сферы - от роддома до собеса и бюро ритуальных услуг» («Российская газета» от 28.02.2007г.).

Подведу черту. Создание национальной инновационной системы – это не просто проект, это – мегапроект. Без соблюдения консенсуса между государством и обществом, реального задействования механизмов согласования интересов такой проект просто не осилить. К сожалению, российские реалии сейчас таковы, что в экономической практике и практике государственного регулирования доминируют интересы вполне конкретных сил и групп, которые вы все знаете, я не буду их называть. Конечно, имеющийся (чуть не сказал «достигнутый») уровень бюрократизации и коррумпированности позитивности оценок не способствует, создает условия для обвинения власти в ее нелигитимности. Что это значит? Это значит, что определенная (пусть пока и небольшая) часть населения страны выражает несогласие с правом сегодняшней власти управлять обществом, применять принуждение, подчиняться ей. Опасность таких тенденций очевидна – возможность политизации фактически любого социального конфликта. События во Владивостоке в декабре прошлого года - яркое тому подтверждение.

Зададимся вопросом: «Какие основные вызовы или угрозы, затрагивающие сущностные интересы общества, его крупных социальных групп, регионов закладываются высшим руководством страны в планах государственного строительства и общественного развития?». Ответа нет.

Недолгий опыт постсоветской эволюции показал, что власть пока еще не в состоянии создать условия для технологической модернизации, не может завершить начатую модернизацию социально-политической системы на демократических началах. Пока наша власть, в том числе за счет усиления своей авторитарной составляющей, может лишь поддерживать политическую стабильность, но не в силах утвердить стабильные и прозрачные правила игры, обеспечить формирование инвестиционного климата, которые стимулировали бы инновационную активность бизнеса и других инициативных групп населения.

Мне представляется необходимым и актуальным в дальнейшем отдельно и детально обсудить вопрос о том, какова вообще сущность российского государства в современных условиях?

Эмиль Дабагян

На первый взгляд может показаться, что постановка на дискуссию темы инновации выглядит, деликатно выражаясь, несколько абсурдно в усло­виях нагрянувшего острейшего кризиса. Ведь, согласно поговорке, не до жиру − быть бы живу. Конечно, по большому счету этот вопрос сподручнее было бы решать в более благоприятных условиях, в период так называемых жирных коров. Но тогда, как известно, почивали на лаврах, сидели на нефтя­ной трубе, не считали денег, жили припеваючи, не думая о ближайшем буду­щем.

Но этот вопрос издавна стоял на повестке дня. И тот факт, что мы сего­дня в экстраординарной ситуации к нему возвращаемся, подтверждает ба­нальную истину. Кризисы приходят и уходят, а проблемы остаются. Это осо­бенно актуально для нашей страны, где существует какое-то стойкое небре­жение к внедрению высоких технологий во все сферы жизнедеятельности. А без этого невозможно создать инновационного общества. В свете этого я при­ветствую инициативу уважаемого Александра Абрамовича и разделяю вы­двинутые в докладе положения. Особо важным представляется то обстоя­тельство, что в данном случае в отличие от властей предержащих, которые инновацию рассматривают как сугубо экономическую категорию, вопрос ставится гораздо шире. Достаточно привести такой пример. Один высокопо­ставленный деятель справедливо сетовал на то, что некогда российские уче­ные, работавшие на космос, изобрели знаменитые памперсы, но их не сумели запустить в массовое производство. Но при этом он не упомянул другое, а именно, что не изменилась сама среда обитания разработчиков этого изде­лия, которое вскоре обрело всемирную популярность, широко внедрилось в повседневную жизнь. Таких примеров можно привести великое множество.

Поскольку по существу проблемы фундировано высказались все орато­ры, то к сказанному я хотел бы добавить соображения преимущественно ор­ганизационного плана. Представляется необходимым порекомендовать вла­стям, опираясь на научную общественность, разработать целевую государ­ственную инновационную программу, предусмотрев в ней конкретные разде­лы по наиболее перспективным направлениям. При этом предусмотреть тща­тельное изучение передового зарубежного опыта, успешно внедряемого в вы­сокоразвитых странах. Безусловно, на осуществление этой комплексной про­граммы, которой следует придать статус национальной, необходимо выде­лить значительные средства, часть которых следует изыскать уже сегодня, не откладывая в долгий ящик.

Разумеется, надлежит осуществить тщательный и гласный контроль над расходованием этих средств, не допуская их распыле­ния и разворовывания, как подчас случается. На наш взгляд, внимание испол­нительной власти к указанной проблематике должно быть не меньшим, а го­раздо большим, чем к предстоящей зимней Олимпиаде. Ясно, что от успеш­ной реализации комплекса мер в решающей степени зависит будущее нашей страны. В противном случае, ей грозит судьба отсталой Верхней Вольты с ракетами.

В заключение хотел бы напомнить всем, что наступивший год объяв­лен Годом инноваций. В связи с этим имеется опасность того, как бы россия­нам, по старой советской привычке, не заболтать его, не утопить в славосло­виях, в победных реляциях. Надо без излишнего шума делать дело, а не ограничиваться разговорами и благодушными рапортами о якобы досрочном выполнении поставленных задач.

Борис Орлов

Из очень интересного доклада Александра Абрамовича, лично я, для себя, выделил, как мне представляется, центральной ее мысли, она выражена в следующей фразе «Когда мы говорим об инновации, речь идет о коренном изменении роли живого труда». Правда термин «живой труд» мне не очень нравится, я понимаю, что это научное определение, но я бы лучше сказал − коренное изменение роли человека, типа его поведения и добавил бы в условиях интернета, в условиях совершенно нового подключения личности, как таковой, к информационным связям мирового сообщества.

Я думаю, что это главное обстоятельство, которое мы должны рассматривать при вопросе «как нам в России осуществлять инновационный процесс?». Я вспоминаю, что руководство КПСС в свое время, конечно, было озабочено тем, что возникает научно-техническая революция, старшее поколение помнит, сколько на эту тему писал Эдик Араб-Оглы. Его книжки пользовались большой популярностью, в 70-ом году или даже в 69-ом возник Институт социологии, в котором Александр Абрамович и я работали. Буквально через год возник Институт научной информации по общественным наукам. С точки зрения теоретиков тоталитарного режима, это была безумная затея, потому что в принципе тоталитарный режим заинтересован в том, чтобы создать информационный занавес и в рамках закрытого общества эффективно воздействовать на население соответствующей идеологией. А здесь вдруг огромный институт закупает журналы и книги изо всех стран мира, по всем отраслям общественного знания, издают рефераты, сборники, рассылают по всему Советскому союзу, в общем-то, информируют общество о том, что происходит на Западе в связи так называемой «технической революцией».

Я хотел бы напомнить, что первая реформа, с которой Михаил Сергеевич Горбачев начал свой перестроечный процесс, это была попытка ускорения, не чего-либо, а ускорение. Он правильно понимал, что для инновационного обновления экономики в то время необходимо, что-то коренное, какие-то новые процессы в промышленности, в науке, но мы знаем, что эта попытка кончилась крахом. И если мы сегодня попытаемся ответить на вопрос, почему это произошло? Я думаю, что один из ответов звучит так: в условиях тоталитарного режима, в условиях не свободного поведения, мышления человека инновационные процессы эффективно проводить невозможно, во всяком случае − это моя точка зрения. И поэтому, когда мы говорим о сегодняшних попытках инновационных процессов, мы должны задаться вопросом, тот тип поведения человека, который существует сегодня в современной России − он как-то предрасположен к тому, чтобы быть вовлеченным в эти инновационные процессы, или у него какие-то другие заботы, какие-то другие печали? Все отдается на откуп властям, откуп верховным эшелонам власти, которые по идее должны разрабатывать соответствующие проекты и сверху спускать их вниз?

При решении проблем инновации европейская социал-демократия сталкивается, на мой взгляд, с тремя группами проблем.

Первая группа – инновационные процессы тесно связаны с политикой инвестирования в новые технологии. Но инвестиционная деятельность в свою очередь тесно связана с налоговой политикой. Чем меньше налогов, тем больше средств для инвестирования. Однако сокращение налогов в государственный бюджет означает сокращение средств на социальные нужды общества. Реакция общества на это соответственна.
Именно с этим обстоятельством столкнулись германские социал-демократы во время правления Герхарда Шредера. Его план действий, названный Агенда-2010, предусматривал примерно такие действия. Против вступили социал-демократы, а представитель партии Оскар Лафонтен покину свой пост (беспрецедентный случай в истории СДПГ) и создал собственную партию, дав ей короткое название «Левая партия».
Вторая группа проблем связана с тем, что внедрение новых технологий означает сокращение числа работающих. Что делать с ними в действиях и без того высокой безработицы. Новое в социал-демократической политике - приоритетный курс на образование, на постоянную возможность переквалификации.

Третья группа проблем - электоральное поведение тех, кто в результате введения новых технологий оказался в числе занятых, так и тех, кто был освобожден и выпущен заново осваивать какую-нибудь профессию с более низким технологическим статусом. Первые склонны к индивидуалистическим ценностным установкам и поддерживают партии либерально-консервативной ориентации. Вторые партии с лево популистскими лозунгами.

Складывается парадоксальная ситуации - именно социал-демократия предлагает наиболее оптимальный инновационный проект, который обустроил и предпринимательство и работающих по найму. В той же ФРГ в настоящее время социал-демократов поддерживает всего лишь 26 % населения. А между тем осенью 2009 очередные выборы в Бундестаг, и в настоящее время в СДПГ развернулась жаркая дискуссия - уходить от инновационного курса в сторону социально-популистского, и тем самым расширить электронную поддержку или же держаться на нынешних позициях.
Одним словом, инновационные процессы причиняют много головной боли социал-демократам. Но им не в первый раз сталкиваться с подобными вещами.

Теперь хотелось бы коснуться германского опыта, и я коротко это сделаю, как социал-демократы реагировали на инновационные процессы, когда они были у власти одни во главе с канцлером Герхардом Шредером. И как реагируют сегодня. Они по-прежнему находятся у власти, но в составе Большой коалиции, когда ее возглавляют христианские демократы.

Вот как мне представляется, в ходе попыток решения инновационных процессов со стороны социал-демократии возникли три основные группы проблемы:
Первая группа проблем − социал-демократы прекрасно понимали, для того чтобы Германия успешно функционировала в рамках конкурирующего мирового сообщества, она должна быть на достаточно высоком инновационном уровне. Отсюда возникал первый вопрос: как это делать? Естественно надо поощрять инновационную деятельность предпринимательства, которое должно иметь средства, для того, чтобы приобретать новые технологии, выпускать и т.п. Но для того, что бы у предпринимателей были средства, надо сокращать налоги с предпринимательской деятельности. Сокращение налогов предпринимательской деятельности означает, что в государственную казну поступает меньше средств. Следовательно, общество от этого страдает, и первая серьезная проблема, которая возникла у Герхарда Шредера, это как раз ориентация на то, мы сокращаем налоговое поступление предпринимательства. Оно создает новые технологии, оно создает новые рабочие места, но в сокращенном виде общество получает меньше средств на социальные нужды.

Как вы знаете, дело кончилось очень серьезным кризисом самой социал-демократической партии. Лафонтен, который в то время при Шредере еще был председателем партии, не согласился с таким экономическим курсом, покинул партию − это скандал старинной, древней социал-демократической партии, более ста лет существующей, и вдруг председатель партии покидает свой пост и создает новую партию, которая названа «Левая». В общем-то, выдвигает в рамках этой партии, как я сказал бы лево-популистские лозунги. Но дело в том, что это проблема первая, с которой сталкиваются все, кто пытается проводить научно-инновационные процессы в рамках рыночной ситуации. Если ты хочешь поощрять предпринимательскую деятельность, имей в виду, у тебя денег на социальный ряд нужд будет меньше и надо с этим как-то считаться.

Вторая группа проблем, как мне кажется, была связана с тем обстоятельством, что инновационная деятельность подразумевает новые рабочие места, но еще больше подразумевает сокращения «живого труда» термин, о котором говорил Александр Абрамович. Получается достаточно большое число безработных, армия безработных без того большая, в Германии 10 % в среднем очень высокая, сейчас немного сократилась. Большая армия безработных, что делать?

И социал-демократы, как мне кажется, предпринимают поворот в своей социальной политике. Если раньше традиционная политика заключалась в том, что если ты безработный мы тебе дадим пособие соответствующее, жди, либо получишь, какую-то новую работу, либо доживай спокойно до пенсионного возраста с соответствующим финалом. Социал-демократы повернули понимание этого вопроса совсем в другую сторону, они сказали: «Мы не хотим, чтобы у нас были просто безработные, которым мы платим пособия. Мы хотим, чтобы человек по возможности до старости был вовлечен в производственный процесс». А как это делать? И социал-демократы в этой связи выдвигают главный лозунг − «Образование как таковое». Человек всю жизнь в условиях меняющихся технологических процессов должен иметь возможность для получения соответствующего образования, а потом переквалификации. И вот эта установка на переквалификацию, на образование, как мне кажется, сейчас являются главной реформаторской установкой современной германской социал-демократией, я думаю не только германской, но и других.

И третья группа проблем связана с поведением социальных групп, которые затронуты этими инновационными процессами. С одной стороны, создается так называемая инновационная рабочая аристократия, если мы вспомним термин прошлого − узкая прослойка очень квалифицированных людей, работающих в совершенно новых условиях, не только в этих «будках», наблюдающих за прокатом, которые видел Александр Абрамович, на одном из германских заводов, но и предпочитающих работать дома. В общем, формируется другой психологический тип деятелей, а с другой стороны, те люди, которые лишаются своей традиционной работы, конечно, пытаются на этих курсах переквалификации получить новую профессию, но все равно это какая-то нестабильность, неустойчивость.

И в результате возникаю парадоксальные ситуации для социал-демократов. Та рабочая новая аристократия, которая формируется, она и не очень и заинтересована в поддержке социал-демократических тенденций. Без того у них хорошая работа, хорошая зарплата, чего им этих социал-демократов поддерживать. Эта часть общества от социал-демократии в электоральном смысле уходит в сторону, а с другой стороны, те люди, которые вынуждены на этих курсах попытаться получить новое образование они тоже, где-то недовольны этой необходимостью все время менять свой жизненный статус. Эту часть прослойки начинает тяготить то, что я называю лево-популистскими лозунгами, когда идут простые, четкие лозунги: «Вот мы с этих предпринимателей будем брать достаточное количество налогов! Мы вам обеспечим такие-то и такие-то социальные условия и т.д.!».

Возникла совершенно парадоксальная ситуация, с одной стороны Германия по своему типу поведения, политической культуры, страна социал-демократическая. А самые последние опросы показывают, что у социал-демократов сегодня электоральная поддержка составляет всего 26%. Никогда такого низкого уровня поддержки социал-демократии не было. Именно социал-демократам принадлежит инновационная программа, которая получила отражение в документе, названном «Агенда 2010», которую Шредер разработал с командой. Это фактически инновационный проект, но с той ориентацией на поддержку инновационной деятельности предпринимательством, и с той ориентацией на изменение социального курса, который германские социал-демократы проводят в настоящее время в этой стране.

Хочу обратить ваше внимание на то, что у нас ситуация совершенно другая, и нам до того положения, в котором находится Германия с точки зрения инновационных процессов еще шагать и шагать. Но все-таки какие-то звонки, предупреждающие нас о социальных позициях и в электоральном плане и в социальном плане и в другом, мы просто должны иметь в виду.

Но вернемся к стране, которую мы обсуждаем и пытаемся нащупать ключевые моменты для продуктивного развития инновационного процесса. Мне кажется, что эта проблема формирование активной личности, которая могла бы участвовать в широком процессе инновационного обновления, мне кажется основополагающая. Вы обратите внимание, я не знаю, были ли вы свидетелями одного интересного процесса. Я помню в рязанской школе у нас была компания по торфо-перегнойным горшочкам, мы все в классе делали эти горшочки и в них сажали растения, и считалось, что если во всем Советском Союзе в этих торфо-перегнойных горшочках вырастет что-то, то мы нормально решим нашу сельскохозяйственную проблему. Потом, как вы знаете, была концепция кукурузы, посадим кукурузу и обеспечим кормами животноводство. Я боюсь, что если мы только будем пытаться сверху внедрять какой-то лишь один проект, этим проектом, мне кажется нано-проект. Вот поставили умного, толкового человека во главе этой конторы, вот я о ней знаю точно, как она называется, и исходим из того, как только он раскрутит эти нано-технологии, мы и решим эту проблему.

Мне кажется, это большое заблуждение и я боюсь, что, опять же вспоминая нашу российскую историю, с моей точки зрения, был у нас отличный модернизатор Петр Алексеевич, который пытался повернуть Россию в сторону Европы. Знаете оценки этой модернизаторской деятельности, разные в нашем обществе. Люди, которые представляют себе процесс модернизации, вот эти нано-ситуации не превратили в нано-картошку, которую пытаются навязать обществу, которое для этого совершенно не готово как таковое.

Я позволю себе вспомнить один эпизод из моей деятельности после войны. Так получилось, что я в 48 году в городе Электросталь работал на заводе, а вечерами учился в вечерней школе. Мои товарищи по классу были, в основном, офицеры, которые прошли армию, накопили огромный житейский опыт. Мы вместе проводили иногда время, меня приучали к солдатскому образу жизни, заметив мой интерес к философским проблемам, они меня все время допытывали: «Ну, скажи, пожалуйста, что правит миром любовь или голод?». Когда я говорил «любовь», они смеялись и доказывали, что «голод», когда я говорил «голод», они доказывали наоборот.

Сегодня если бы задали этот вопрос, я бы сказал бы, миром правит человеческий интерес как таковой. Человеческий интерес, формируемый по-разному в разных общественных формациях. Первобытное общество, рабовладельческое, феодальное, демократическое и не демократическое − везде человек проявляет интерес по-разному. И мне кажется, что все-таки, может быть, это идеалистическая постановка вопроса, основополагающая установка для успешного инновационного процесса в нашей стране, создание условий для свободного поведения личности. Мне кажется, есть три основных кита, на которых может стоять стратегия. И она состоит в следующем.

Первое обстоятельство – это, конечно, образование и наука. Затраты на эти области нашей человеческой деятельности, с моей точки зрения, должны быть не меньше, чем на вооружение, потому что дредноуты, о которых говорил Борис Иосифович, конечно, важно посылать к берегам Венесуэлы, но от этого наши знания не увеличатся. Второе обстоятельство – конечно, нужно создавать условия для свободной деятельности, в условиях конкурирующей экономики. Третье обстоятельство − это политическая демократия, но политическая демократия, создающая такие механизмы, при которых через политическую конкуренцию различных политических сил, на различные уровни власти приходят компетентные люди, понимающие нужды общества в целом и в тех регионах, где они действуют.

Я думаю, что можно задаться вопросом, без тебя это ясно, надо как-то стараться создавать какие-то конкретные решения. Я думаю, главное конкретное решение должно состоять в следующем − руководство нашей страны должно отдавать себе отчет в том, что или мы решительно поворачиваем в сторону вот такого развития, когда создаем условия для свободного проявления человеческой деятельности в разных областях. Либо мы будем продолжать находиться в процессе стагнации, которую переживаем в настоящее время. Вот на такой грустной ноте я вынужден закончить свое сообщение.

Александр Галкин

Дело в том, что задача инновационного развития − это повышение уровня свободы и самодеятельности личности. Вот возникает один вопрос, может ли автоматически быть обеспечено инновационное развитие? То есть, мы ему не мешаем и в рамках рынка оно перед собой. Этот тезис вызывает у меня сомнение. Почему? Потому что такая автоматическая работа рынка в нормальных условиях дает максимальный эффект, и обеспечивать, в частности, догоняющее развитие. Потому что есть стимул для конкуренции и т.д. и т.д. Если нужен рывок, то volens nolens − все равно нужно вмешательство политического элемента, в том числе государственных институтов. Это может осуществляться в разных формах, не только при помощи традиционных, российских приемов − при помощи палки, но это необходимо.

И это вызывает противоречие, применительно к России. Потому что, скажем, есть опыт Евросоюза. В Евросоюзе очень серьезно занимаются проблемами инновационного развития. Там созданы целые программы, там создана система институтов и научно-исследовательских центров, которые получают под это и гранты, и все остальное то, что нужно.

Если применительно к России, с одной стороны, существуют потребность в волевой концентрации усилий и создание определенных институтов, которые помогли бы, а с другой стороны, у нас полностью разложившаяся государственная система управления. Поэтому вот тут проблема, с одной стороны, теоретически нужно усиление роли государства, а практически, совершенно очевидно, что усиление роли государства в том виде, в каком государственные институты существуют сейчас, не даст ни какого эффекта, просто разворуют и все. Это очень острая проблема, на которой можно споткнуться, потому что без государственного вмешательства, волевого, в том числе, и денежного, рывка не будет, будет догоняющее развитие. Ответа на этот вопрос нет, но я вижу явно это противоречие, которое может застопорить все.

Борис Коваль

Нельзя все-таки сводить саму идею об инновационности к воле какой-то институции или какого-то слоя. Допустим, все самые крупные предприниматели за инновационный процесс, и что у них получится? Они будут давить друг друга с большим удовольствием, это же не будет общий инновационный процесс. У тебя будет, а у тебя будут мои агенты сидеть и мешать. Государство-то само этой воли не имеет. А если имеет, то какими-то клочками. То есть один хочет одного, например, министр, президент – другого, премьер-министр ведет свою линию, силовой блок ведет свое. И где эта воля? Там наверху борьба. Вот возьмем Украину. Разве можно понять, какая там у кого воля? Вот волю Лукашенко я вижу, и то не всегда.

Александр Аринин

Уважаемые коллеги, всё, о чём здесь говорилось, мне представляется чрезвычайно интересным, более того, очень полезным, потому что, по сути, мы с вами реанимируем те вопросы, которые сегодня практически не обсуждаются в общественной дискуссии. Наш докладчик справедливо заметил, что фактически дискуссия «Стратегия-2020», как её любили называть, или план Путина, закончилась. И поэтому наш сегодняшний разговор мне представляется чрезвычайно важным и актуальным.

В этой связи я бы хотел остановиться на следующих вопросах. Во-первых, какие задачи стоят перед страной в период перехода ее на инновационный путь развития? Во-вторых, кто является движущей силой данного перехода? В-третьих, как решать эти задачи?

Первая задача заключается в том, чтобы сменить нынешнюю неэффективную модель экономического развития. Эта модель, как известно, сырьевая, монополизированная, неконкурентоспособная, рентная, государственно-бюрократическая. Она задушила конкуренцию – движущую силу рыночной экономики, частную инициативу, предприимчивость простого человека. Фактически наша экономика свелась к доходам от сырьевых ресурсов, а не к высокопроизводительному труду. Причём эти доходы в условиях беззакония и теневых экономических отношений настолько развратили власть и общество, что сегодня практически отсутствует мотивация к труду. Люди хотят быть чиновниками, охранниками, идут в сферу обслуживания, но никто не хочет заниматься производительным трудом.

В итоге сегодня главным производителем оказалось государство или, точнее, чиновник, который преследует свой корыстный личный интерес. Как результат, в стране сформировалась неэффективная экономика. По содержанию общественного труда, а точнее по конкурентоспособности Россия существенно отстает от развитых стран. В настоящее время новые знания в развитых странах обеспечивают свыше 75 % прироста ВВП. В России экономики знаний практически не видно. Если в Италии, Испании и даже Португалии инновационная продукция занимает в ВВП страны от 10 до 20 %, в Финляндии – 30 %, то в России менее 1 %.

В 2005 году доля высокотехнологичной продукции в товарном экспорте в России составляла 3,1 %, а в Германии – 15,3 %, Китае – 16,7, Франции – 19,4, США – 28,2 % или в 9,1 раза больше. Если в 2005 году доля США в мировом экспорте информационного оборудования составляла 16,3 %, Германии – 4,8, Китая – 4,6, Франции – 3,4, то России лишь 0,2%. В США используется 62 % инновационных идей и проектов, в Японии – 95, а в России только 8 – 10 %.

Российская Федерация подает международных патентных заявок в 7 раз меньше, чем Корея и в 70 раз меньше, чем США. Доля затрат на технологические инновации в стоимости промышленной продукции в России составляет чуть более 1 %, в Германии – 5 %. Интегральным показателем, отражающим доминирующий уровень используемых в стране высоких технологий является энергоемкость экономики. По этому интегральному показателю Россия в 2005 году уступала США, Германии, Франции и Великобритании более чем в 4 раза.

В 2007 году доля США на мировом рынке наукоемкой продукции составляла 36 %, Японии – 30 %, Германии – 16 %, а России лишь 0,3 %. И это притом, что по числу ученых Россия находится на третьем месте в мире.

Таким образом, первая задача, которую нужно решать при переходе России на инновационный путь развития - это сменить модель экономического развития. Следует уйти от сырьевой, рентной, государственно-бюрократической, а, следовательно, неконкурентоспособной экономики к экономике эффективной, построенной на инициативе и созидательной энергии людей, высоких технологиях, наукоёмких производствах и новых знаниях.

Вторая задача заключается в том, чтобы модернизировать власть. Именно государственная власть создает условия – правила игры, которые обеспечивают эффективное развитие страны. Поэтому от ответственности и компетентности государства зависит фактически судьба страны. Главную - движущую роль в этом процессе играет правящий класс, который для эффективного развития страны должен установить обратную связь с обществом. Именно она помогает правящему классу, с одной стороны, успешно реформировать страну, а с другой – сохранить свою власть, деньги и собственность.

Мировой опыт развития стран Западной Европы и Северной Америки в ХХ – начале ХХI веков свидетельствует, что благодаря созданию эффективной обратной связи с обществом – гражданского контроля наиболее сознательными – ответственными и компетентными, а, следовательно, жизнеспособными были элиты Англии, Норвегии, Дании, Швеции, Бельгии, Нидерландов, Швейцарии, США и Канады. После второй мировой войны в 60 – 70-е годы к ним присоединились элиты ФРГ, Австрии и Финляндии.

В тех странах, где правящий класс не отражал национальных интересов своих стран, он не создавал условий для осуществления гражданского контроля – обратной связи. В результате правящий класс был лишен возможности слышать, воспринимать и поддерживать легитимные требования общества по проведению необходимых в стране реформ. Это обусловливало утрату правящим классом доверия общества, без которого невозможно осуществление конструктивных преобразований в стране. Все это приводило к экономическому кризису, социальным потрясениям и как следствие неизбежному исчезновению бесконтрольного – безответственного, некомпетентного, коррумпированного правящего класса. Правящий класс, не способный защищать национальные интересы своей страны, нежизнеспособен. Он неизбежно терял свою власть, собственность, деньги, свободу, а подчас и жизнь. Вместо него неизбежно приходит новый правящий класс, который становится элитой тогда, когда ответственно и компетентно осуществляет вместе с обществом необходимую модернизацию страны.

Таким образом, сила, конкурентоспособность и процветание страны во многом предопределяются ответственной, компетентной – жизнеспособной элитой. Правящий класс, который не защищает национальные интересы своей страны, не способен защитить и себя. При этом он обрекает свою страну на государственно-политические потрясения, крушение общественного строя.

В ХХ веке это случилось с Россией в феврале, затем в октябре 1917 года, Германией в ноябре 1918 года, в январе 1933 года и мае 1945 года, Италией в октябре 1922 года и апреле 1945 года. Не способный защитить национальные интересы своей страны, правящий класс приводил ее к распаду, как это было в 1918 году с Австро-Венгрией, в 1989 году – с Чехословакией, в начале 1990-х годов с Югославией, а в 1991 году с СССР.

Если политическая воля у нынешнего правящего класса осуществить модернизацию экономики и государства? Другими словами, может ли он быть движущей силой модернизации? Считаю, что у президента страны, а так же у просвещенной части правящего класса эта политическая воля есть. Другое дело, что не хватает иногда компетентности. Вместо того, чтобы создавать условия для мотивации к производительному труду, развития малого и среднего бизнеса, наша правительство опять повышает тарифы на электроэнергию, газ, на железнодорожные перевозки, на услуги ЖКХ с тем, чтобы поддержать тающий бюджет, который после падения цен на нефть и газ, становится теперь профицитным.

Б.И. Коваль:
− Не звучит ли вопрос о политической воле декларативно?

− Политическая воля президента страны и просвещенной части правящего класса по проведению модернизации страны выражена в уже принятых в декабре 2008 года важнейших законах, которые играют стержневую роль в переходе на инновационный путь развития. Я имею в виду закон о противодействии коррупции, который во многом не совершенен, но он дал определение коррупции, закрепил вектор развития общественных отношений в борьбе с коррупцией.

Второй закон, о котором я хочу сказать - закон об открытости судебной системы, который позволяет сделать деятельность суда прозрачной, а, следовательно, подконтрольной обществу. Это заставит суд быть ответственным и компетентным в защите прав и свобод человека. Все это позволит значительно продвинуться по пути модернизации власти, которая неизбежно будет становиться все более ответственной и компетентной.

Наконец, говоря о политической воле президента и просвещенной части правящего класса, следует сказать о пакете законов, подписанном буквально на днях по освобождению бизнеса от мздоимства, взяточничества, избыточных проверок со стороны чиновничества по отношению к малому предпринимательству.

Б.С. Орлов:
− Кого Вы имеете в виду, когда говорите о просвещенной части правящего класса?

− Я имею в виду тех представителей правящего класса, кто живет не одним днем, а смотрит в будущее и отождествляет свои личные интересы с национальными интересами страны. Эта часть правящего класса понимает, что сохранить свою власть, деньги и собственность она способна только в своей, процветающей стране, потому что без России эти люди за границей просто «чужаки с деньгами». И как свидетельствует экономический кризис, эти деньги у них пропадают. Поэтому они заинтересованы укреплять страну и делать ее конкурентоспособной. В этой связи правящему классу необходимо строить Куршевель у себя в России, а не ездить исключительно по зарубежным курортам. Правящему классу необходимо быстро построить эффективную банковскую систему, а для этого ему надо вернуть деньги в Россию из заграницы, чтобы они работали у нас, а не на зарубежных партнеров.

Просвещенная часть правящего класса способна установить обратную связь с обществом, которая позволит ему улавливать его конструктивные идеи по осуществлению необходимых преобразований. Важнейшими из них являются соблюдение закона и утверждение верховенства права, без которых невозможно эффективное развитие страны. В этой связи правящий класс должен обратить внимание на настроения среднего класса, который является индикатором благополучия общества, показателем его здоровья, социальной стабильности.

В настоящее время верхний слой российского среднего класса не уверен в стабильности собственного положения. Он чувствует, что основы достигнутого благополучия могут быстро разрушиться. Об этом свидетельствует социологический опрос «Левада-Центра», проведенный с 26 апреля по 15 мая 2008 года в 14 крупнейших российских городах: Москве, Санкт-Петербурге, Воронеже, Нижнем Новгороде, Перми, Екатеринбурге, Новосибирске, Красноярске, Хабаровске, Самаре, Казани, Омске, Ростове-на-Дону и Краснодаре. В опросах участвовали только респонденты с высшим образованием в возрасте от 24 до 39 лет, с высоким среднедушевым доходом, который в Москве составлял 1 500 евро на члена семьи, в Петербурге – 1 000 евро, а в других городах – 800 евро. Из числа опрошенных россиян - 58 % имели загородный дом или благоустроенную дачу, 62 % - иностранный автомобиль, а 19 % – российского производства. Отпуск за границей ежегодно проводят 33 %, а 11 % дважды в год и чаще, 14 % один раз в два года, 18 % реже и 23% никогда не отдыхали за рубежом.

По сути, опрошенные россияне представляют верхний слой среднего класса. Они имеют все необходимое для успеха – молодость, высокий образовательный и материальный уровень. Наконец, эти люди пользуются преимуществами больших городов для своей самореализации.

Вместе с тем 59 % из них считают, что определенная стабильность в стране, достигнутая в последние годы, останется неустойчивой. Она может измениться в любой момент, так как не связана с институциональными изменениями – утверждением верховенства права, силы закона. Так, 76 % опрошенных россиян не чувствуют себя защищенными от произвола со стороны властей, милиции или других властных структур. При этом 65 % согласны с тем, что многие государственные чиновники сегодня практически не подчиняются законам.

Данные настроения рождают чувства незащищенности прав и свобод человека. Только 32 % из всех опрошенных россиян думают, что смогли бы защитить свои права и интересы, а 60 % уверены, что не смогут этого сделать. Во многом, поэтому 41 % опрошенных россиян считают, что в России меньше перспектив для самореализации и интересной жизни, чем на Западе, а 42 % полагают, что наоборот. На вопрос социологов: «Вы когда-нибудь думали уехать из России за границу, хотя бы на короткое время?» каждый второй (50 %) ответил, что думает об этом постоянно, часто или время от времени. А 49 % из всех опрошенных никогда об этом не думали. Неуверенность в будущем верхний слой российского среднего класса переносит и на своих детей. Так, 63,5% опрошенных хотели бы, чтобы их дети учились и работали за границей. При этом 35 % хотели бы, чтобы их дети жили за границей постоянно.

Говоря о причинах потенциального отъезда из России, 86% опрошенных граждан назвали стремление к большей защищенности и безопасному будущему. Для 79% россиян причиной отъезда из страны является желание жить в условиях верховенства закона, гарантии права и свободы человека. Для 69% мотивом эмиграции является возможность избежать произвола властей.

Распространенность эмигрантских настроений на этом фоне, пусть даже небольшой по численности части среднего класса, говорит о серьезном общественном неблагополучии в стране. Важно подчеркнуть, что опрос проводился в верхнем слое среднего класса, который имеет, казалось бы, все необходимое для успеха в собственной стране. Следует также заметить, что этот социальный слой не видит себя в качестве влиятельного субъекта общественного контроля.

Так, 57% опрошенных россиян не хотят участвовать в политике даже на городском уровне. А 83% полагают, что не могут оказать влияние на политические процессы в России, и только 12 % считают, что в состоянии это сделать. Отсутствие возможности у россиян влиять на власть во многом связана с закрытостью ее деятельности от общества. Поэтому 45 % россиян считают, что в политике, ее целях и действиях власти необходима прозрачность.

Таким образом, данные социологов говорят о самочувствии и образе мыслей людей, представляющих инновационный слой российского общества. От их созидательной силы, предприимчивости, активной гражданской позиции во многом зависит эффективность экономики и общества, ответственность и компетентность власти, а в итоге – конкурентоспособность и благополучие России. Исходя из этого, правящий класс должен сделать соответствующие выводы.

Для обеспечения перехода России на инновационный путь развития нужны преобразования в налогообложении. Первое, необходимо законодательно закрепить освобождение от НДС ввоз на таможенную территорию России высокотехнологического оборудования и комплектующих, чтобы стимулировать инновационные процессы. Второе, необходимо установить льготные ставки по НДС при реализации отечественного оборудования, средств нового поколения, электронной техники, радиоэлектронной аппаратуры, авиационной техники. Третье, для научных и инновационных организаций, в том числе занятых в мировом высокотехнологическом обмене следует ввести пониженные ставки по НДС и закрепить их в соответствующих статьях налогового кодекса. В-четвертых, целесообразно понизить ставки налога на прибыль для научных и инновационных организаций, и важно исключить из налоговой базы средства, полученные организацией напрямую от коммерческих и некоммерческих организаций.

Вне всякого сомнения, необходимы реформы по налоговому стимулированию научно-исследовательских работ по приоритетам для государственных направлений, в этой связи, на мой взгляд, очень важно ввести повышающий коэффициент при участии затрат на научно-исследовательские работы. Наконец, налоговым стимулом для развития инновационной экономики может стать перераспределение доходов между различными отраслями с помощью налоговой нагрузки в пользу высокотехнологичных и наукоёмких производств.

Итак, мировой и отечественный опыт убедительно показывают, что в тех странах, в которых сформировалась элита, отождествляющая свои интересы с национальными интересами страны – интересами народа, она своевременно, ответственно и компетентно осуществляет необходимые преобразования. Проводимые преобразования преображали эти страны: мотивировали рост производительности труда, обеспечивали подъем малого и среднего предпринимательства, стимулировали увеличение среднего класса – социальной опоры сильного и благополучного гражданского общества, демократического правового государства. В итоге реформы обеспечивали повышение жизненного уровня людей, укрепляли национальную безопасность и государственный суверенитет, создавали конкурентоспособную экономику. Элита благодаря этому сохраняла себя, свою власть, деньги и собственность.

Когда элита была неспособна уловить, осмыслить, поддержать и осуществить необходимые реформы, вызревающие в обществе, тогда она не являлась субъектом развития. Как итог – элита нежизнеспособна. Ее крушение как правящей группы общества неизбежно. Страна при этом переживает глубокий кризис и потрясения. Вместо нежизнеспособной элиты приходит новая, которая берет на себя ответственность по осуществлению модернизации страны. При этом элита должна не только отождествлять свои эгоистические интересы с общенациональными, но и своевременно, ответственно и компетентно решать все проблемы, которые стоят перед страной.

В настоящее время самыми острыми угрозами национальным интересам России являются беззаконие, коррупция, безответственность и некомпетентность власти как на федеральном, так и на региональном и местном уровнях власти. Они препятствуют формированию эффективной экономики, массовому подъему малого и среднего бизнеса, а с ним и среднего класса, способствуют сохранению масштабной бедности. Это формирует низкое качество человеческого потенциала в России, что предопределяет неконкурентоспособность страны на мировых рынках и невысокий уровень жизни. Следствием данных процессов и в первую очередь беззакония власти в России до сих пор не развитой остается демократия, которая нужна стране как инструмент построения ответственного и эффективного государства и местного самоуправления. Все это, вместе взятое, подрывает доверия российского общества к власти. А без него невозможно успешное осуществление необходимых реформ, цель которых – построение инновационной, сильной, конкурентоспособной и процветающей России.

Чтобы обрести доверие и поддержку российских граждан, формирующаяся элита для своего собственного сохранения обязана осознать, наконец, национальные интересы России и создать необходимые правовые условия для прозрачности деятельности власти. Только эффективный – постоянный и повсеместный контроль граждан над деятельностью власти заставит ее соблюдать закон, не брать взятки, ответственно соблюдать свои обязанности, компетентно управлять государственными ресурсами. Модернизация власти обусловит прогрессивные преобразования в России, которые сделают ее инновационной, а, следовательно - сильной, конкурентоспособной и процветающей страной.

Таким образом, надеюсь, что наша дискуссия будет определённым шагом вперёд в осмыслении рассмотренных проблем, которые, безусловно, наша страна решит. Спасибо за внимание.